— Я-то думал, что ты просто яйца чешешь, а ты вон чем занимаешься, — улыбнулся я. — Всё-таки ты, Колька, озабоченный.

Мы поплавали, поныряли и вышли на берег. Я стоял к девчонкам спиной, а Коля прятался за мной и наблюдал.

— Ян, они сиськи оголили.

— Да, — сказал я, — моя бесстыжесть точно заразна.

— Блин, у меня уже встаёт.

— Так не смотри на них.

— Ага, легко тебе говорить.

Мы расстелили покрывало и легли на живот.

— Так у меня встаёт еще больше, — сказал Коля, а я засмеялся. — Слушай, Ян, а тебе не кажется, что мы чем-то не тем занимаемся?

«Хоть бы эта бесстыжесть и бесстрашие остались со мной навсегда», — подумал я, перевернулся на спину и вольно раскинул руки, подставляя всё тело солнцу. Левая ладонь оказалась на Колькином животе. Тыльной стороной я чувствовал его пупок и дыхание.

— Хочешь, я извращу твои представления о пидорасах? — спросил я.

— Это как? — удивился он, легонько прикасаясь пальцами и щекоча мою ладонь.

— Ты, когда дрочишь, любишь на себя в зеркало смотреть, и член тебе свой нравится, так бы сам себе и отсосал.

— Блядь, заткнись!

— А кто такие пидорасы?

— Они в жопу ебутся.

— Пусть в жопу, но в мужскую.

— Логично.

— То есть им мужики нравятся, члены их и всё такое.

— Ну, да.

— А ты кто?

— В смысле?

— Ты мужик?

— Конечно!

— Которому нравится ласкать хуй и смотреть на это в зеркале.

— Но это же мой хуй!

— Но ведь нравится?

— Блядь, так что, я пидорас?

— Нет, Коль, ты просто человек, а вот я теперь непонятно кто.

А может, я повзрослел и стал разумным? Ведь стыд — это искусственная вина, которую внушают детям, чтобы через страх наказания контролировать их поведение. А у взрослых, чтобы держать себя в рамках, есть разум и законы.

После озера встретили трёх одноклассников и, завалившись к одному из них гости, смотрели порнуху по видику. Они так мило краснели и стеснялись, когда гомосеков показывали, что я еле удержался от хохота. Глядя на них, я понял, что запросто могу совратить и развратить этих невинных мальчиков. Я же прекрасно знал, чего они хотят. А те из-за страха даже подрочить за компанию постеснялись. Сидели да краснели с теснящимися в штанах членами, но я проявил благоразумие и не стал их подначивать. А ведь достаточно было бы собственного примера, чтобы подтолкнуть их к краю дозволенного, а дальше бы они и сами с радостью прыгнули, скинув на меня ответственность вместе с трусами. Вот до каких мыслей я докатился. Чувствую себя морально разложившимся, прожжённым циником.

*

Сегодня мама вырубилась, не дождавшись меня. На столике стояла пустая бутылка из-под водки. За окнами, приближая ночную грозу, завывал ветер. К счастью, была горячая вода, и я забрался под душ. Намочив волосы, выключил воду и намылил голову. И тут, мигнув, погас свет. Чёрт! Наверно, провода оборвало. Я быстро смыл шампунь и вновь закрутил кран. Стало тихо. Через вентиляцию было слышно, как беснуется в вышине ветер.

В коридоре за дверью заскрипел пол. Тело пробила нервная дрожь. Спокойно, Ян, спокойно, ничего страшного там нет, только мама. Но я всё равно замер, боясь шевельнуться. Вот тебе и избавился от страха. Это тебе не при свете дня перед девчонками писюном махать. Скрип раздался у самой двери, а затем кто-то повернул ручку. «Как хорошо, что я закрыл дверь на щеколду», — подумал я, перед тем как в неё резко и мощно ударили. Это было подобно грому и молнии ужаса, поразившей меня в самое сердце. Ноги обмякли, и я сел в ванне.

— Ян, это ты? — донёсся из зала мамин голос, а меня накрыла волна паники от осознания, что за дверью не мама, а кто-то другой. — Почему так темно? Ян?!

