— Это Лиин, — сообщает Крид. — Тебе надо его встретить.
Ладонь Крида прикасается к груди Тинка, и перед ним открывается Дорога. Тинк чувствует её живое, манящее в путь дыхание. Он поднимается и, пошатнувшись, делает первый шаг. Мир бешено вращается вокруг него, что-то сдвигается, и реальность Дороги ослепляюще остро бьёт по нервам.
«Как же давно я не был в тебе, Дорога, я уже почти забыл, как это — идти тобою…»
Песок сыпался из-под ног. Тинк взбирался по склону обрыва вверх. Песок шёл разноцветными слоями, раньше он такого не видел — очень красочно. И по этой красочности ногами, увязая в ней. А вверху прозрачное и глубокое синее небо, на фоне которого колыхались стебельки высохшей под палящим солнцем травы. Остановился, пару раз глубоко вдохнул и полез дальше — забрался. Стянул промокшую футболку и сел, смотря на распахнувшийся простор моря. Ветер приносил крики чаек и шум волн, разбивающихся о прибрежные камни.
«Я люблю тебя, море. Волны, блестящие в лучах солнца. Нескончаемый плеск прибоя и запах бриза. Так бы и сидел, хоть целую вечность, глядя в даль, в которой ты сливаешься с небом».
А за спиной Дорога. Тинк, кувыркнувшись назад, поднялся и, бросив прощальный взгляд на горизонт, сделал ещё один шаг.
*
Просыпаюсь от того, что что-то влажное тыкается мне в лицо. Одурело, ничего не понимая, вскакиваю. Натыкаюсь на кого-то спиной и, потеряв равновесие, падаю вместе с ним. Продираю глаза и вижу удивлённо смотрящего на меня мальчишку и корову, равнодушно жующую сорванную мной траву.
— Ты чего такой грязный? — спрашивает пацан, поднимая с земли свою палку и становясь от этого более уверенным.
— Комары, — отвечаю я, а сам смотрю на вымя коровы и понимаю, что голоден.
— Сильно покусали?
— Да.
— А куда ты идёшь один?
Я молчу. Я не знаю, что ответить и как объяснить, но надо ли объяснять?
— Я не знаю, — произношу я шёпотом, и от собственного голоса у меня почему-то перехватывает горло. Я опускаю глаза, наклоняюсь, рву траву и начинаю лихорадочно оттирать грязь с ног. Потом, осознав всю бесполезность этой затеи, бросаю её и собираюсь идти дальше.
Мне нельзя ничего просить и ни о чём спрашивать. Хоть всё внутри так и рвётся задать мальчику кучу вопросов. Чтобы не мучиться, порываюсь уйти. Не ожидая от меня такой прыти, он с запозданием кричит:
— Постой! Куда же ты? Пойдём вместе.
С затаённым облегчением, от которого предательски подкашиваются ноги, замираю и разворачиваюсь к нему.
— Меня зовут Ами, — говорит он.
— А меня Лин.
— Хочешь хлеба с сыром?
— Конечно, — говорю я и улыбаюсь.
Видя мою улыбку, он тоже улыбается. Я иду к нему, а внутри такое замечательное чувство, словно я иду к другу.
— Почему ты плачешь? — спрашивает он, когда я оказываюсь рядом.
— Солнце, — отвечаю я.
Он оборачивается и смотрит на поднимающееся над дорогой и деревьями светило, понимающе кивает. Берёт за плечо, а затем сжимает мою ладонь.
— Ами — это от Амирей.
— Лин — от Лиин.
Его глаза распахиваются.
— Лиин, с таким названием есть волшебный цветок, распускается только один раз в году, в день летнего солнцестояния.
Мы идём по превратившейся в тропинку Дороге, едим хлеб с сыром и разговариваем. Вернее сказать, болтает Ами, а я больше слушаю.
— Я иду к знахарю, его зовут Габриэль, некоторые говорят, что он колдун и может наводить порчу. Не знаю насчёт порчи, но коров он лечить точно умеет. Вот эту, — указывает он на бредущую в стороне корову, — я к нему уже водил в прошлом году, когда она перестала молоко давать, и он её вылечил. А вот сейчас что-то опять у неё началось, худеет и худеет. Лин, а ты откуда идёшь, где раньше жил?
— В детдоме.
— А что такое детдом?
— В нём живут дети, у которых нет родителей.
— Так у тебя никого нет? — Я киваю. — Извини, я не знал.
— Всё нормально.
— Я раньше про такие дома не слышал. Там хорошо живётся?
— Нет.
Некоторое время мы движемся молча. Ами о чём-то думает, переваривая услышанное.
— Так ты сбежал?
— Нет, я на каникулах. Я подружился с одним мальчиком, — мой голос вздрагивает, но я продолжаю, — и его семья на лето взяла меня к себе, вместе мы поехали в лагерь, а потом, потом…
Я останавливаюсь, потому что начинаю задыхаться. Я, словно рыба, вытащенная на берег, хватаю ртом воздух, а в горле стоит ком.
— Лин, что с тобой? — пугается Ами.
А я прижимаю ладони к лицу, до боли давя на глаза, пока яркая вспышка молнии не раскалывает внутреннюю черноту.
— Фу-ух, отпустило. Не расспрашивай меня об этом больше, я не могу вспоминать.
— Хорошо, не буду. — Он опускает взор. — Я очень испугался за тебя.
Мы не спеша идём дальше.
Ами рассказывает, что у него куча братьев и сестёр, иногда они его достают, но он даже представить себе не может, как бы жил без них, а особенно без мамы и папы. У них большой дом, в котором всегда полно друзей, гостей и родни. Что бы он делал в пустом доме один?
— А вот и дом Габриэля.
Деревянный дом на каменном цоколе стоит на широкой поляне, рядом в ложбинке бежит ручей.
— Я пойду помоюсь, не могу же я таким чучелом в дом заходить.
Я склоняюсь над ручьём, мою руки, а затем лицо и голову. Жду, пока вода очистится, набираю в ладони и пью. Вода вкусная и холодная. Зайдя в ручей, мою ноги. Снимаю футболку и, намочив, обтираюсь. Затем споласкиваю её и вешаю сушиться на ветку небольшого деревца.
В это время Ами сбегал в дом и вышел с бородатым мужчиной средних лет.
— Это Лиин, — представляет меня Ами. — Я встретил его на дороге.
— Здравствуйте, Габриэль.
— Здравствуй, Лиин. Путешествуешь?
— Да.
Габриэль, кажется, хочет сказать мне что-то ещё, но вместо этого обращается к Ами.
— Давай рассказывай, что за беда с твоей красавицей.
Красавица в это время пьёт воду из специально сделанной для этого запруды.
— Худеет, кожа да кости скоро останутся, и молока даёт всё меньше и меньше.
— Молоко не горчит?
— Точно, горчит, — стукает себя по лбу Ами, — мне ведь мама так и сказала, чтобы я обязательно передал, что молоко горчит.
— Ладно, Ами, оставляй её у меня, через недельку придёшь и заберёшь.
Ами как-то сразу тускнеет, наверное, решив, что его уже выпроваживают. Видно, что ему интересно у Габриэля и хочется задержаться подольше.
— А теперь, я думаю, вы не откажетесь от моего травяного чая с мёдом? Ами, ты поставишь чайник?