Ами, который чуть ли не прыгает от радости, кричит: «Да!» — и, смеясь, убегает в дом.

— Пойдём, Лиин, а то он весь мёд без нас слопает.

Я смотрю в весёлые светло-серые глаза Габриэля и тоже улыбаюсь. Впервые за долгое время на сердце становится легко и свободно, словно тёмная туча отступила и открылось ясное голубое небо. Босыми ногами я ступаю по тёплым деревянным ступеням и захожу в светлый и просторный дом. Всюду висят пучки лекарственных трав. Кажется, что весь дом напоён их ароматами. Ами бегает вокруг стола, расставляя кружки и блюдца.

На столе возвышается чашка с истекающими мёдом сотами. Мы садимся за стол.

— Уже скоро закипит, — говорит, вскакивая, Ами.

— Ами, ты посиди спокойно, а я сам заварю.

— Хорошо, — соглашается сразу притихший Ами и, вздохнув, поднимает на меня взгляд. — Как же мне здесь нравится.

— Мне тоже, здесь как-то легко и спокойно на душе.

— Здесь ти-ши-на, — переходя на шёпот, произносит по слогам Ами. — Я Габриэлю молоко приношу, меня никто не заставляет, я сам. Мама, бывает, даже ругается на меня и говорит, чтобы я не надоедал человеку. А я говорю, что не надоедаю, а помогаю. Я правда помогаю!

— Помогаешь, помогаешь, — подтверждает, неся чайник, Габриэль. — Это он почти всю траву в пучки связал и развесил.

— Молодец, здорово получилось, пахнет так.

Мы пьём душистый чай, жуём вкусный мёд, Габриэль что-то рассказывает, но его голос не нарушает царящую в доме звенящую тишину, а словно вплетается в неё вместе с множеством других живых звуков. Я различаю своё имя и прислушиваюсь к тому, что говорит Габриэль.

— Лиин — это волшебный цветок, он распускается в день летнего солнцестояния с последним лучом закатного солнца и цветёт всю ночь, а с первыми лучами восхода его лепестки осыпаются, и он теряет свою волшебную силу. Говорят, что с его помощью можно оживить даже умершего человека.

— А где он растёт? — подавшись вперёд, спрашиваю я.

— Есть одно волшебное место — дивный сад. Никому из обычных людей не дано туда попасть. В том саду он и растёт.

Во дворе мычит корова.

— Кажется, у нас ещё гости, — совсем не удивляясь, произносит Габриэль и поднимается из-за стола. — Неси ещё одну кружку, Ами, — говорит он, выходя из дома.

Ами ставит кружку и наливает в неё чай, приносит четвёртый стул. Мы с нетерпением ждём, кто же там пришёл. Появляется Габриэль, а за ним в одних шортах, как и я, русоволосый, загорелый парень лет шестнадцати. С его торчащих во все стороны волос капает вода. И вообще он весь мокрый, даже шорты.

— Хотел умыться у запруды, а когда наклонился, камень вывернулся — я целиком и булькнулся, — отвечает он на наши удивлённые взгляды.

— Пройди в кухню, — указывает Габриэль на дверь, — там полотенце есть, вытрись.

Незнакомец скрывается за дверью, а знахарь садится на своё место.

— Тоже путешественник, — сообщает он.

Возвращается парень и занимает свободный стул.

— Повесишь шорты сушиться?

— И так высохнут, жарко. — Он берёт в ладони кружку, вдыхает аромат. — Как вкусно пахнет!

— Я Амирей, — представляется Ами.

— Я Лиин, — подхватываю я.

Габриэль сидит молча, попивает чай, наблюдая за нами смеющимися глазами.

— А я Тинк, — представляется гость.

Больше никто не произносит ни слова. Мы пьём чай, и даже тишина, кажется, затаив дыхание, чего-то ждёт.

Заёрзавший на стуле Ами говорит, что ему бы на двор, и выскакивает из-за стола.

— Подожди, я с тобой, — поднимается Габриэль.

