«Может, сейчас заплакать?»

Оборачиваюсь, медленно. Никого. Хочется материться и топать ногами. Сажусь в лотос, закрываю глаза, пытаюсь сосредоточиться. Смотрят, дышат в затылок, аж волосы шевелятся. Сижу, потому что двигаться уже сил нет.

— Какого хрена ты тут расселся?! Медитатор, мать его!

«Всё-таки заплачу».

— Ещё и рожи корчит! Сопли-слюни распускает!

— Слушай, ты!

Я открываю глаза. Рама с топором. Как пить дать, Рама с топором.

— Добрый дядечка Рамочка с топориком…

«Я не кшатрий», — сказать я не успеваю, а вот из-под топорика выскакиваю и, взмахнув невзначай мечом, отрубаю его косу. Потом падаю на колени и начинаю, истово веруя, молиться Шиве во благо спасения всех существ и меня в первую очередь.

— Череп у него хороший.

— Да, ничего, сгодится, — разговаривают двое, и явно обо мне. Стараюсь ретироваться так, чтобы не отвлечь их от такой важной беседы. Как ни странно, мне это удаётся. Передумав вздохнуть с облегчением, двигаюсь по тропинке. Темнеет, в небе зажигаются звёзды и три луны. Красиво. Спотыкаюсь и падаю.

«Нечего ворон считать».

Оборачиваюсь. Труп. Без головы. Сразу вспоминается Рама. Как-то нехорошо мне становится. Прямо подташнивает чего-то. Иду дальше. Впереди огонёк. Как же не хочется туда идти. Сзади раздаются странные шорохи и вздохи.

«Может, кто любовью занимается?»

Перед глазами встаёт труп.

«Бедный трупик, ему, наверно, там так одиноко».

— Да! Да! — раздаётся из темноты.

Ноги бегут сами. Какие у меня самостоятельные ноги. Куда же вы несёте меня, ноги? Нет ответа.

Впереди горит костёр.

— Ты глянь, никак марафонец.

— Нет, никак.

Я останавливаюсь. Пытаюсь отдышаться.

— От кого бежишь?

— От трупа.

Они переглядываются. Диагноз написан на их лицах.

— А труп-то шустрый? А то, может, отдохнёшь, чайку хлебнёшь?

Я тяжело вздыхаю и сажусь поближе к огню. Ночь обещает быть долгой. Я с небывалой нежностью вспоминаю недавние ночи, и ужас в трёх невинных лицах уже не кажется мне таким ужасным.

— Отчего ж не отхлебнуть, отхлебну.

Кружка оказывается в моих руках. Я делаю глоток.

— Дурь ещё та, — с уважением и знанием дела говорит мне один из мужиков. Дивный цветок растёт из его пупа. А на цветке Лолочка занимается любовью — с кем бы вы думали? А что тут особенно думать, с вездесущим Шивой, конечно. Применяющим свой самый-самый атрибут по прямому назначению и поясняющим основные виды динамических техник йоги в паре на практике.

«И тут успел, — восхищаюсь я. — Вон она, йога, откуда пошла. Да, серьёзная вещь (это я уже про чаёк родимый). Без такого чайку сразу и не разберёшь, чего они там выделывают».

Я встаю, пытаюсь воспроизвести и таким образом как-то запомнить увиденное. И последнее, что я замечаю, обнаружив в своих объятиях давешний труп, это восхищённые взгляды мужиков у костра.

— Да, знатная, однако, дурь вышла.

*

Тот обнимает Ту. Легонько целует в губы. Та притворяется спящей, ей явно нравится, но продолжения не следует, и она открывает глаза.

— Тот, а, Тот.

— А может, не надо, Та?

— Так ты никогда мужчиной не станешь. Тренировка — залог успеха.

— Нет.

— Ну как хочешь, а ведь хочешь, Тот, хочешь?

— Хочу.

— Что же тебя останавливает?

— Не нравится мне этот разговор, Та, чую, доиграемся.

— Ты прав, Тот, что-то ведь не так. Я когда-нибудь вела себя так раньше?

— Не помню.

— И я не помню. Как странно. А который час?

— Не знаю.

— Тот, а мы вообще где?

Он подошёл к окну.

— Не видно ничего, темно.

— Как темно, в комнате же светло?

— Посмотри сама.

Она подошла к окну. За окном клубился густой с бурыми переливами туман.

— Похоже, мы с тобой попали, Тот. Что делать будем?

— Может, папу позвать?

— Погоди, давай сначала сами попробуем разобраться.

— Тут какая-то дверь в полу. В погреб, наверно.

Он тянет за кольцо, и дверь открывается.

— Я спущусь, посмотрю, может, там есть чего?

Он спускается. Внизу темно. Он пытается нащупать хоть что-нибудь кроме лестницы. Сверху падает, захлопываясь, дверь, и звучит надрывный смех, а внизу кто-то хватает его за ногу.

— Пап! Помоги!

— Поздно, Тот, слишком поздно.

Он падает на мягкую кровать. Горящие свечи не разгоняют полумрак. Тонкая и хрупкая девушка приближается. Он даже не видит того, что она раздета.

Какие у неё странные глаза, а точнее, их отсутствие.

— Меня зовут Небывалка.

— Здравствуй, Небывалка.

— Здравствуй, братец Тот.

Она нависает над ним.

— А что с твоими глазами, Небывалка?

— Скоро узнаешь.

— А что мы будем делать?

— А это узнаешь прямо сейчас.

Она расстёгивает и стягивает с него штаны.

— А у тебя уже всё готово, Тот.

— Как странно.

— А по мне — вполне логично.

Всё длилось недолго. Тот закрывал глаза, когда она наклонялась, чтобы припасть к его губам.

— А теперь смотри, Тот.

Он смотрел. Две змеи выползли из её глаз. Заскользили вниз по телу и вползли туда, где недавно был он. Что-то шевелилось внутри её живота. Потом она вся напряглась и родила чёрный шар. Когда шар треснул и Тот увидел того, кто родился, он не выдержал и заплакал, став совсем маленьким мальчиком.

*

Тот лежал на кровати, свернувшись калачиком. Он был без сознания или просто спал. Что-то размером на треть меньше его туловища прижималось к его спине. Я не мог рассмотреть, что это, у меня не получалось сфокусировать на нём взгляд, казалось, его формы текут, ускользая от моего внимания. Я собрал силу и сосредоточился, вникая. Тоненькие ручки с длинными гибкими пальцами обнимали Тота. Это всё, что я успел рассмотреть, прежде чем он взглянул на меня и его формы вновь поплыли. В его взгляде было что-то такое, что я даже неласкового слова решил больше не говорить в адрес Тота. Я вошёл в состояние любви и направил её на того, кто прижимался к Тоту. Ничего не изменилось. Тогда я открылся, показывая, кто я. Что-то изменилось. Я почувствовал прикосновение, словно оно проверяло на реальность увиденное. И ответная волна детской нежности охватила меня. Внутри всё затрепетало от сладко-остро-нежного наслаждения, захлестнувшего сознание. Хотелось… Честно говоря, не знаю чего, но хотелось.