Шаги на кухне. Там пол скрипит иначе. А затем звук хлопнувшей двери на лоджию. Я на ощупь выбрался из ванны. Нашарил полотенце, кое-как вытерся. Обмотал его вокруг пояса. Трясущимися руками медленно повернул защёлку.

Мама ворочалась на диване в зале. Садясь, она, похоже, зацепила бутылку, и та, упав, громко ударилась о стеклянный столик. Мама выругалась и закашлялась. Я прокрался в свою комнату, прикрыл дверь и подпёр её креслом. Метнулся к столу, достал из ящика фонарь, осветил комнату — никого. Сел в кресло и прижал руки к лицу. Пальцы дрожали. Мама затихла, наверно, уснула. Я сидел и ждал, когда стихнет панический ужас и дрожь. Затем, понимая, что не смогу остаться и уснуть один, выглянул в коридор, схватил с полки телефон и вновь заперся. Набрал номер Коли.

— Ты чего? — раздался сонный голос.

— Свет отключили.

— И что?

— Темно. — Коля ничего не ответил, может, опять уснул? — Коль, мне страшно, в темноте кто-то ходит, — дрожащим от вновь накатившего страха голосом сказал я. — Коль, приходи, пожалуйста.

— Хорошо, я сейчас, — сказал он и отключился.

Я сидел, вглядываясь во мрак, разрываемый всполохами беззвучных молний, и вслушиваясь в тишину, резко оборванную приблизившимся грозовым фронтом с шумом ливня по крыше и металлическим уличным подоконникам да рокочущим раскатом грома. Гроза хлестала мир струями дождя, гнула деревья, набирала силу, расчерчивая поднебесный мрак ветвящимися молниями и громыхая так, будто желая расколоть, как орех, дом вместе с моим черепом. Дребезжа готовым в любой момент разлететься стеклом, билась открытая балконная дверь. Но пойти и закрыть её не было никаких сил. Молнии лишь подчёркивали темноту, таившуюся по углам комнаты и в их отсутствие облеплявшую дрожащее тело влажными холодными ладонями, пробиравшимися в самое нутро да под ёкающее сердце. Через бесконечно долгое время во входную дверь постучали. Я вскочил, отодвинул кресло, бросился в коридор и замер. «Я не слышал, как он поднялся», — заметалось внутри, хотя с таким громом…

— Кто там? — тихо спросил я, но никто не ответил, только что-то заскреблось и зашуршало. — Кто там? — повторил я чуть громче.

— Да я это, — раздался из-за двери сердитый шёпот, — открывай.

Волна облегчения прокатилась по телу. Тихонько всхлипывая, я открыл замок.

Тёмный силуэт скользнул внутрь. Я чувствовал тёплое дыхание за спиной, когда закрывал дверь.

— Ты плачешь?

От этого вопроса невольные слёзы хлынули ещё сильнее. Он обнял меня за плечи и прижал к себе.

— Ты весь мокрый.

— Ты тоже, — успокаивающе коснулся он моих волос.

— Я купался, — продолжая всхлипывать, сказал я и вздрогнул от хлопнувшей в кухне двери на лоджию. — Помоги закрыть.

Мы заперли на тугие шпингалеты двойную дверь и вернулись в мою комнату. Я вновь придвинул кресло и сел рядом с Колей на кровать. Нашёл и сжал его руку.

— Останешься?

— Да. Только будильник на пять поставь, чтобы я утром, до того как родители проснутся, домой вернулся.

— Хорошо.

— Ян, дай полотенце, ноги вытереть, а то я босиком пришёл.

Я снял с себя полотенце, всё равно в темноте меня не видно, и протянул Коле. Сам же нырнул под простынь. Вытерев ноги, он забрался следом и, обняв меня, прижался к спине. Я удивился, но ничего не сказал, главное, что он рядом. Немного успокоенный, я уже проваливался в сон, когда его рука скользнула по моему животу вниз, погладила и накрыла член. Я почувствовал, как от его безумно приятных ласкающих прикосновений тот наливается кровью. Видимо, от страха у меня поехала крыша, потому что я стал двигать тазом навстречу его кулаку. Когда я задрожал всем телом, он ускорился, и тяжёлые капли упали на простынь, но мне было всё равно.