Проезжайте мимо дома Мейджора Райана и Сэма – склонного к суициду пса, который выбегает на дорогу и пытается попасть под колеса. Прозвище Мейджор дано Райану не из-за военной карьеры[120], а из-за огромного количества сигарет Majors[121], которые он выкурил. По той же причине пальцы его правой руки шишковатые, в груди – мешанина фиброзных разрастаний, а голос – грубый хрип, заставляющий абсолютно всех слушателей в Фахе вытягивать шею вперед во время любительских спектаклей. Пес же пытается убить себя уже в течение семи лет, но ему это пока не удалось.
Фигура впереди – Имон Иган, самый толстый человек в приходе и гордится этим. Бабушка говорит, что он не прошел бы даже расстояния, равного собственному росту. Воплощенная противоположность голода, одетая в самый большой в графстве темно-синий костюм, сидит, прислонившись к передней стене своего дома. Кивните ему, и он нахмурится в ответ, потому что не знает вас, и всю оставшуюся часть вечера будет сходить с ума, играя в игру Кто этот незнакомец?
Вы проедете мимо молодых Магуайров. Оба работали в банке, в Кризис потеряли работу и теперь живут в доме матери Игана, пытаясь выращивать овощи в лужах. В соседнем доме живет семья МакИнерни. Улыбающийся Джимми не блещет красотой, говорит Бабушка, и ничего не слышал о стоматологии, но обнаружил, что секрет успешного брака вовсе не в зубах, но в «Quality Street»[122], потому что он стал отцом четырнадцати детей от Мойры и поддерживает жизнь в Национальной Школе. Как и Мэтью Бегнет в «Холодном Доме», Джимми скажет вам, что оставляет своей жене контроль надо всем. В тех случаях, когда миссис Бегнет моет зелень для еды, Мойра МакИнерни делает то же самое, только с нижним бельем. Дети МакИнерни под забором, или в канаве, или же перекидывают ногами мяч через ваш автомобиль. Одни дети возят детские коляски, в которых сидят другие дети, третьи носятся на велосипедах на одном только заднем колесе, и ни один из них вообще ни о чем не заботится и даже не замечает, что идет дождь.
Вы проедете дальше и подумаете, что дома закончились. Дорога почти соприкасается с берегом реки.
Но взгляните на последний дом. Вот вы и на месте.
По словам Ассампты Эллиотт, наш дом не представляет собой ничего особенного. Ассампта была одной из Сельских Поселенцев, – из тех, кто приехал из Дублина, чтобы заселить наши места. Вскоре она обнаружила, какой жуткий ветер дует с Атлантического океана вверх по реке, не смогла привыкнуть к ходьбе согнувшись и к тому, что под дождем можно промокнуть до костей. А поскольку считала, что представляет собой нечто особенное, то и Переселилась Обратно.
Мне нравится наш дом. Сельский дом, длинный и низкий, с четырьмя окнами, выходящими в небольшой мамин сад с цветами, залитыми водой. За домом три поля с черной болотной землей, где наши коровы шлепают по воде, погрузившись в воспоминания о настоящей траве.
Дом смотрит на юг, будто у первых МакКарроллов, построивших его, был упрямый оптимизм моей мамы, и они верили, что, возможно, хоть иногда здесь будет хоть какой-то солнечный свет. Или, может, они хотели, чтобы дом стоял задним фасадом к деревне, до которой примерно три мили. Вероятно, они взяли себе за правило придавать чему-либо большое значение или, наоборот, были немного равнодушны, из-за чего у меня были проблемы в школе. Когда Ведьмы Малви заявили, что я считаю себя лучше всех, что я Задавака Рут, против чего, если говорить начистоту, я не особо возражала, да и вообще это было только потому, что у меня хорошо подвешен язык.
Вы входите в парадную дверь и в трех футах от нее сразу оказываетесь лицом к стене – МакКарроллы не были искусны в планировании. Вы должны повернуть направо или налево. Направо – проход в маленькую гостиную.
