— Чен.

Он повернул голову: в дверях стоял заспанный Витька.

— Чен, а есть что-нибудь пожевать?

Витьке было одиннадцать, и он был вечно голодным.

— Нету.

— Жа-аль, — протянул Витька, — так жрать охота, что даже спать не могу.

Чен отвернулся и стал смотреть на море. Море ему нравилось, морю жрать не хотелось.

— Как думаешь, фотограф сегодня придёт?

Чен слегка напрягся. Фотограф был странным, но он приносил жрачку. Ещё он любил снимать мальчиков. Чена он тоже снимал, а что делать, когда по рынкам и вокзалам облавы? Лучше попозировать перед фотографом, чем попасть в лапы кукольников. Пару раз они занимались взаимной дрочкой, но тут он сам напросился. Он же видел, чего тот на самом деле хочет, к тому же ему было приятно его внимание, вот он и подставился. Сам же фотограф обычно держал себя в руках и особо не приставал.

— Может, и придёт.

— А помнишь, какие конфеты он принёс в прошлый раз? — возбуждённо затарахтел Витька.

Рот наполнился слюной.

— Заткнись ты! — бросил Чен и спрыгнул на пол. Прошёл мимо Витьки, толкнув его локтем. — Ходишь тут…

Витька обиженно посмотрел между острых сдвинутых лопаток Чена, с которых опять слезала кожа. Почесал в затылке. Чёрт поймёт этого Чена. То нормальный, а то как найдёт.

По шаткой лестнице без перил Чен поднялся на второй этаж. В углу большой комнаты спали, прижавшись друг к другу, спутав руки и ноги, два белобрысых пацана — Сёмка семи лет от роду и Валька, то ли восьми, то ли девяти. Валька и сам не знал, сколько ему лет, и вечно путался в пальцах и числах, когда его спрашивали. А спрашивали его, когда становилось совсем скучно и тоскливо, потому что его лицо, безуспешно пытавшееся стать сосредоточенным, было невыносимо смешным. Тем более что Валька не понимал, почему все смеются, и начинал смеяться вместе со всеми, отчего остальные просто валялись от хохота.

Ближе к окну, в кособоком плетёном кресле спал Быстрый. Он был почти на год старше Чена. На полу он спать не мог: болела спина. Пару лет назад его сильно избили за кражу. Он и сейчас спал, весь изогнувшись и обхватив себя руками, словно маялся животом. Одна нога была подтянута к груди и упиралась в ручку кресла, а другая стояла на полу. Обернувшись вокруг неё калачиком, спал его верный оруженосец — Чёт. Правильнее было бы, конечно, Чёрт, но Чёт не выговаривал букву «р», и вскоре его самое частое ругательство превратилось в кличку. Чёт был тонким и юрким, как котёнок, с чёрной от загара кожей, словно присыпанной то ли пеплом, то ли пылью, а может, и тем, и другим.

Чен прошёл по скрипучим доскам пола и сел на картонку рядом с Сёмкой и Валькой, прислонился к стене. Ему было немножко завидно смотреть на то, как сладко они спят, обняв друг друга, соединившись лбами и почти соприкасаясь приоткрытыми губами. К ним опускались длинные лучи восходящего солнца.

«Вот бы фотограф порадовался», — подумал Чен. Он давно разобрался, какие сценки тому нравятся. «Невинность — вот высшее лакомство порока». Где он слышал эти слова, от кого? Наверное, от фотографа, тот порой любил поразглагольствовать, но обычно Чен его не слушал, потому что всё равно ничего не понимал.

В дверях появился Витька. Не глядя на него, Чен лёг рядом с Сёмкой и прижался к тому спиной. Почти сразу его обвила тонкая, загорелая и словно хранящая тепло летнего солнца рука, а затем и нога. Чен улыбнулся и закрыл глаза.

«Пусть не усну, так хоть согреюсь, а то что-то прохладно стало. Где же Динка?»

Солнце совсем поднялось. За спиной задремавшего Чена завозился Сёмка. Перевернулся несколько раз с боку на бок, сел, потёр глаза. Чен лёг на спину и приоткрыл левый глаз. Почему-то он у него быстрее привыкал к свету.

— Поссать хочется, — сказал Сёмка.

— Так иди, чего мнёшься?

— Ага, я на улицу.

Сёмка прибился к ним совсем недавно и во всём спрашивал разрешения. Чем уже порядком всех достал. Словно без дополнительного пинка ничего сам не мог сделать. А когда пацаны начинали на него орать, распахивал блестящие светло-голубые глаза и испуганно таращился, замерев, как кролик перед удавом. Быстрого этим своим видом он приводил в бешенство. «Будешь бояться — буду бить», — сказал после очередного столбняка Быстрый и отвесил Сёмке тяжёлый подзатыльник. Из глаз мальчишки брызнули слёзы, но он так и остался стоять, сведя плечи и чуть согнув коленки.

— Нытик, — заключил Витька и тоже размахнулся, чтобы врезать беззащитному мальчишке.

— Только тронь, — угрожающе сказал Валька.

Валька хоть и был на пару лет младше Витьки, но дрался так бешено и неистово, что Витька его побаивался, поэтому и сейчас он не стал связываться, а ухмыльнулся и бросил:

— Защитничек нашёлся, вот и возись с этим сосунком.

Валька и правда начал возиться. Отчего Сёмка повеселел, стал держаться посмелее, но разрешение по всяким мелочам так и спрашивал по привычке.

Сёмка убежал, простучав пятками по лестнице.

Заскрипел креслом Быстрый. Чёт сразу вскочил и вытянулся чуть ли не по стойке смирно.

— Чёт, хоть с самого утра не мельтеши, — простонал Быстрый, выгибая спину и потягиваясь, отчего захрустел весь позвоночник. — Лучше воды принеси.

Чёт унёсся вслед за Сёмкой.

— Не вернулась? — спросил Быстрый.

— Нет, — вздохнул Чен.

— Ждём до обеда и идём в разведку.

— Да.

— Надо бы тоже отлить, — сказал Быстрый и прыгнул на подоконник высокого окна. Он помещался в нём в полный рост. — Эй, внизу, не стой под струёй! — крикнул он и засмеялся. Снизу тоже донёсся заливистый смех мальчишек.

Поддёрнув серые истрёпанные шорты, он спрыгнул вниз.

— Ну, чего вы разгалделись, — заворчал, садясь, Валька, — мне такой сон снился!

— Какой? — спросил взлетевший по лестнице Сёмка, а за ним с пластиковой бутылкой воды Чёт.

— Ха, спросил! Я уже не помню. Помню, что классный, а про что, забыл.

— А есть нечего, да? — спросил Сёмка.

— Нечего-нечего, — сказал Быстрый. — А Витька где?

— Крабов на берегу ловит.

— И как?

— Не сказал.

— Да ни фига он не поймает, а поймает — так сам сырыми сожрёт, — сказал Чёт.

— Ладно, ждём до обеда, а там видно будет. Чёт, доставай кости.

Одежду почти девятилетнего Чёта составляли выгоревшие на солнце синие плавки и маленькая поясная сумка. С плавками он расставался, когда купался, а вот с сумкой никогда. Из-за спины он перетянул её на тощий, вечно подранный живот, расстегнул, порылся в невидимых сокровищах и достал четыре игральных кубика. Кубики были разными по цвету и размеру. Игру и сложные запутанные правила они придумали сами. Суть состояла в том, чтобы первым набрать нужное количество очков. Конечная сумма менялась в зависимости от того, сколько времени предстояло убить. Они сели кружком на пол и склонились над предстоящим полем битвы, почти соприкасаясь головами.