Его суставчатый левиафан глухо заворчал, как зарождающееся землетрясение. Фрог прибавил скорости, выжимая из машины все, на что она способна, – двенадцать километров в час. Высунулись щупы акустических датчиков, ловя отраженное почвой эхо клацающих траков, и по этому эху компьютер определял состояние дороги. Переход к Теневой Линии – это не меньше трех часов, а в отсутствии атмосферы, где затеняющая пыль тут же оседает вниз, секунда тени стоит денег. И Фрог времени не терял.

Еще один переход без происшествий. Добравшись до края Теневой Линии, он тут же дал сообщение Блейку, чтобы тень отключили, а потом заглушил мотор и устроил себе небольшой отдых.

– Ну что, опять пронесло, старый ты сукин сын, – пробормотал он самому себе, откинувшись в кресле и закрыв глаза.

Теперь ему предстояло как следует обмозговать предстоящий бросок.

Шторм убрал кларнет в футляр. Потом обернулся к диковинной твари, усевшейся на письменный стол, и медленно наклонился вперед, пока не коснулся лбом ее лба.

Он был осторожен. Вороноящер может ластиться, как щенок, и вдруг превратиться в пучок когти стой злобы. Перепады настроения были у них мгновенными.

На Шторма его «птички» еще ни разу не нападали. Так же как его ни разу не предавали соратники – хотя их преданность подвергалась тяжелым испытаниям.

Шторм когда-то тщательно сопоставил пользу от вороноящеров с их непредсказуемостью и решил рискнуть.

Вороноящер фотографически запоминал обстановку, эта память сохранялась в течение часа и была доступна телепатическому чтению. Способность к запоминанию и телепатии развилась у этих животных от жизни в тени.

Вороноящеры постоянно рыскали по Крепости, а люди Шторма, не догадываясь об их способностях, от них не скрывались. В результате эти твари информировали Шторма гораздо лучше, чем любая система «жучков».

Он завел их во время встречи с Ричардом Хоксбладом на Сломанных Крыльях. С тех пор люди Шторма относились к его всеведению чуть ли не с суеверным ужасом. Он же всячески подогревал эти настроения. Легион был продолжением его самого, его волей в действии. Шторм хотел, чтобы легион вел себя как часть его.

И все равно некоторые из его людей не могли удержаться от поступков, делающих присутствие ящериц необходимым.

Он никогда не боялся прямого предательства. Соратники были обязаны Шторму своими жизнями.

Их абсолютная преданность доходила до фанатизма. Но они имели привычку действовать по собственной инициативе ему во благо.

За два столетия он уже смирился с извращенностью человеческой природы. Каждый человек мыслил себя последней инстанцией в деле управления вселенной. Таковы неизбежные последствия антропоидной эволюции.

Шторм всегда терпеливо их поправлял. Он не был вспыльчивым. Легкий намек на недовольство, как он обнаружил, бывал гораздо действеннее, чем самый гневный разнос.

Шторм подключился к мозгу вороноящера, и ему в память хлынули образы и разговоры. В этом вихре он выбрал отдельные интересные для него фрагменты.

– Ах ты черт! Они опять за свое!

Он это подозревал. Знакомые признаки. Сыновья его, Бенджамен, Гомер и Люцифер, вечно устраивали какую-то закулисную возню, стараясь уберечь старика от его собственной глупости. И когда они только поумнеют? Ну почему они не такие, как Терстон, его старший? Этот звезд с неба не хватает, но зато делает, что отец говорит.

А лучше были бы они такими, как Масато, его младший. Маус – не просто талантлив, он еще и все понимает. Может быть, лучший в семье.

Сегодня мальчики пытаются совладать с его самой большой – как им видится – слабостью. В самые горькие минуты жизни он даже бывал готов уступить им. Жизнь его стала бы безопаснее, спокойнее и богаче, относись он более прагматично к Майклу Ди.

– Ах, Майкл, Майкл. Враги больше годятся мне в братья, чем ты.

Шторм выдвинул ящик стола и нажал кнопку. Сигнал вызова облетел Железную Крепость. Ожидая ответа от Кассия, он вернулся к кларнету и «Чужаку».

