Блондинка, спотыкаясь, бежала к нему от повозки. Очевидно, она только что очнулась и переживала такое же потрясение. Лоуренс… Сознание разрывалось, голова ощутимо болела, и все тело наполнял все тот же поглощающий ужас, унять который можно было только одним способом - принять свершившееся. Или хотя бы сделать вид, что принимаешь. Ален… Нати… Нави… Нативидад… Глубокий вздох - как перед прыжком в бездну.
- Все хорошо, милая моя Кини, - откуда-то пришло это уменьшительное, и услышав его, блондинка как-то сразу успокоилась, словно ручное животное, заслышавшее свою кличку. - Все хорошо…
Повозку кое-как починили и поставили на колеса. Мул, тащивший ее, не пострадал, и бродячая труппа двинулась по извилистой пыльной дороге на север.
Комментарий к Пролог, в котором плывут в Бернико, решают развлечься, а затем падают с дороги
(1) - акула-мако
========== Глава 1, в которой охотятся на орлов, танцуют и заклинают змей ==========
Далее, терпеливый слушатель мой, следует рассказать о том, как орел-змееяд полетел на охоту. С высоты острый глаз его хорошо различал извивающуюся в траве дорогу, уходящую в густой предгорный лес. С севера к извилистой дороге бежала другая, более широкая и прямая; они должны были слиться в одну и дальше уже бежать вместе на восток. Да будет тебе известно, что место это приграничное, беспокойное, так что просто так, без дела тут давно уже не ходили и не ездили.
Орел поднялся выше - на извилистой дороге он увидел людей, а людей он не любил, как ты понимаешь. Особенно вот таких - даже с высоты опасно блестело железо в их руках и на их телах. А потом он увидел, что по северной дороге к развилке также двигались люди - лошади медленно тащили повозку, ее сопровождал верховой. И даже бессловесной твари ясно, что с людьми охоты не будет. Орел увалился на крыло, уходя к западу, к горам и лесу, и очень вовремя - в руках одного из железных людей блеснуло, болт ушел в небо и свистнул у самого крыла, едва не задев маховое перо.
Махнув над густой лесной зарослью, орел различил сквозь путаницу ветвей третью человечью группу - всадников было всего двое, железо на них не блестело, ехали они не спеша, и орел всей своей хищницкой сутью ощутил, что эти двуногие не особо жаждут встретить себе подобных.
***
- Ушел, сукин сын! Против солнца, почти и не разглядеть, - так сказал один из солдат.
Опустил арбалет и с сожалением сунул его в седельную сумку. Не получилось убить летающую тварь, на совести которой, как думал солдат, немало загубленных кур, цыплят, гусей и другой домашней птицы.
- Змееяд это, - медленно и как бы нехотя, даже не обернувшись, отвечал капитан. - Сторожкий, людей не любит. И крылья светлые, не то что у коршуна.
Светлые крылья с неяркими черными пятнышками, будто просто рябит в глазах, с небом сливаются, растворяются в блеклой, полинявшей осенней его голубизне. Не дают убить.
Такая же блеклая голубизна, мой терпеливый слушатель, и во взгляде капитана, только голубизна обманчивая. Когда идет бой, эта ленивая голубизна взгляда становится острой и опасной, как сталь. Как и меч в руках капитана.
Звался капитан Бланко, а окрещен был именем святого Мартина. И слыл он человеком опасным и безжалостным. Светло-стальной весь, сторожкий, как тот змееяд, и опасный. “Людей не любит”. Только такой и мог, без роду-племени будучи, стать правой рукой графского сына, де Бомона-младшего.
- Далеко до развилки? - и голос у капитана, как он сам - может быть мягким, как кошачья лапа, но беда как эта лапа выпустит когти!
- Не слишком, вот за теми деревьями и развилка должна быть.
Послали их встретить графскую воспитанницу, донью Кристабель де Марино, которая в монастырь ездила, мать проведать. Тоже не слишком балует сиротку доля - отец в могиле, мать, из ума выживши, в монастырском приюте теперь доживает. Хорошо хоть господин граф де Бомон дочку своего вассала милостями не оставляет. Вон и отряд выслал навстречу. Добрый человек граф де Бомон, даже сожжение убийцам всегда повешением заменяет, и палачей хороших держит - быстро чтобы.
