«Зачем так, Тьма, стремишься боль мне причинить и смертью душу запятнать?»

«А потому, что смерть и жизнь — одно, и друг без друга не бывать им в мире. Есть ты, а значит, есть их смерть».

«Тогда создам я мир, где только чистота, где будет жизнь, любовь».

«Мой бедный мальчик, неужели не поймёшь, что я хочу сказать?»

«Ты смерть несёшь, но я не стану для тебя орудием».

«Что быть разрушено должно, никто не сохранит, и даже ты не в силах изменить того, что суждено. Очнись же, чтоб узнать всю жизни полноту».

Амит пришёл в себя. Грязь и синяки покрывали истерзанное тело.

«Я не тело, и боль его чужда мне».

Раздался топот копыт, из-за поворота дороги появился всадник, увидел Амита, мрачно глянул на храпевших рядом мужчин.

— Это они с тобой сделали?

Амит промолчал.

«Боль мира — не моя боль».

— Они заплатят за свершённое злодейство!

Кшатрий выхватил меч. Никто даже не успел проснуться, когда алые розы расцвели на их телах.

Амит сидел на земле, обхватив найденную у костра шкатулку. Ему чудилось, что мёртвые тела качаются на волнах тьмы.

«Что должно быть уничтожено, то будет уничтожено. Тьма права. Так детство превращается в забвение. Я буду жить, чтоб в бесконечном милосердии помочь всем тем, кому смогу помочь. Ну почему, любимая, ты посылаешь мне такие испытания? Что скажешь мне, о Тьма?»

«Рукой твоей или рукой другой был приговор свершён. Ответ найдёшь ты сам, когда познаешь смерть».

— Мальчик, как ты здесь оказался?

— Я шёл в монастырь, меня оглушили и… — Амит замолчал, отведя взгляд.

— Оденься. Нам по пути, я довезу тебя до монастыря.

— Я не смогу… Пожалуйста, передайте настоятелю эту шкатулку. Скажите, что её прислал Бха, и ещё скажите, что Амит просит прощения за то, что не доставил её сам.

— Хорошо. Тебе точно не нужна помощь?

— Нет, я справлюсь.

Всадник ускакал. Амит собрал дров. Стащил тела разбойников в кучу и сделал погребальный костёр, чтобы хоть немного очистить их души.

«Я не смог дать света вам при жизни, пусть в смерти сияет он в ваших телах».

Огонь горел. Амит смотрел в пламя. Какая-то глухая тоска коснулась счастья и убила, казалось, уже навсегда.

«Ты научила меня жизнь ценить. Я не забуду этого. Но где теперь моя любовь к тебе, о Тьма?»

*

Амит грелся у очага.

— Ты повзрослел, Амит, — сказал Бха. — Где пропадал целый год?

— Я ходил по миру. Я познал горечь скитаний, голод, холод и женщин, что меня согревали. Но всё было совсем не так, как во сне, всё было намного проще, обыденнее, тусклее. Я видел страдания людей. Ими же порождённое, оно сжирало их. Я помогал, как мог, но они слепы и глухи. Они все в себе. Укутались своей болью, как я одеялом, лелеют её. Меня прогнали. «Кто тебя просит, — говорили они, — кому нужна твоя помощь? Если хочешь помочь — убей моего врага, ведь все беды из-за него». Они винят других. Не понимая, что мир — только отражение их душ.

— Вот ты и ответил на свой вопрос.

— Да, Бха. Я понял. Я достигну такой внутренней чистоты, что… Ах, Бха, какой же я глупец! Я пытался исправить отражение, а править надо оригинал. Смерть и тьма во мне, Бха. Я вынес их из пещеры, хоть и думал, что справился. Это я привёл их в мир. Я! — Амит прижал ладони к глазам, вгляделся во внутреннюю тьму. — Мне так давно не снился Кришна. У меня вообще не было снов. Сном стала жизнь, кошмаром и болью. Мне надо проснуться, Бха. Как же мне надо проснуться!

