— Ма, я всё, давай ложиться.

Она сделала последний глоток, допивая остатки вина. Поставила бокал на столик и попыталась подняться. Её качнуло, и она плюхнулась назад. Повернула слегка растерянное лицо.

— Я, наверно, тут прилягу, ещё телевизор посмотрю, иди, ложись.

Я знал, что она уснёт, а телевизор так и будет работать до самого утра, но мне было наплевать на телевизор, я не мог спать один — одному было страшно. Я понимал, как это глупо, но ничего не мог с собой поделать, а со светом спать тоже нельзя, если мама увидит, опять крик поднимет, что я электричество не экономлю. Собрав в кулак волю, я направился к себе. Включил настольную лампу и лёг на кровать. Было жарко, и я укрылся до пояса одной простынкой. Смотрел на свои руки, грудь, живот…

— Ты выключил свет?!

Я вздрогнул от её крика и, резко сев, щёлкнул кнопку на лампе. Мир погрузился в темноту. Я лёг на живот, обнял подушку и постарался заснуть. В коридоре раздались нетвёрдые шаги. Для проверки она нашла возможность подняться. Скрипнув, дверь приоткрылась. Я притворился спящим. С минуту она стояла, глядя на меня. Потом закрыла дверь и пошла обратно, а потом я услышал, как горлышко бутылки звякнуло о край бокала. Стиснув зубы, я уткнулся лицом в подушку, чтобы не думать, не думать, не думать, и стал проваливаться в мир кошмаров, что вновь преследовали меня.

В одних трусах, я стоял на коленях на холме сырой глинистой земли и смотрел в чёрный провал могилы. Я знал, чья она, потому что сам помогал отцу разрыть её. С неба моросил противный бесконечный дождик. Отец сидел рядом, сжимая в руках грязную лопату. Я наклонился и позвал: «Мама…» Внизу что-то заскребло по дереву и зашуршало. Кто-то зашевелился в могильной темноте, а затем раздался голос, казалось, что у неё заплетается язык: «Иди ко мне, родной». И послышались звуки, словно кто-то пытался выбраться наверх. Я стал подниматься, собираясь попросить отца засыпать яму, чтобы никто-никто из неё не выкарабкался. Я пребывал в ужасе и не мог понять, зачем мы её разрыли. Ноги заскользили по мокрой глине, я упал на бок и вцепился в землю руками, но продолжал съезжать в темноту. «Папа! Папа!» Отец поднялся. «Иди к мамочке», — сказал он и вонзил лопату в земляную кучу, а в следующий миг мне в лицо больно ударили холодные комья земли. Я соскользнул ещё ниже в бездну могилы, и кто-то, цепко схватив за ногу, дёрнул меня вниз, во тьму. «Не-е-ет!» — закричал я и подскочил на кровати. В окно лился яркий лунный свет. На его фоне чётко вырисовывался силуэт сидевшего на подоконнике человека. Бешено колотилось сердце.

— Кто вы?

— Твоя тайна. — Его голос был ровным и спокойным.

— Что вам надо?

— Владеть, — сказал он чуть насмешливо.

«Мама!» — хотел крикнуть я, но был опрокинут и прижат за горло к подушке. Пальцы в холодных кожаных перчатках сдавили горло. Я задыхался.

— Пикнешь — умрёшь.

Рука сместилась на грудь. Я вдохнул и закашлялся, а рука продолжала двигаться вниз, как змея, исследуя тело. Тонкие, гибкие пальцы скользнули под резинку трусов. Я вздрогнул и затаил дыхание, а сердце бухало и гнало кровь туда, где орудовали прохладные пальцы.

— О, я вижу, тебе это знакомо, — сказал он с усмешкой. — Но не сейчас. — И рука с сожалением покинула вожделенную обитель. Прошлась по вздрагивающему животу, нервно вздымающейся и опадающей груди, нежно коснулась щеки, накрыла распахнутые в ужасе глаза. — Привыкай к темноте.

