Ещё один привет из прошлого, здесь тоже по утрам надо откидывать одеяло на спинку кровати. Интересно, что они проверяют? Дрочим мы или в постель ссым? Подрочишь тут, когда сетка так скрипит. Здесь нужно особое мастерство, которое приходит только с годами практики.
После строевой подготовки нас повели в столовую. На обед была каша с мясом, и тут я понял, что попал. Я знал, что если сейчас его наемся, меня точно вынесут вперёд ногами. Поэтому поменялся с Колькой на два куска хлеба и масло. Конечно, я не наелся и к вечеру был голодным, как скотина. На ужине, пересилив отвращение к мясу, я затолкал в себя треть каши — в животе сразу заурчало. На следующий день я чувствовал себя нормально, поэтому вечером съел уже половину тарелки, а потом стал съедать всё, и это было моей ошибкой. Живот заболел на четвёртый день. Меня скрутило. Поноса не было, но колики очень сильные. Пришлось пить только компот и съедать совсем немного хлеба. Жевал до тех пор, пока он совсем во рту не растворялся. Я промучился с животом почти неделю, пока вся эта гадость из меня не вышла. Смотрел на себя в зеркало и думал, каким же доходягой опять выгляжу. Однажды ночью попытался сделать восстанавливающие упражнения из йоги, но был пойман на месте преступления и с нарядом отправлен в постель, а на следующий день дежурил на кухне.
Каждое утро в одних трико нас выгоняли на зарядку, а дубняк стоял страшный, поэтому приходилось быстро двигаться, чтобы совсем не околеть. Утром, до построения, в туалет сходить не все успевали, поэтому, добежав до леса, колонна останавливалась, и большая часть пацанов поворачивалась к обочине, чтобы облегчиться. Это было весёлое зрелище. У пацанов были такие озабоченные и сонные лица, а тут ещё сержант: «Быстрее, бараны, хватит ссать, вы что там, уснули?»
Пацаны спрашивали у сержанта, не подмешивают ли нам бром, а то многие заметили, что по утрам у них вставать перестал. Тот сказал, что нет, но, похоже, ему не поверили. Странно, но под утро действительно не стоит, если руками не трогать.
Сдавали физкультуру. Подтянулся я на отлично. Стометровку пробежал на четвёрку. Пришёл черёд кросса. Сначала я шёл хорошо, но на подъёмах выдохся, хоть и махал вовсю руками. Еле в тройку уложился. Коля справился лучше: бросил меня на середине трассы и умчался вперёд.
Теперь, если не сдам математику, физику и русский с литературой на отлично, можно собирать манатки и ехать домой. Минимальный проходной балл — восемнадцать, но таких будет много, идеально — двадцать. Из девятнадцатибалльных будут отбирать лучших. У нас девять человек на место. Отступать некуда. А завтра ещё тестирование на пять часов. Что можно столько проверять?
После завтрака обычно была самостоятельная подготовка, на которой многие спали. В это время тихо заходил сержант и командовал:
— Всем, кто спит, подъём! — По команде вскакивали даже те, кто не спал. Рефлекс уже выработался. — Так, все за мной, будете полы мыть.
— Детский сад, — раздалось за спиной.
Я оглянулся. На последней парте, как обычно ничего не делая, сидели два золотых медалиста.
— Мы завтра уезжаем. Нас в университет пригласили без экзаменов. Не хочешь с нами? Что тут торчать, нафига нам эта служба? Мало, что ли, в стране идиотов? Там жизнь, свобода, а здесь? Вонючие казармы. Нам вчера полдня мозги промывали, но мы всё равно уезжаем.
— Да, — подтвердил второй.
— И жить в общаге на одну стипендию? Уж если учиться, то на полном довольствии, а так я лучше работать буду.
— И в армию.
— Да, в армию совсем не хочется, — согласился я.
