— Я хочу кое-что показать тебе, — сказал он Диме. — Но для этого мне надо будет тебя обнять.

— Я согласен, что мы будем делать?

— Мы будем танцевать. Я покажу тебе танец любви.

Он поднялся.

— Иди ко мне, Дима, потанцуй со мной, а то я так устал танцевать с собственной тенью. Ты любишь меня, я знаю. Иди ко мне, мы исполним с тобой танец любви!

Мальчик вспомнил сон, его пронзило плохое предчувствие, но он всё равно подошёл к Тони.

— Ближе. Встань вплотную, чтобы я почувствовал тепло твоего тела, чтобы услышал, как бьётся сердце.

Затрепетав, мальчик стал ближе. Тони обнял его и прижал к себе. Дима чувствовал под руками горячее, перевитое сильными мышцами тело, вдыхал сводящий с ума мускусный аромат… Зверя? Из рукава куртки Тони выскользнул нож, которым он убил волков-мутантов.

— Я люблю тебя, Тони, — прошептал мальчик ему в грудь, и нож вонзился в его тело.

— Если бы ты не сказал этого, то сейчас был бы жив. А теперь поцелуй меня. Редко кому удаётся поцеловать свою смерть.

Он приподнял Диму на руках, и тот поцеловал его. Даже умирая, он был счастлив. Тело мальчика обмякло, Зверь опустил его на землю, вытащил нож и, облизав, вернул в ножны. Пора было выдвигаться к городу, он чуял, что оборотни уже там, и клятва не убивать их больше не связывала его, так как Дима был мёртв.

— Любовь и смерть всегда рядом, — хихикнул Зверь, — славные подружки…

========== 17. Дуглас ==========

Над городом, окрашивая мир в кровавые тона, вставала алая заря. Волнами алого бархата плыли низкие облака, и небесный занавес готов был вот-вот приглашающе открыться. Город принял в себя незваных гостей, и снедающее нутро болезненное ожидание овладело жителями.

Зверь, полностью подчинивший Тони, шёл к старой городской церкви. Он чувствовал, что там состоится его последняя встреча с преследователями. Он ступал по сонным улочкам города с их зелёными росистыми лужайками да цветниками перед окнами аккуратных домиков и видел, как выходят во дворы молчаливые жители, провожая его взглядами. Тони, как и любому другому более-менее нормальному человеку, это показалось бы странным, но Зверь не был человеком и воспринимал мир как данность, не оценивая.

Шорох множества ног за спиной. Зверь оглянулся. Улица позади него была переполнена людьми. Многоликая и пустоглазая толпа сметала, превращая в разноцветное месиво, цветники, топтала ухоженные газоны, вжимаясь в разномастные заборы и фасады домов. Горожане стекались со всех концов города; они не знали, почему, зачем идут, позабыв о делах, сладком утреннем сне в объятиях любимых или сборах на работу, но у них даже не возникало мысли остаться дома, занимаясь привычной рутиной. Что-то тянуло их, и они не могли противиться этой воле, зову, что разрастался внутри, как сосущая душу червоточина. Чем ближе Зверь подходил к церкви, тем темнее становилось вокруг. Мрачные тучи клубились над головой, наползая, утробно рыча и пожирая друг друга, голодными серо-багровыми монстрами.

Я вышел из дома. Тяжёлые тучи полностью затянули небо, в них пробегали сверкающие молнии, как рокот небесного прибоя, накатывали раскаты грома. Пробуждённые мною силы вступили в действие.

Тони вошёл в церковь, и тьма окутала храм. С высокой колокольни доносились мерные и какие-то подвывающие удары колокола, заглушаемые трескучим раскалывающим твердь громом. Грозовые тучи накрыли город, превращая день в ночь, лишь молнии разрывали пелену тьмы, выхватывая из мрака застывшие лица людей.

Шевеление и угрожающее рычание во тьме у алтаря. Женщина в окружении напряжённых, как перетянутые струны сухожилий, оборотней. Вздыбленная на загривках шерсть, оскаленные зубы.

— Вот мы и встретились, — сказал Зверь, остановившись на границе подкупольного пространства.

— Да, но никто из нас не покинет этого места, — произнесла женщина, не двигаясь с места.

— Кто знает, — ухмыльнулся Зверь, подбираясь для атаки, чувствуя их быстро-быстро сокращающиеся сердца, омывающую мозг кровь. Один шажок, напряжение души — и их головы разлетятся, как перезрелые тыквы под ударами молота. Сладкая дрожь предвкушаемого уничтожения, разрушения жизни, осознанного безжалостного убийства прокатилась по телу.

— Мы в одной ловушке, — не унималась сука, — наши тела исчезнут, а души будут запечатаны заклятием до тех пор, пока кто-нибудь не принесёт себя в жертву ради одного из нас. Прочие сгорят, как порох, выстреливая «пулю» освобождённой души. Заклятие наложил кто-то из жителей города, я ощутила его силу, лишь оказавшись в церкви. Мы строили ловушки друг другу и не заметили, как попали в общую для нас западню. Заклятие уже действует.

Ухмылка Зверя поблёкла, он ощутил, как рвётся, распадаясь на отдельные невидимые нити, ткань реальности. Злобная гримаса перекосила лицо юноши. В церкви исчезло пространство и время. Исчезло всё, кроме ярящегося Зверя и оборотней-охотников из города. Но и они через бесконечно долгое мгновение перешли в непроявленное состояние. Молния ударила в крест на крыше храма. Стены обрушились, всё здание исчезло в небытие. Дыра в пространстве-времени затянулась, разошлись тучи, и перед людьми предстала ровная площадка голой земли.

Тут я заметил в толпе мальчика, встреченного мной в парке, и подошёл к нему.

— Поставь здесь плиту в память о Тони, — сказал я.

— Хорошо. Я напишу на ней, что Тони будет длиться вечно.

— Я сейчас уйду, но мы обязательно встретимся, ведь игра ещё не закончена.

— Да, это только начало, — весело улыбнулся мальчик.

С этими словами моё тело превратилось в горку праха, которую разметал налетевший ветер.

*

В мире преддверия смерти, сидя на одинокой скале в окружении копошащихся у её подножия монстров, я ждал, когда мальчик повзрослеет и женится, чтобы воплотиться в теле его сына и хоть на время забыть о прошлом.

*

Молодой отец смотрел в мои глаза, что ещё даже не умели фокусироваться.

— Я хотел, чтобы у него были именно такие глаза, не знаю почему, но очень хотел, — сказал он.

— У меня такое ощущение, что он всё время чего-то ждёт, — сказала жена.

— Родная, тебе просто кажется.

— Возможно. Как мы его назовём?

— Мне нравится имя Альтиа.

— Хорошо, пусть будет Альтиа, редкое имя, что оно означает?

— Небесная река…

*

Невесомо летели годы, меняя сезонные одежды: зелень лугов и багрянец лесов, белые снега и весеннюю грязь дорог. Я рос, как растут все дети, познавая радость и слёзы, удачи и поражения. Понимая, что мир не торопится, да и вообще не старается удовлетворять мои желания или хотения. Что моя воля не закон и воля родителей не закон, а бог — оглохший равнодушный старик, ушедший на покой и, по всей видимости, впавший в полный маразм.

Моя кровать стояла вдоль стены, но оставалось ещё около метра пустого пространства в изголовье. Туда и решили поставить старый шкаф, что был свидетелем времён детства моего отца. Папа умер через год и семь с половиной месяцев после моего рождения, разбился на машине. Врезался в бензовоз, а тот взорвался. Он сгорел заживо.