– Полковник у себя? – спросил Маус у ординарца, заходя в кабинет Вальтерса.

– Да, сэр. Вам необходимо его видеть?

– Если он не очень занят.

– Масато Шторм хочет вас видеть, полковник, – сказал ординарец по селектору. А потом обратился к Маусу:

– Входите, сэр.

Маус прошел в спартански обставленную комнату, служившую Тадеушу Иммануилу Вальтерсу и официальным кабинетом, и местом отдыха. Она выглядела настолько же пустой, насколько кабинет его отца – захламленным.

Полковник стоял на коленях возле стола и наблюдал за маленьким пластиковым самосвалом, движущимся по пластиковым рельсам. Выгрузившись, игрушечный самосвал возвращался в исходное положение, путем нескольких сложных операций накладывал себе в кузов кусочки мрамора и снова отправлялся в путь. Полковник же с помощью крошечной отвертки пытался отрегулировать его подъемный кран. Два куска мрамора застряли при выгрузке.

– Маус?

– Собственной персоной.

– Когда ты вернулся?

– Вчера, совсем поздно.

– С отцом уже повидался? – Вальтере поддел подъемник кончиком отвертки. Не помогло.

– Я только что оттуда. Кажется, он не в духе. Я не стал ему докучать.

– Ты прав. Надвигается что-то скверное, и он это чувствует.

– А что именно?

– Пока точно не знаю. Черт бы их побрал! Надо же было так сделать эту штуку, что ее даже отремонтировать невозможно!

Полковник с досадой отшвырнул отвертку и поднялся с колен.

Вальтере был старше Гнея Шторма на несколько десятков лет. Тощий, смуглый человек с бесстрастным лицом, орлиным носом и узким разрезом глаз. При рождении его нарекли Тадеуш Иммануил Вальтере, но друзья называли полковника Кассий. Он получил это прозвище еще в академии, за «тощий и голодный вид».

Встреча с этим человеком всегда будоражила. Наверное, виною тому был его пронзительный, змеиный взгляд. Маус знал его всю свою жизнь, но до сих пор чувствовал себя при нем неуютно. Очень странный человек. Смерть – его профессия. Каких только смертей он не повидал. А теперь вот развлекается починкой старых игрушек.

У Кассия была только одна рука – левая. Другую он потерял много лет назад по милости Феарчайлда Ди, сына Майкла Ди. Тогда они с Кассием проводили операцию в одном из миров, ничем не примечательном. Подобно Шторму, он отказался устранять свои увечья хирургическим путем. Полковник утверждал, что они напоминают ему об осторожности.

Кассий служил в Легионе с момента его формирования – еще до рождения Гнея – в мире под названием Префектлас.

– Зачем вы вызвали меня домой? – спросил Маус. – Ваше сообщение напугало меня до смерти. Я лечу сюда и вижу, что все почти в норме.

– Норма – это иллюзия. Особенно здесь. Особенно сейчас.

Маус лишь пожал плечами. Кассий говорил без всяких интонаций. Упантская пуля лишила его собственной гортани во время сражения на Сьерре. А протез мог разговаривать только таким гнусавым, заупокойным голосом, словно примитивный компьютер.

– Мы чувствуем, как кто-то собирает силы. Если доживешь до наших лет, тоже научишься такое чуять.

Кассий что-то подкрутил в игрушке, потом повернулся к Маусу и выбросил вперед руку. Удар мог быть смертельным. Маус скользнул в сторону и пригнулся, готовый дать отпор.

Улыбка на тонких бледных губах полковника казалась совершенно не к месту.

– Молодец!

– Я ведь тренируюсь, – улыбнулся в ответ Маус. – И собираюсь податься в разведку. Что вы на это скажете?

– Пожалуй, сгодишься. Ты ведь сын своего отца. Жаль, что мы разминулись с тобой в последний раз, когда я был на Луне Командной. Мне хотелось представить тебя кое-кому.

– Я тогда был в Крабовидной туманности. Была гонка солнечных яхт, и мы с напарником обошли всех, даже команду звездоловов. А уж они-то знают звездные ветры, как рыбы – свою реку. До того они выигрывали четыре регаты подряд.