Следующей была математика, и я её завалил. Живот болел так, что я даже сосредоточиться ни на чём не мог. Да и не особо хотел. Из-за постоянной боли, голода и слабости я желал одного — пусть всё кончится.
Коля решил все задания на отлично, а мне через день сообщили, что я отчислен.
— Я с тобой уеду, — сказал он.
— Не глупи. Тебе же здесь понравилось?
Он кивнул.
— Тогда оставайся.
— И что мне тут без тебя делать? Без тебя всё лишается смысла.
Он был очень расстроен и подавлен.
— Жить, учиться, а я на следующий год ещё раз попробую. Подготовлюсь получше и приеду.
— Куда ты приедешь, тебя в армию раньше заберут.
— Тогда после армии приеду, говорят, после армии сюда даже легче поступить.
— Нет, если я тебя сейчас отпущу, ты не вернёшься.
— Почему ты так думаешь?
Вместо ответа он склонил голову и беззвучно заплакал. И я не мог его обнять, утешить, потому что вокруг находились другие пацаны.
— Зачем ты заманил меня в эту ловушку?
Я не знал, что ему ответить. Расстались мы с очень тяжёлым сердцем, я чувствовал себя виноватым. Мы словно повернулись друг к другу спинами и шагнули каждый в своё никуда, вот только спины наши срослись, и, расходясь, мы вырывали друг из друга куски живой плоти.
Я вернулся в Питер и с ноющим сердцем гулял по Невскому, смотрел на Неву. Стояли белые ночи. Мне до слёз не хотелось уезжать из города, который каким-то непонятным образом стал для меня родным. Я уже жалел, что не принял предложение и не пошёл учиться в университет. Так я хотя бы мог изредка видеться с Колей. Теперь же, глядя на тёмные воды каналов, я всё думал, куда мне податься дальше. Ехать домой смысла не было, учебных заведений у нас нет, да и не успевал я больше никуда: вступительные экзамены в ВУЗах уже заканчивались. Я пошёл на вокзал. Денег оставалось на обратный билет с хвостиком. Я знал, что мама не ждёт от меня вестей раньше чем через пару недель, поэтому заглянул в справочную и озадачил милую девушку вопросом, куда я могу доехать за все свои деньги.
— А в каком направлении вы хотите отправиться? — спросила она, с любопытством разглядывая меня.
— В южном, — ответил я, тайно надеясь, что мне хватит денег доехать до моря.
— Лазоревская вас устроит?
— А где это?
— Это недалеко от Сочи.
— Это на море?! — обрадовался я.
— Да. Будете брать билет?
— Да. — Я протянул деньги.
— В кассу проходите.
— А, да, спасибо!
Я купил билет и сел в поезд, что шёл до Адлера. Я уезжал из Питера, от Коли, я уезжал из прежней жизни, чувствуя, как обрываются прежние связи и я вываливаюсь из старого, рождаюсь в новый неведомый мир.
========== 30. Ян ==========
Я ехал на верхней боковушке, и до обеда всё было хорошо, а после я начал чувствовать голод и проваливаться в бредовые обрывочные сновидения. Я видел поглощённый Тьмой мир, оплетённый спутниковой компьютерной сетью, и беспризорных детей в заброшенном доме над обрывом у моря. Видимо, мысли о море и неумолчный стук колёс сыграли свою роль.
Выстлать поле травой неживой, завернуться в океан боли, расплескать сердечную нежность трупным ядом, сочными искрами, правдой-саваном накрыть поутру и лелеять всякую мерзость, в небо синее тропы топтать. В надежде на счастье? Безумие.
Думаешь, ты сумеешь вернуться? Разорвав бесконечность железных дорог, выпотрошив нутро поездов на серость придорожного щебня. Обогнав прошлое, в котором покинул друга. Холод ладоней на твоей груди зовётся отчаяньем. Проникая в сердце, он порождает боль одиночества и тоски. Как вновь впустить в твои глаза солнце? Как сделать так, чтобы пришло ещё одно лето? Нам не забыться сном.