Я не мог заснуть. Я боялся, очень боялся воспоминаний шкафа: мёртвая девочка с ключом во лбу; ухмыляющаяся голова, что кусала кого-то за ногу; мёртвая женщина в луже крови, распахнутое в ледяную тьму окно и белые хлопья снега.

Я не понимал, почему шкаф вызывает эти образы. Он стоял очень близко к кровати, и когда я засыпал, его дверь со скрипом открывалась и стукала о спинку. Тогда и начинались терзавшие душу кошмары. Поэтому каждый вечер я до последнего оттягивал момент засыпания, поминутно оглядываясь и проверяя, закрыта ли дверца шкафа с прищемлённым для плотности уголком осиротевшего отцовского галстука. Но веки тяжелели, и я неизбежно проваливался в мучительную бездну сновидений.

Открыв глаза, я сел на кровати и, оглянувшись, увидел своё спящее тело. Напряжённую морщинку меж сдвинутых бровей, даже во сне сжатые кулаки. Мне захотелось погладить себя, успокоить, но я не смог поднять руки, лишь отчётливо ощутил ткань простыни под пальцами. Глянул на блеснувшую исцарапанной полировкой коричневую дверцу шкафа — закрыта. Тут меня всего внутренне передёрнуло от мгновенного осознания, что рядом со мной кто-то сидит. Сначала я не понял, кто это, видя лишь тёмный силуэт на фоне белого пододеяльника, но, наведя внутренний фокус восприятия, разглядел его прекрасное лицо и разом всё вспомнил. Вспомнил себя.

— Это ты, Лик?

— Да, это я. Ты больше не хочешь здесь жить и убивать?

— Ты сам знаешь, что нет.

— Тогда Мир Спокойствия ждёт тебя, пришло время для новой игры.

— А как же мама?

— Все в этом мире забудут, что ты существовал.

— Тогда отправляемся в путь!

Моё спящее тело исчезло, а вместе с ним кровать и одежда со стула. Память обо мне была стёрта из сознания людей. Дверца шкафа со скрипом открылась и беспрепятственно ударилась о стену. Одна из полок для одежды была пуста.

*

— Привет! Ты кто такой, откуда взялся? — спросил Дуглас сидевшего в ногах чёрного пушистого кота.

Кот посмотрел на него блеснувшими светло-голубыми глазами.

— Я плод твоего воображения или, вернее сказать, созданная и материализованная тобой сущность.

Что-то в его словах показалось мальчику неправильным, ложным. Он нахмурился, поджав припухшие со сна губы.

— Значит, я создал тебя во сне?

— Совершенно верно, — мурлыкнул кот, а мальчик вновь опустился на подушку.

Кот поднялся и улёгся ему на ноги, придавив их и всё тело разлившейся жаркой тягостной тяжестью.

Дугласу снился старый облезлый заброшенный двухэтажный дом под неуютным, затянутым непрестанно движущимися низкими серыми тучами небом. Зияющая проломами дощатая дорожка. Сорванная с петель дверь в луже грязи у порога. Косо заколоченные занозистыми досками окна, провалившаяся островерхая черепичная крыша. На балках вороны свили гнёзда. Он подошёл к тёмному провалу входа, боковым зрением заметив, как из щелей забитых окон на улицу сочится мрак. Переступил сбитый порог, и дом поглотил его. Внутри было сумрачно, гнилой пол скрипел, прогибаясь под ногами. Штукатурка заплесневела и местами осыпалась. Сырой воздух был насыщен запахом гнили, а весь дом — пропитан насилием и смертью. В конце коридора появилась какая-то тень, тягуче медленно и в то же время пугающе быстро приблизилась, бросаясь в глаза сморщенной кожей вокруг по-старчески слезящихся бельм.

— Наконец-то ты пришёл, — скрипуче произнесла дряхлая старуха. — Я мама обезумевшей из-за тебя девочки. Ты забрал её душу, и она погибла. Покончила с собой, выбросившись с десятого этажа. Тебя ждёт такая же смерть.

