— До утра ещё дожить надо.

Он отстранился и ушёл со слезами на глазах.

Я почувствовал, что задыхаюсь, и распахнул окно. Мокрая свежесть наполнила комнату. Гроза ушла на восток. Небо ясное, и в нём чистые яркие звёзды. Я залез на стол, а с него на подоконник. Сел, скрестив ноги. Смотрел в бездонное небо, живое небо, полное звёзд, и чувствовал себя очень маленьким, затерянным в бесконечности. Я представил себя озером, в зеркальной поверхности которого отражались звёзды, а на глубине шевелили плавниками рыбы и качались водоросли. Звёзды отражались и сияли во мне.

Впереди целая ночь, и я не собирался ложиться спать, потому что боялся не проснуться. В таком состоянии я мог не суметь выбраться назад в этот мир, в тело. Потому что отчаяние плескалось уже у горла и норовило затопить меня полностью, вырваться из глаз вместо слёз. Я представил себя цветком лотоса, качающимся на тёмных волнах, и не чувствовал дна.

Около четырёх, когда небо посветлело в предчувствии рассвета, в дверь тихонько постучали. Слезая со стола, я чуть не упал, потому что ноги затекли и плохо слушались.

«Не хватало только шею свернуть, — подумал я с горечью, — вот смеху-то будет».

Я открыл дверь. В коридоре стоял помятый и небритый дядя Марка.

— Марк почему-то постеснялся прийти и попросил меня узнать, поедешь ли ты его провожать. Мы сейчас выезжаем.

— Поеду, — сказал я.

Я вышел во двор. Дядя Марка закрывал ворота гаража. Марк переминался с ноги на ногу возле машины и ёжился от утренней прохлады. Я впервые ощутил приближение осени, и вновь волна неизъяснимой тоски захлестнула меня. Я заморгал, чтобы прогнать подступившие слёзы.

— Привет! — сказал он и протянул руку.

— Привет! — сказал я и пожал маленькую, совсем ещё детскую ладонь.

— Поедешь?

Я кивнул.

— Садись, — сказал он и попытался улыбнуться. Улыбка получилась не очень уверенной. Мы уселись на заднее сиденье.

Я смотрел на убегающий назад родной город, и мне казалось, что это я навсегда покидаю столь знакомые и безлюдные в этот ранний час улицы. Марк взял мою руку и, сжав в ладонях, положил к себе на колени. Мы проехали по мосту над рекой, мимо озера, в зеркальной глади которого отражались тонкие камыши. Прочь из города.

Марк ещё немного посидел, а затем прилёг, опустив голову мне на колени. Я положил руку на его плечо. Возможно, он уснул, а может, только сделал вид. Его глаза были закрыты.

«Я не смогу тебя забыть, — подумал я. — Как бы ни хотел, не смогу. Нас разъединяют. Что мне делать?»

— Я ещё не видела, чтобы так дружили, — произнесла тётя Марка, повернувшись ко мне. — Ты бы знал, как он вчера плакал, сказал, что не хочет уезжать, просил перевести в твою школу. Пришлось звонить отцу, чтобы тот с ним поговорил.

Я молчал. Я запоминал эти мгновения, тепло его тела под ладонью, ощущение, что он рядом.

Марк сбросил сандалии, забрался на сиденье с ногами, развернулся и лёг, уткнувшись лицом мне в живот.

— Я ещё приеду, — прошептал он, обнимая меня, — следующим летом, обязательно.

«Только нас здесь уже не будет». Я не сказал этого вслух, потому что не хотел его ранить. Пройдёт пара лет, и он всё забудет: и Женьку, и Ливилу, и меня, чувства угаснут, и всё поглотит жизнь.

Мы стояли на перроне возле ожидавшего, словно железный зверь, поезда.

— Пока, Саша, пока!

Тётя поцеловала его в щёчку и подсадила на высокую ступеньку.

— Вы только не забудьте его высадить, — обратилась она к сонной проводнице.

Дядя затащил в вагон сумки и отнёс их на место, а Марк стоял в тамбуре и махал нам рукой.

Поезд тронулся.

— Я приеду! — крикнул он.

Я помахал на прощанье. Поезд ушёл.

— Славный ребёнок, умненький.

— Да.

Мы сели в машину и поехали назад.

— Спать хочется, — сказал я.

— Так ложись.

Я улёгся, как до меня лежал Марк, повернувшись лицом к спинке сиденья. Я не хотел, чтобы кто-то сейчас видел моё лицо. Мне хотелось подтянуть колени к груди и исчезнуть навсегда. Мы уезжали, он уезжал. Расстояние увеличивалось, вместе с ним увеличивалась пропасть между нами. Она росла в сердце, разрывая его пополам. Марк уносил часть меня, которая навсегда останется с ним. Я старался не вздрагивать и до боли закусил губу. Горючие слёзы бежали из глаз. Мир обрывался, заполняясь чем-то серым и вязким. Безысходность, словно вата, заложила уши.

«Почему же так больно?»

Марк сидел в поезде возле окна и смотрел на пролетающие за окном деревья. Из глаз капали слёзы.

— Мальчик, ты чего плачешь? — спросила сидевшая напротив женщина.

Марк повернул к ней лицо и улыбнулся.

— Грустно уезжать.

— Но ты ведь не навсегда?

Навсегда. Навсегда. Навсегда. Стучали колеса.

И глазами птиц я видел летящий по рельсам сквозь лес поезд и машину, едущую по дороге среди полей назад, в просыпающийся от душных снов город.

*

Первые несколько дней после расставания было особенно тяжело, и я продолжал общаться с Марком мысленно. Я словно писал ему письма, а он на них отвечал. Будто между нами существовала связь, и он слышал меня, чувствовал.

«Марк, я сегодня гулял по такому ясному небу. И таким же чистым и пронзительным был ветер, а внизу зеленела земля. Мне трудно облечь это в слова, но я рад, что мы встретились на том железнодорожном перекрёстке. Ты скажешь, что таких перекрёстков не бывает, но я его помню ясно-ясно — блеск холодных шпал и тепло твоей руки. Именно этот контраст запечатлелся в душе. И плеск морских волн у прибрежных скал.

Моё сердце не знает покоя. Что мне с ним делать?

Когда я был совсем маленьким, мама сказала: „Береги друзей, они как листва на деревьях“. Я тогда не понял её, но не стал переспрашивать. Сейчас я думаю, что она имела в виду осень как символ времени, а может, смерти. Я не хочу думать о смерти, но всё равно думаю.

Как же мне сберечь тебя, если тебя даже нет рядом, если ветер всё сильнее, а осень холоднее?»

«Саша, друг мой, я не знаю, где ты, но сегодня мне приснился странный сон. Я был сорванным с одинокого дерева листом. Последним, а может, единственным. Я летел в потоках ветра и молил его, чтобы он принёс меня к тебе, чтобы ты взял меня в руки и сохранил память обо мне в сердце.

По утрам я выхожу на балкон и слышу стук колёс поездов, и сердце бьётся в такт с ними. И может быть, они принесут его стук к тебе. И ты услышишь его в звуке проносящегося мимо поезда».

«Марк, я сегодня ходил на вокзал. Мне вдруг показалось, что ты должен приехать. Я всё бросил и побежал. Выскочил на перрон, а он пустой, и только тогда заметил, что льёт дождь, а мимо летели поезда, и ни один не остановился. Я сел прямо там, прислонившись к стене, и заплакал. А поезда неслись, и в стуке колёс мне слышалась боль.