Открылась дверь, и в комнату вошёл отец, посмотрел на лениво развалившегося кота.

— Я же запретил приносить в дом животных! — заорал он, набрасываясь на вздрогнувшего от неожиданности сына. — Как ты посмел меня ослушаться?! Чтобы ты так больше не делал, я накажу тебя, и ты станешь свободным.

В лице мужчины было что-то странное, неприятное и пугающее.

— Что с ним? Что с ним случилось? — потрясённо вопрошал мальчик, оставшись один. — Он никогда раньше меня не наказывал!

— Это наглядный пример безумия, — ухмыляясь, сообщил кот.

Тем временем отец слетал на кухню и вернулся с большим разделочным тесаком. Безумно ухмыляясь, застыл в дверном проёме, будто в ожидании команды на старт. Мальчик попятился. Реальность трещала по швам, превращаясь в какой-то немыслимый кошмар. Ему было до жути не по себе, сердце бухало, и рассудок, срывая ногти, цеплялся за остатки здравомыслия, но ноги, не ощущая опоры, уже болтались в незримой пустоте. Он вспомнил пропасть могилы, вспомнил, как упал в неё, и ему показалось, что он снова падает — или всё ещё падает? Он ухнул вниз, прямоугольник неба сжался в точку и исчез. Вместе с ним исчез и Дуглас, но появился кто-то другой. Нож в руке мужчины дрогнул, когда он заглянул сыну в глаза. Это были глаза зверя, глаза с вертикальными зрачками.

Дуглас осознал себя в пустоте, падал он или висел на месте, было не определить. Сначала в голове носились беспорядочные образы, но затем ум очистился, став кристально-ясным. Дуглас даже увидел эти кристаллы, и тогда они зазвенели. Звон стал невыносимо пронзительным. Кристаллы лопнули, обращаясь в пыль. В сознании тишина, пустота, и в этой пустоте спокойный голос произнёс:

Смерть пришла, как живая тьма.

Тает жизнь, словно снег весной.

Любим жизнь, если та красна.

Сажаем сад, чудо как родной.

Чёрный снег укроет его,

И уже не увидим мы

Тех цветов, что дадут плоды.

Голос стих. Молчание. Но Дуглас хотел услышать дальше. Он напряг волю, и голос появился вновь.

Мы уйдём, но вернёмся ли?

Знаем цель, но не зрим пути.

Путь во мгле и кромешной тьме.

По мирам, что так холодны.

Только в лунный час

Счастье входит в нас,

И дарует власть

Вечно юной любви.

Отца обнаружили мёртвым двое друзей Дугласа. Они зашли за ним, чтобы узнать, почему он не ходит в школу. Когда на стук в дверь никто не ответил, они решили войти и сразу наткнулись на тело. Оно было разрублено на куски ножом для разделки мяса. Один мальчик с криком выбежал из дома, но другой нашёл в себе силы позвонить в полицию, перед тем как упал в обморок от запаха разложения. Прежде, чем отключиться, он успел разглядеть личинки мух, что копошились под веками в глазницах убитого. А Дуглас бесследно исчез.

*

Я встретил Дугласа в потустороннем мире преддверия смерти.

— Почему ты хочешь освободить Тони от моего заклятия?

— Тони хочет этого.

— Но ты знаешь, что чтобы освободить его, нужна жертва, и добровольная жертва?

— Я его жертва, я умру ради него.

— Сделав это, ты перенесёшь Тони в Мир Спокойствия, но не последуешь за ним, а будешь вновь вынужден воплотиться в своём мире.

— Я согласен. Что будет с Тони в Мире Спокойствия?

— Он станет предводителем вампиров.

— Да, это в его силе! Да будет так!

Ночью тихой, светлой, лунной

В дверь старушка постучала.

Мать моя её впустила,

Накормила, напоила, уложила её спать.