В мгновение круговерти сна он оказался у чёрного оконного пролома, что был уже не заколочен, а приглашающе пуст. Бёдра упёрлись в перекошенный подоконник, и старуха сильно толкнула его в грудь.

«Всего лишь первый этаж», — подумал он, вываливаясь из окна.

Он падал долго, так долго, что даже успел этому удивиться. Тут же появилась земля — удар.

Дёрнувшись, Дуглас проснулся на полу. Оказывается, во сне он свалился с кровати. Из-под неё выжидательно глядела притаившаяся тьма, а вот кота видно не было. Мальчик поднялся, потирая ушибленное плечо.

«Приснился, что ли?» — подумал он, подтягивая съехавшее одеяло и устраиваясь на подушке. Зевнул, смыкая веки — сны не хотели отпускать добычу.

Он ехал на велосипеде по улице Восхождения. На пересечении с улицей Освобождения притормозил и остановился. Путь преградила галдящая толпа учеников из местной школы. Высыпав на проезжую часть, они запускали разноцветных воздушных змеев, длинные ленты хвостов развевались на ярком фоне голубого неба, трепеща, под порывами ветра. Засмотревшись на рвущихся с лесок в небесный простор змеев, Дуг не сразу обратил внимание на троицу пацанят, что притёрлись к нему и пытались втихую открутить с велосипеда фару. Отогнав наглых мальчишек, он повернул налево и покатил вниз по улице Освобождения. Поначалу хорошая дорога покрылась выбоинами и ямами, как после бомбёжки. Он с трудом объезжал их по самому краю, рискуя упасть и сломать шею.

Неожиданно для себя он заметил, что едет через луг, воздух напоён сладким ароматом цветов, повсюду жужжат трудолюбивые пчёлы. Вьющаяся под колёсами едва заметная тропинка привела его к одиноко лежащей могильной плите.

«Тони будет длиться вечно», — прочёл он высеченную на отполированном чёрном граните надпись.

Мальчик слез с велосипеда и, уронив его в траву, склонился над плитой. Ему показалось, что та просвечивает насквозь, взгляд тонул в засасывающей бездне. Он моргнул, отгоняя наваждение. Протянул руку, чтобы коснуться нагретого солнцем камня, но не ощутил ничего, кроме леденящей душу пустоты…

Проснувшись, он сел, протёр глаза и поплёлся умываться. На обратном пути заглянул на кухню. Отец резал хлеб на бутерброды.

— Пап, привет!

— Привет, Дуг! Присоединяйся. Чай готов.

— Сейчас, оденусь только. А ты случайно кота чёрного не видел, с такими голубыми глазищами? — растопырил он перед лицом пальцы.

— Видел, он только что забежал в твою комнату. Тебе, как обычно, с ветчиной?

— Ага.

Дуглас поспешил к себе. Кот сидел в кресле.

— Кто ты? — спросил он, закрывая дверь. — Я знаю, что не создавал тебя, это не в моих силах.

— Я твоё безумие, — зевнул кот, показывая острые белые клыки. — Безумие, порождённое отчаянием и болью в минуты понимания горьких истин. Безумие, когда знаешь, что дорогого тебе человека сегодня ночью убьют, но ничего не можешь с этим поделать или изменить, потому что убийца ты сам. Безумие, когда ночью смотришь на звёздное небо, и тебя так манит, зовёт туда, тоска гложет душу, а на глазах выступают слёзы, но ты на земле в этом проклятом теле — храме для души. Ты в тюрьме, и ключ к свободе — это смерть. Какой прекрасной кажется она в такие мгновения! Ты выходишь из дома, идёшь по тёмным улицам города и даришь всем свободу, всем, кого встретишь на пути. Ты сеешь смерть!

— Довольно! Замолчи! — задрожав всем телом, вскричал мальчик.

Кот нёс какую-то чушь, но она отзывалась в нём необъяснимым трепетом, затрагивала потаённые места, отчего он внутренне слабел и будто распадался, теряя ощущение себя.