В прежние времена Гостиная была Уютной Комнатой, сохраняемой для возможного визита Его Святейшества[123] или Джона Фрэнсиса Кеннеди[124], кто бы ни заявился первым, с Хорошими Креслами, расставленными так, чтобы было удобно вести вежливые разговоры перед камином, облицованным керамической плиткой. На каминной полке сидят Честер и Лестер, фарфоровые собаки, которые прибыли однажды в Рождество от моих тетушек Суейн и которые в моих грезах часто носились галопом рядом со мной, когда я уходила с Великолепной Пятеркой[125] пить имбирное пиво – подержанные книги Энид Блайтон были специальным ассортиментом у Спеллисси в Эннисе. Они были вашими Первыми Книгами когда-то, и потом вы должны были перейти от Энид к Агате, от Блайтон к Кристи, потому что книги были Тайнами, вся жизнь – Детективом, что является самым Сокровенным для МакКарроллов, если вдуматься.
Но не делайте этого, потому что – Глядите-ка, вот стеклянный футляр с разной керамикой! Крошечный кремовый Белликовский[126] звонок с еще более крошечными трилистниками[127], латунный Кельтский крест, миниатюрная Дева Мария, которая – Первое Чудо в Фахе – превратила себя в пластиковую бутылочку с синей крышкой в форме короны[128], часы из уотерфордского хрусталя[129] без батарейки, которой никогда не было, потому что все это красиво и не должно также говорить вам, что красота и все такое прочее недолговечно – спасибо, мистер Китс[130] – и налево от всего этого стеклянный стол с вышитой салфеткой и лурдской[131] керамической подставкой для стакана на случай, если у Его Святейшества появится желание пропустить пинту.
Когда-то эта комната была sanctum saculorum[132], фидл-ди фидли-дорум[133], местом постоянного пребывания мисс Хэвишем[134] нашего дома, великой нетронутой – и часто покрытой пылью – комнатой, которую сохраняли для счастливых случаев, например, особых торжеств, – но такие случаи так и не пришли в нашу семью. Потом в нее въехала Бабушка Нони, в углу комнаты поставили кровать – Его Святейшество отнесся бы с пониманием – и перехваченный ремнями сундук с Бабушкиной одеждой, который был всегда открыт, и поскольку она предпочитала Брошенное Сложенному, создавалось впечатление бесстыдного выставления напоказ, что могло бы создать небольшую проблему Его Святейшеству, – тем более не будем говорить о Ночном Горшке.
В конце концов Гостиная стала Комнатой Бабушки, а потом Бабушкиной комнатой. Там она держит свое Полное Собрание «Клэр Чемпион» в виде постоянно растущей горы пожелтевших газет, в которой увековечена вся жизнь графства, что означает: если бы у вас было время, вы могли бы здесь, у меня на верхнем этаже, начать читать про похождения неких парней в Трое и проложить себе путь через всю писаную историю цивилизации прямо до резко критического, подробного отчета об учениках школы Святого Сенана моложе 14 лет два дня назад. «Клэр Чемпион» – неистощимая хроника всего, что произошло в наших краях за жизнь Бабушки. Она никогда не перечитывает их, никогда не гуглит[135] в старомодном стиле, то есть пальцами – указательным и почерневшим влажным большим – пролистывая страницы, чтобы что-то найти. Достаточно того, что газеты один раз прошли через ее руки, что один раз она уже прожила именно ту неделю. Теперь тот факт, что их физическое присутствие заполняет комнату, является для нее своего рода свидетельством, что она пережила Реку Времени и не утонет в ней. Во всяком случае у меня возникло такое представление. Никто не обращает на это никакого внимания и не считает хоть чуть-чуть странным. Такова Фаха. Когда Лиззи Фроли была беременна воображаемым ребенком и в течение пятнадцати месяцев, на Мессе сидела бочком, чтобы поудобнее разместить невидимый большой живот, который она иногда нежно похлопывала, никто ни разу не проронил ни слова.