Перед отъездом молодой граф призвал Мартина в свои покои и имел с ним долгую беседу, о содержании которой я до времени умолчу. После разговора Мартин самолично отобрал шестерых, долженствующих сопровождать его. Горными дорогами поедем, сказал капитан в самом начале, чтоб люди де Аграмона, главного соперника Бомонов за власть в Наварре, не перехватили. Не ровен час, а то что-то повадились они шастать по окрестным горам.
Шестеро и не подозревали, что отобраны они были не просто так. И во все время пути за ними внимательнейше наблюдают спокойные голубые глаза капитана Бланко. И то, как Серхио, один из солдат, отошедши оправиться, положил в дупло одного из деревьев небольшой сверток, тоже не укрылось от капитанского взгляда.
Наконец, выехали на открытое место, на развилке солдаты спешились. Все были спокойны, только ожидающе поглядывали на северную дорогу, откуда должна была вот-вот показаться повозка доньи Кристабель. Пусть дожидаются! Мартин, сделав вид, что услышал что-то неладное, и велев остальным оставаться на месте, сел на коня и повернул к югу. Заехав под сень деревьев, он свернул с таким расчетом, чтобы вернуться на лесную дорогу, по которой они ехали прежде. Опасно это было, что и говорить, людишки, что должны забрать весточку Серхио, могли быть неподалеку. Но господин граф наказал при возможности не только выявить соглядатая, но и положенное им в схронку сохранить.
В дупле нашелся обернутый куском темного полотна свиток. На его место Мартин сунул другой, данный ему графом. Скорее всего, подмену сразу заподозрят - но может и нет, может, и достигнет писаный графской рукой лист до его злейшего врага Бриана де Аграмонта.
Осенний лес тихим не бывает, как тебе, слушатель мой должно быть хорошо известно. То там хрустнет, то там шелестнет, вода в горном ручье, что бежит недалеко отсюда, тоже не молча течет - но Мартину этот шум все равно что тишина. И в эту тишину вплетается далекий, едва слышный звук конских копыт, осторожно переступающих по неверной горной тропке.
- Господин капита-а-ан! - донеслось вдруг, и Мартин шепотом выбранился. Не иначе как Пепито, новобранец, зеленый губошлеп, взятый Мартином для отвода глаз, горло дерет. В голове пусто как в тыкве, а голос - чисто иерихонская труба. Тот или те, кто пробирался где-то вдали по лесу, уж наверняка слышали. Затаились теперь.
Добро. У хорошего солдата всегда кинжал в рукаве найдется, пробормотал Мартин под нос. В этом шелестящем лесу ему сегодня то и дело делалось крепко не по себе - будто змея проползла. Этому своему чутью Мартин всегда доверял.
Когда он выехал к развилке, оказалось, что солдаты его уже окружили повозку, в которой сидели три дамы, с подобающей скромностью закрывшие лица вуалью.
- Донья Кристабель, - Мартин на мгновение опустил голову и качнулся в седле, изобразив подобие поклона. Одна из дам склонила голову в ответ. - Капитан Бланко. Буду иметь честь сопровождать вас.
В ответ вуаль снова молча покачнулась - немая она, что ли, эта донья Кристабель? Во Вьяне Мартину не доводилось видеть графской воспитанницы - в замке она появлялась редко, больше жила в отдаленном монастыре, в котором нашла приют и ее мать. А если и появлялась, то безвылазно сидела у себя, не принимая никого, кроме замкового капеллана и двух своих прислужниц. Правда, с одной из этих прислужниц, Мартой (дал же Господь имечко, как раз в пару!), разбитной полногрудой бабенкой, умевшей одинаково ловко шить, готовить, скромно опускать глазки во время мессы и крутить шуры-муры, Мартин не раз играл в кобылку и наездника. Но уж донью Кристабель во время этих игрищ они с Мартой не поминали.
Да и не больно-то Мартина интересовали графские дела - служится у графа неплохо, платит он щедро, а если ухитрится оттяпать кусок Наварры для арагонского короля, так и еще больше платить станет. Да и сын графский, вояка и интриган, в отца, оттого и держит Мартина при себе - тоже понимает, что опытного человека, готового на все, не так-то просто найти.
