- Перед Богом и людьми…

В свои пятьдесят три Лаццаро Арнольфини сохранил почти все зубы, и седые волнистые волосы были почти так же густы, как в молодости.

- Если кто-либо из присутствующих знает причину, по которой этот мужчина и эта женщина не могут вступить в брак - пусть скажет сейчас или молчит вовеки…

“Пресвятая Богородица да сохранит вас, донья Кристабель!” - ее верная Тереза осталась во Вьяне. Когда Кристабель уезжала, матрона крестила ее на прощанье, и по ее покрытым красными прожилочками щекам текли ручьи слез. Нет, богобоязненная донья Тереза ей не нужна. И веселая болтушка Марта ей также не нужна. При ней теперь Анхела, приведенная откуда-то Мартином, сутуловатая немолодая женщина, с большими руками и черными как смоль блестящими волосами. “Она будет вашим ангелом-хранителем”, - сказал Мартин. Тогда она впервые увидела, как он улыбается.

- Объявляю вас мужем и женой…

Свадебный пир был скромным и недолгим. Разве что священник, мэтр де Фурнье да приглашенный в виде исключения Иньиго де Мендоса, разорившийся идальго, на последние деньги арендовавший у Арнольфини маленький виноградник, пытались поддерживать какое-никакое веселье. Недолго за столом сидели, скоро гости разошлись по отведенным им покоям.

- Я помогу вам, госпожа, - проведя Кристабель в спальню, которую она сама вызвалась подготовить, сказала Анхела. В спальне витал аромат каких-то курений - легкий и нежный, навевающий покой и сонливость. Но тон у Анхелы был такой решительный, будто ей предстояло сражение. Она помогла Кристабель раздеться, облачиться в тонкую ночную сорочку сборчатого хлопка. Затем принесла кувшин вина - высокий, тонкогорлый, мавританской работы, - и два хрустальных бокала.

- Любимое вино сеньора Арнольфини, - с нажимом сказала Анхела. И, когда дверь открылась, пропуская новобрачного мужа, повторила почтительно, низко поклонившись: - Сеньор. Повар сказал мне, это ваше любимое вино.

- Из бочки с отметкой? - спросил Арнольфини. На кувшин он, правда, не смотрел - он во все глаза смотрел на сжавшуюся на краю ложа Кристабель.

- Да, сеньор, - тем же журчащим голосом продолжила Анхела. - Прикажете вина, сеньор?

- Наливай и убирайся, - пробормотал Лаццаро. Не глядя, протянул руку и одним глотком опрокинул в себя налитый дополна бокал. Кристабель стало страшно - его жадный взгляд ощупывал ее плечи и руки, и она, сама того не заметив, скрестила руки на груди, пытаясь прикрыться.

- Убирайся! - рявкнул Арнольфини на замешкавшуюся Анхелу. И когда та скрылась за дверью, поспешно стал раздеваться.

Кристабель знала, что должно произойти затем. Но в тот миг, когда Арнольфини навалился на нее, когда его руки заелозили по ее телу, она не смогла сдержать вскрик - ей вдруг отчетливо представилось, как в такую же спальню втолкнули ее мать, еще не отошедшую от смерти мужа, залитую слезами. И как этот же человек жадно сдирал с нее вдовье покрывало, срывал платье, не обращая внимания на мольбы и крики. И вот эти же пальцы забирались между ног отчаянно отбивающейся женщины, а полуседая душная борода затыкала рот. Несмотря на кулаки, бьющие в его грудь, несмотря на отчаянные попытки вырваться, несмотря на слезы и мольбы… Мужские пальцы выкручивают соски, и она задыхается от тяжести чужого тела…

- Госпожа… донья Кристабель… - чьи-то руки вытаскивают ее из-под ставшего расслабленно-неподъемным тела Арнольфини. Его рука соскальзывает на простыню и остается лежать там, как брошенная вещь.

- Простите меня… - голос Анхелы срывается, - прошу вас, сеньор де Бланко, простите… Вы были правы, надо было все сыпать. Я думала, он сперва выпьет, потом поговорит с молодой… Не сразу чтоб мордой в подушку и храпеть.

- Больше не думай! - знакомый яростный шепот. - Я ж сказал - этому зверю только волю дай.

Мартин. Он оттаскивает Арнольфини на другой край кровати, рубашка новобрачного полуразорвана, штаны валяются на полу. И Кристабель отрешенно смотрит на медленно теряющий твердость уд своего мужа.