Но, наверное, старушка непоседою была,

Встала, к комнате моей пошла,

Дверь тихонечко открыла

И затем змеёй коварной

В душу заползла ко мне.

Снова начался кошмар…

========== 18. Саша ==========

Я спал на одной половинке старого ватного одеяла, от которого воняло мочой и мышами, а второй укрывался. Свет включали среди ночи, я вздрагивал и просыпался, но теперь я боялся не темноты, а света. Однажды, поддавшись какому-то импульсу, я выкрутил и разбил лампочку. Меня избили и изрезали руки осколками. Темнота поселилась внутри, стала частью меня. А со светом приходили они — смеющиеся и грозные лица. Я ловко и хорошо делал всё, что они мне говорили. Лица становились довольными, и тогда мне давали что-нибудь поесть. Голод присутствовал всё время, но я привык, научился терпеть и ждать. Позже я даже радовался их приходу и заискивающе улыбался. Бывало, что меня били, но не сильно. Я не сопротивлялся, просто сжимался в клубок. Приходил ещё один мальчик, всегда грустный, мне почему-то было тяжело смотреть на него. Он выносил ведро, что-то говорил, но я не понимал, только внимательно вслушивался в интонации и смотрел в полные слёз глаза. Почему он так грустил? Иногда он приходил с ведром воды и влажным полотенцем обтирал мне тело.

На стенах в темноте я начал видеть узоры. Они захватывали внимание, потому что были цветными, но я не понимал, что они именно цветные. Узоры двигались, как в калейдоскопе — складывались, распадались, завораживая сознание, а потом стали превращаться в узорчатые лица, страшные лица. Я боялся их, закрывал глаза, но они проникали под веки и оказывались в голове. Тогда я бился головой об пол или стены, пытаясь их выгнать, но они не уходили. Когда узорчатые лица заговорили, я начал кричать, но никакие крики не могли заглушить их голоса. Крики приводили только к тому, что прибегали злые лица и били меня, пока я не замолкал. В какой-то день я не смог замолчать, тогда мне заткнули рот пыльной тряпкой, и я чуть не задохнулся от подкатившей к горлу рвоты.

Мне оставалось только слушать. Я не понимал языка, на котором они говорили, но постепенно смысл некоторых созвучий стал доходить до меня. Один из смыслов звучал постоянно, в разных интонациях или плоскостях, его повторяли разные голоса и в разных местах: «Живи! Живи! Живи!» Я цеплялся за него, как за единственное хоть немного понятное созвучие. Благодаря этому смыслу я чувствовал себя, своё существование, растворённое в днях и окружающей тьме. Постепенно я стал отличать себя от других объектов, собираясь вниманием в теле, и тогда появился ещё один смысл: «Развивайся!» Он изнутри толкал тело, и оно двигалось в темноте, следуя узорам и теням на обретающих всё большую реальность лицах. Я складывался, выгибался, тело делалось всё более гибким, эластичным, послушным и невероятно лёгким. Я лежал на полу, а мне казалось, что я парю в воздухе, а узорчатые лица и тела, словно рука перчатку, заполняли меня изнутри. Иногда я ловил себя на том, что я уже не я, а кто-то тёмный и древний, древнее самого мира, и что он смотрит моими глазами.

Голоса рассказывали и показывали сказки, часто страшные, про убийства, и способы умерщвления не знали числа, но я, не ведая иных сказок, почти не боялся. Сказки завораживали своей чужеродностью, они были цветными — ярко-красными.

Я перестал понимать, что является реальностью: чулан, в котором я сидел, или иной мир, в котором меня звали Альтиа. Мне казалось, что я живу в нём, а чулан мне только снится в кошмарных снах. Я попал в Мир Спокойствия и участвовал в войне между детьми и взрослыми. После её окончания я всё больше и больше осознавал себя в обычном мире, но голоса не перестали звучать, а наоборот, присутствовали почти всё время.

Однажды весёлые лица пришли, когда звучали голоса.