Тьма шелестящим потоком полилась из ладони, наполняя тело, сознание, растворяя в себе…

Проснувшись утром, я первым делом потрогал трусы. Как и предполагал, они оказались слегка влажными.

Когда такое случилось в первый раз, я проснулся с давним, стыдным чувством, что обоссался во сне, и в страхе потрогал простынь. Та была слегка влажная, но лишь оттого, что я вспотел. Мама всё время мёрзла, и котёл вовсю гудел на кухне. Жаркая духота повисла в комнате. Я, как обычно, спал голышом, но, наверно, мама решила, что я простыну, и укрыла тёплым одеялом. Я тихонько поднялся. Откинул на спинку одеяло. Ещё раз, проверяя, провёл ладонями по простыни. Нет, постыдной лужи не было. Облегчённо вздохнув, я подошёл к окну и распахнул форточку. Морозный утренний воздух ворвался в комнату, приятно холодя кожу. Я постоял у окна, вдыхая его полной грудью. Когда кожа покрылась пупырышками, а по телу пробежала волна дрожи, я закрыл окно и вернулся к кровати. Оставить форточку открытой было нельзя — мама такой крик поднимет. Укрываться отсыревшим одеялом не было никакого желания, тем более что вскоре воздух опять нагреется. Я лёг на кровать, свернулся калачиком и уснул.

Через пару дней я вновь проснулся с тем же чувством. Исследовал простынь и нашёл маленькое влажное пятно. Включил настольную лампу и рассмотрел его внимательнее. Просто влажное пятнышко, как от воды, совсем не жёлтое. Я не понимал, что происходит. Главное, что это не моча, а такое пятнышко вскоре высохнет, и видно его не будет. Я успокоился и не особо переживал, когда, просыпаясь, находил влажные пятна в последующие дни.

Вопрос встал в субботу, когда я вернулся из школы. Мама стирала, из ванной доносилось гудение машинки и запах порошка. На лоджии белели развешанные простыни и пододеяльники. Мама заглянула, когда я переодевался в домашние шорты.

— Что это за пятна?

Холодея от её тона, я поднял глаза. В руках она держала мою простынь.

— Какие пятна?

— Вот, вся простынь в них, потрогай. — И она протянула простынку.

Я потрогал и понял, что она права. В нескольких местах ткань была более плотной или загрубевшей, как от крахмала. А если приглядеться, то и цветом немного отличалась, имея чуть желтоватые края.

— Я не знаю, что это, — сказал я, продолжая холодеть и чувствуя себя виноватым.

Мама как-то странно на меня посмотрела и сказала:

— Садись, давай поговорим.

Я сел на кровать, всё больше напрягаясь. Мама опустилась рядом. Помолчала, вздохнула.

— Ты мастурбируешь?

— Чего? — не понял я, впервые услышав это слово.

Мама искоса глянула на меня.

— Ну, когда мальчики хотят получить удовольствие, они начинают ласкать свой член, и происходит семяизвержение.

— Я ничем таким не занимаюсь, — соврал я, чувствуя, как воспламеняются щёки и уши.

— Правда не мастурбируешь?

— Правда! — горячо уверил я, терзая ногтями коленки.

— В этом нет ничего плохого, для мальчиков это нормально, разрядка и всё такое, главное, сильно не увлекаться.

— Да правда, я не… — Я не смог выдавить из себя это слово.

— Только не надо делать это в постель.

— Мама! — От возмущения неловкость стала проходить.

— Значит, нет? Тогда у тебя поллюции.

— Чего? — приподнял я в удивлении правую бровь: этого слова я тоже раньше не слышал.

— Да-а, а я думала, что нынешняя молодёжь об этом всё знает.

— Мам!

— Что «мам»? Знать надо, как организм работает, а не мамкать. У мальчиков в твоём возрасте начинает активно вырабатываться сперма. Надеюсь, хоть это слово тебе знакомо?