- Уснул, - Анхела приносит откуда-то скляночку с темно-красной жидкостью. Кровь. Деловито вымазывает чресла и уд Арнольфини. Кристабель дрожит и переводит взгляд на кинжал на поясе Мартина. Мама мечтала сделать это. Много раз мечтала. Если сейчас просто выхватить этот кинжал и ударить бесчувственное тело, распростертое на кровати. И еще ударить, и еще, и еще раз. Пока не станет окровавленной тушей, вроде тех, свиных, что повисают на крюках в ноябре-месяце.

Нет, нет, не это ей было нужно. “Отомстить, умерев - слишком просто”. Так сказал Мартин. Это слишком просто. Ее страх и ярость почти исчезли, но то острое возбуждение, которое они вселили в нее, никуда не делось. От него хотелось кричать.

- Оставь это. И выйди, - Кристабель сама не ожидала, что у нее получится говорить вот так, ровно и уверенно. Анхела, уже наклонившая горлышко склянки, чтобы пролить содержимое на простыню, замерла, и кровавая капля успела упасть на обнаженную ягодицу Арнольфини. - Я позову, когда ты понадобишься. Утром.

Второй раз в этот долгий мучительный вечер закрылась дверь за Анхелой. Кристабель встала и подошла к окну.

- Мне все равно придется лечь с ним. - За окном была темень, лишь кое-где вспыхивали бледные маленькие огонечки. Небо затянуло тучами, и луны тоже было не видать, только бледное слабое свечение указывало на то место, где она скрывалась. - Мне нужен ребенок. Его наследник. Если я… если мы хотим, чтобы все получилось.

На ее плечи набросили теплую накидку. От одежды пахло чем-то терпким, лимонным и, слабее, почти неощутимо, лошадью и оружием. Мужчиной.

- Вы думаете, я не смогу вынести это? - резко спросила Кристабель, ощущая, что по телу прошла дрожь. Резкий ветер с предгорий пахнул в окно, ударился о стоящую девушку, похотливо лизнул ее соски, заставив их затвердеть. - Не смогу лечь с ним?

- Мне бы не хотелось, чтобы вам пришлось что-то выносить, - услышала она над своим плечом. И накрыла своей рукой легшую на ее плечо руку.

…Волки умеют кусать, рвать зубами. Вздыбить шерсть на холке, сузить желтые глаза и оскалить пасть. Волки умеют рычать. Или не только? Или волкам дана вот такая свирепая нежность - обнять, закутать в теплое, обнять своим волчьим теплом, сильным и злым.

- Обойдемся без крови из склянки, да?.. - ужасаясь себе, прошептала Кристабель.

Его джуббон полетел на пол, там же вскоре оказалась его рубаха и ее сорочка. И на огромном ложе им вполне хватило места - Мартин уложил ее ближе к краю, сам же лег со стороны Арнольфини. Отделив ее от крепко спящего мужа.

Погасла свеча. Кристабель закрыла глаза, и тут же ей показалось, что у нее на теле сотни, тысячи глаз, умеющих видеть в темноте. Она видела, как медленно Мартин провел рукой над ее бедром, не решаясь дотронуться. Поцелуй на ее виске, на лбу, на щеке. А потом губы накрыли ее губы - легко, потом сильнее, оставляя один вздох на двоих. И Кристабель ответила, прикусывая его губы, ловя его дыхание и отдавая ему свое. Это длилось, показалось ей, целую вечность, и согрело, и заставило тихо застонать - из губ в губы.

Руки Мартина заскользили по ее бедрам вверх, к животу, груди, шее, прошлись по ключицам кончиками пальцев, погладили грудь и обвели соски. - Не надо спешить… - выдохнул он. - С тобой… нельзя спешить… - И снова припал к ее губам, и Кристабель чувствовала, как с каждым вздохом из нее уходит прежние слабые и квелые, как чахлые ростки, страх и гнев, а вместо них приходят ярость и злость, победно-алые, дикие, свободные, веселые и жуткие, как волчий вой среди ночи, как обагренные кровью клыки. И она, уже не чувствуя ни страха, ни стыда, обвила руками его плечи, притягивая к себе, взбрасывая бедра навстречу его руке, скользнувшей по нежной коже бедра.

Она встретила ласку его пальцев жадным стоном и чуть прикусила его плечо. Мартин тихонько засмеялся, и пальцы его вошли в ее влажное лоно, растягивая, двигаясь, задевая чувствительную точку и заставляя ее стонать. Кристабель погрузила пальцы в его волосы, запрокинув голову, ловя горлом его поцелуи.