Я понимаю, что мне тоже хочется, но остаюсь сидеть. Не оставлять же Тинка одного за столом, можно и потерпеть немного.

Когда за знахарем закрывается дверь, Тинк отрывает взгляд от кружки и поворачивается ко мне. Наши взгляды встречаются, и лицо Тинка кажется мне каким-то странным. В его выражении есть что-то нечеловеческое, запредельное. От осознания этого прямо мороз бежит по коже. Словно ощутив моё состояние, он улыбается и говорит:

— Я бывал и видел очень много дивных мест, они наложили на меня свои отпечатки. Не бойся меня, Лин. Я пришёл сюда, чтобы встретить тебя и помочь. — Я не знаю, что ему ответить, не понимаю, кто он и какое имеет ко всему происходящему отношение. — Я помогу тебе догнать Тучу. — От его слов всё внутри меня будто приходит в хаотичный пляс. Мир закручивается против часовой стрелки, и я понимаю, что падаю со стула. Тинк успевает подхватить меня и усадить на пол. — Всё будет хорошо, ты только не сопротивляйся.

Он, успокаивая, гладит меня по руке. Мне видится, что между моей рукой и его ладонью проскакивают электрические искорки. А потом другая его рука опускается мне на лоб, и мир кружит вокруг меня сплошным потоком. Я запрокидываю голову и смотрю вверх. Вместо потолка над нами Туча. Я чувствую её сосущую душу ярость. В глубине Тучи сверкают молнии. Словно в замедленной съёмке, одна из них удлиняется и летит прямо в меня. Обнимая, Тинк старается укрыть, защитить меня от неё. Когда молния ударяет ему в спину, его глаза распахиваются от боли, и всё происходящее замирает, как в стоп-кадре. Я вижу бегущего к нам маленького мальчика. Но бежит он не по земле, а словно сквозь пространство, приближаясь откуда-то издалека. В голове раздаётся шёпот: «Не смотри мне в глаза, зажмурься». Я пытаюсь двинуть веками, и у меня получается. Глаза закрываются. Детская ладошка опускается на плечо, и я вспоминаю, я вновь переживаю…

*

Костик скакал на заднем сиденье рядом со мной. За окнами машины сгущалась темнота самой короткой летней ночи, а в небе сверкали молнии. Ливень шёл сплошной стеной.

— Костя, успокойся, и пристегнитесь, — сказал его отец, которого раздражало и отвлекало поведение сына.

Я послушно пристегнулся, как только мы сели, и вёл себя очень тихо. Я не любил конфликты, а напряжение нарастало. Сверкнула молния, ударил гром.

— Вот это да, — сказал Костя, опять подскакивая. Облокотившись на спинки сидений, он наклонился между ними вперёд.

— Мы спешим, — сказала его мама. — Посиди спокойно, не отвлекай папу. Смотри, какой ливень.

Я протянул руку, чтобы коснуться плеча Кости и попросить сесть, пристегнуться. В это время машина стала входить в поворот. В вышине утробно урчала Туча. Колёса заскользили по мокрому асфальту. Время замедлило бег. Мы летели в кювет. Я всё-таки дотянулся до плеча Кости, и он обернулся. Я увидел его глаза. А машина, перевернувшись на бок, врезалась крышей в железобетонный столб прямо над его головой. Голову и тело Кости смяло. Полетели осколки стёкол. Я словно со стороны наблюдал за тем, как моё тело лихорадочно отстёгивает ремень и выбирается вверх в разбитое окно. А внизу дождевая вода смешивалась с кровью моего друга. Я знал, что он мёртв и его родители тоже, потому что видел, что от них осталось. Скользя и падая, я вскарабкался по насыпи на дорогу, вышел на асфальт, распрямился и начал кричать безудержно и безумно. По лицу хлестали струи дождя, летящие из вечного мрака разверзшейся Тучи. А потом я сделал шаг по Дороге, ещё один, и ещё, туда, где, как я думал, есть люди, туда, где мне слышались голоса, их голоса…