— Эй, парень.

Во сне моя рука свесилась с полки, и теперь кто-то легонько тряс её. Я свесил голову. На меня смотрел пожилой сосед, что ехал на нижней полке.

— Ты чего есть не спускаешься? — спросил он.

Мне было неловко говорить, что у меня нет еды, как и денег, чтобы её купить.

— Я не голоден, — соврал я, глядя на бородинский хлеб, нарезанные свежие огурцы и помидоры, при этом от угощения шёл такой аромат, что у меня закружилась голова.

— По тебе не скажешь, давай спрыгивай, а то мне одному скучно.

Я не стал просить уговаривать меня дважды и спустился, сел с другой стороны столика, протирая глаза.

— Тебя как зовут?

— Ян.

— А меня Степан Юрьевич, можешь звать меня дядя Стёпа. — Он весело улыбнулся, отчего всё его подвижное лицо покрылось мелкими морщинками, и я улыбнулся вслед за ним. — Ростом я только не вышел, — добавил он. — Куда путь держишь?

— На море.

— О, море! Море, солнце — это, конечно, хорошо, для здоровья полезно, а то что-то ты бледный какой-то. Да ты угощайся, бери что хочешь, а то мне дочка поналожила, а куда мне столько? Внучку мне родила, ездил смотреть, а так бы они ко мне сами приехали. Уговаривал Кольку со мной отпустить, — я внутренне дёрнулся, — так не дала, говорит, старый я, не услежу, а разве ж я старый, да и пацану уже пять лет. Славно бы жили…

Я взял ломтик одурительно пахнущего хлеба, две уже посоленных половинки огурца и дольку помидора. Рядом лежал ещё пучок всякой зелени, но я не стал наглеть и ковыряться в ней.

— Петрушку тоже бери, она полезная, тут вот в пакете ещё картошка варёная. — Он развязал кулёк и подвинул ко мне. — Куда на море-то?

— В Лазоревскую, — сказал я, проглатывая и вновь откусывая огурец.

— Вот так совпадение, я ж на Мамедке живу, это совсем рядом с Лазоревской, считай, в соседнем ущелье. Был на наших водопадах?

— Я первый раз еду.

— Так это вообще здорово, я тебе свой адрес оставлю, обязательно заходи, сделаю для тебя экскурсию.

— Спасибо, я бы с удовольствием, но не могу обещать, сам не знаю, где устроюсь. Там нет какой-нибудь речки, чтобы в море впадала и можно было на её берегу расположиться?

— Так ты дикарём едешь?

— Ага.

— Это тебе, наверное, тогда лучше к лодочным гаражам пойти, там река в море впадает. Насколько я помню, и деревца вдоль берега есть, чтобы в теньке стать.

— А расскажите, как туда добраться.

— Не вопрос, а тебе всё равно, в каком месте останавливаться?

— Я бы хотел у моря, на берегу.

— Чтобы жариться, как у Дьявола на сковородке?

— Ну, не знаю.

— Если уж становиться, то в лесу у реки, а к морю искупаться всегда спуститься можно, оно никуда не денется. У тебя палатка есть?

— Нет.

— А спальник?

Я покачал головой, под его взглядом чувствуя себя идиотом.

— Спасибо, — сказал я, вставая. — Пойду руки помою.

Я двигался по проходу и продолжал чувствовать внимательный взгляд старика.

Помыв руки и отлив, я вышел из туалета и пошёл обратно. Моя полка была через три купе от конца вагона. Деда Степана (именовать его дядей Стёпой мой мозг отказывался) на месте не оказалось, чему я порадовался, так как не хотел больше отвечать на вопросы, из-за которых чувствовал себя полным дураком. Я забрался к себе на полку и лёг, отвернувшись к окну, чтобы он подумал, что я сплю, и оставил меня в покое.

Я лежал, смотрел на однообразные пейзажи и завалюшные придорожные деревеньки — ем в них люди живут? — и, притворяясь, на самом деле провалился в сон.