Он вскинул голову, в отчаянии и надежде посмотрев на отшельника.

— Я помогу тебе, Амит, но ты должен довериться мне полностью.

— Я чувствую, как что-то во мне противится этому, Бха. Я не верю даже тебе. Проклятые слёзы, ну почему они вечно так некстати?

— Слёзы чисты. Учись у них, Амит. Они подскажут ответ.

— Я с тобой, Бха. Я готов. Всё к этому шло. Ты ведь поможешь мне умереть? Ты будешь рядом?

— Я помогу, Амит, главное, не бойся и помни себя.

Покрывало, что занавешивало вход в пещеру, упало, закрыв их от ясного дня. Огонь угас. Дым заструился в воздухе.

— Ложись, Амит.

Амит вытянулся на циновках. Он в последний раз посмотрел на отшельника и закрыл глаза. Тот сел рядом.

— Я подношу ладонь к губам — замри, ветер. Я подношу ладонь к сердцу — утихни, пламя. Воды прохладной реки вращают тело твоё. Земля дарует счастье забвения. Нож занесён, чтобы рассечь нить жизни.

Смерть. Мгновения тишины сознания. Полная ясность бытия.

— Смотри, Амит, это то, чем ты никогда не был, но, возможно, станешь.

Сознание Амита пребывало над телом и видело, как что-то внутри мёртвой плоти зашевелилось. Движение усилилось, словно кто-то пытался любой ценой выбраться на волю. И он нашёл выход. Рана, оставленная на груди ножом, открылась, из неё потекла густеющая кровь — тёмная, почти чёрная. Края раны разошлись, она стала расти, заскрежетали рёбра.

— Смотри на свою бессмертную сущность, Амит.

Крылья выбравшегося существа пылали огнём. Оно повернуло лицо к Амиту, и бесконечный свет ударил из глаз на детском прекрасном лице.

— Помнишь меня, Амит? — спросило существо.

— Да, я помню, кто я.

— Так не помни, а стань собой!

И столько ярости и боли было в этом оглушительном рёве, что Амит не выдержал и закричал. Ветер ворвался в распахнутую грудь.

— Весь Мир и всё в нём взывают к тебе, Амит.

— Я слышу. Огонь растекается по венам. Земля держит на руках. Вода омыла раны сердца. Я иду, Бха, я иду. Остатки сна я сбросил позади. Учитель мой, дай руку, поддержи. Я вижу Мир во всей его красе. Не только жизнь и смерть. Не только боль, любовь. Не только Тьму и бесконечный Свет. Я вижу в целом всё, и завершён мой сон — я стал собой, я вновь рождён! О Мир, прими меня, вернувшегося к жизни!

— Поднимайся, соня, — проскрежетало над ухом, так привычно, так хорошо.

— Ещё немножечко, Бха. Обними меня, пожалуйста. Давай полежим вместе, совсем чуть-чуть, совсем капельку…

— Господи, ты говоришь прямо как она.

— Она, я — одно, Бха, всё — одно.

*

«Бха, я не мог рассказать об этом раньше, но теперь, когда я по-настоящему вернулся, я могу.

Чёрный Бог пришёл, когда я с друзьями был на речке. Он пришёл с неба в каждого из нас, превращая в рабов, заставляя вставать перед ним на колени. Я не мог стать рабом. Я должен был остаться свободным.

Беспризорники, с которыми я общался и жил на улицах разных городов, верили, что у детей есть своё Божество, которое их защищает. И, если призвать его в минуту опасности и беды, оно обязательно поможет. Чтобы зов получился максимально сильным, я представил, что охватываю и соединяю сознанием всех детей на земле. Так я и миллионы детских сердец в едином порыве позвали его, и Детское Божество откликнулось — наваждение чёрной подавляющей воли схлынуло.