Я верила в яркие сны, наполненные трепетным пламенем. Они шевелились внутри, и тело извивалось в наслаждении. Они насыщали меня сладостью всепожирающей радости. Что изменилось: я, мир, тонкий срез сновидений? Сны ушли, я стала задыхаться обыденностью, мраком будней. Весь мир дней порос паутиной, невидимой, опутывающей душу. Чем больше рвёшься на волю, тем сильнее вязнешь. Я задыхалась, выбрасывая в мир из последних сил крики о помощи, но никто не видел, никто не слышал, никто не понимал. Я поехала в лес, мой любимый лес, объятый пожаром осени, в нём всегда легче дышалось. Там, сидя под старой рябиной, с горьким вкусом её алых ягод на губах, я увидела его. Он бежал по тропинке через поляну и сшибал засохшие стебли трав, что попадались на пути. Он был почти взрослый, но вёл себя как мальчишка. Когда наши взгляды встретились, безумное пламя ворвалось в мой мир, разметав серость и заскорузлость бытия. Я вдыхала его полной грудью и не могла надышаться, на глаза навернулись слёзы. Он остановился, а затем направился ко мне.

— Хочешь, я подарю тебе огненный шар? А ты подаришь мне сердце.

Я не могла говорить, переполненная болью и наслаждением освобождения, поэтому только кивнула.

— Поцелуй меня, — сказал он и опустился передо мной на колени.

Я обняла его. Ощущать под ладонями излучающее огонь жизни тело было прекрасно. Наши губы соединились, и не осталось ничего, кроме бушующего безудержного пламени.

Я влюблён в юность, я болен детством. Я смотрел на их сплетённые тела и хотел оказаться на месте рыжеволосой девушки. Мальчишка был прекрасен, как может быть прекрасно детство и юность, брошенная в вечное яростное пламя времени и страсти. Даже странное родимое пятно на щеке его не портило. По нему я его и узнал. Видел его на одном из многочисленных роликов с детским порно в Сети. Ему там было ещё лет девять или десять. Его пытался трахать мальчик постарше, но член у него постоянно опускался, и он его то и дело надрачивал, смешно держа двумя пальцами, а потом никак не мог толком вставить. А мужик-оператор всё время говорил им делать вид, как им кайфово. Я люблю их тела, пропитанные духом беззаботного лета, прожаренные солнцем, излучающие живую силу, что навсегда остаётся за порогом совершеннолетия. Да, всё совершенство остаётся позади, за гранью, недостижимым. В него не вернуться, не стать прежним, можно только пить из других, таких, как этот мальчишка. Отчего мне кажется, что он знает обо мне, словно ловит мой вожделеющий взгляд и не может насытиться моим желанием? Он знает, что я вижу, и от этого кровь закипает в венах, и безумие диким зверем глядит из глаз. Что ждёт меня дома? Чёрно-белые картинки мечтаний, выкачанные с помоек Сети. Да, такие, как фото того известного фотографа. Прекрасных и чистых, пока их не окрасят желания таких, как я. Я делаю вид, что не принимаю себя, чтобы хоть как-то оправдать свою жажду.

Тихо. Посмотри, какое небо! Огни города, мокрый асфальт. Нам предел уж неведом, в моих венах пульсирует жар. Наслаждение с памятью зыбкой сочетается в юных глазах. Тонкий серп ледяного мрака, а вокруг огня океан. Входит в душу и сердце. Тоскую. Память, ты рана…

Дом стоял над обрывом. Внизу о скалы тихо шлёпали морские волны. В окнах давно не было стёкол, а крыша прохудилась. Но это нисколько не печалило его обитателей, так как начиналось лето. Один из них, в давно выцветших и истёршихся джинсовых шортах с постоянно расходящейся молнией, сидел на подоконнике, свесив вниз ногу, и задумчиво шевелил грязным большим пальцем. В лучах восходящего солнца отполированная грязь блестела особенно замысловато.

«Каждый день купаемся, а он всё равно к вечеру грязный. Почему? Дина обещала ещё вчера принести пожрать, а её всё нет, вот засада».