Что, простите, просто странно. Даже грамматически неверно. Отошел. Слово просто повисло, неопределенное и незавершенное. Это все равно, что сказать он подошел к.

Отошел, а куда именно?

Так или иначе, наряд нужен был Дяде для его собственных похорон. Придя домой, Дядя Ноели положил рубашку, костюм и все прочее на кровать, ботинки поставил под нее. Весь день он работал на своих немногочисленных полях в фермерских штанах, ботинках, шерстяном джемпере и в чем там еще, но когда вечером ложился спать в своем маленьком сельском доме, то надел рубашку, костюм, галстук, у кровати поставил расшнурованные ботинки, улегся со сложенными руками – и если бы он умер ночью, то уже был бы одет для Отбытия в Мир Иной.

В далеком прошлом Джо Брогэн проходил мимо дома Дяди Ноели чуть ли не каждый день по пути к домам, еще когда их строили, и между ними к Перекрестку. Однажды вечером они договорились, что Дядя Ноели должен будет открывать занавески, когда проснется, и потому Джо не надо будет входить в дом, чтобы проверить Дядю Ноели. Джо мог просто проезжать мимо, потому что оба они холостяки и не были столь близкими друзьями, чтобы ходить друг к другу в гости, пить вместе чай с Chocolate Goldgrains[207]. Им обоим было ясно, что ничего подобного между ними и в помине не было, кроме одного этого дела с занавесками, потому что Дядя Ноели рассказал Джо Брогэну о двух своих смертельных страхах.

Первый – что его Не Обнаружат или что он Подвергнется Разложению, как говорит Шон Хейс (среди тех деревьев вы тоже разложились бы быстрее обычного). То, сколько времени занимает разложение, зависит от того, ходили вы на Мессу или нет. Не из-за мистического сохранения, но потому, что если бы вы были Постоянным Прихожанином, то вас хватились бы через два Воскресенья. Ведь появилось бы свободное место в Проходе, где вы стояли рядом с людьми, Склонявшими Головы. Это было негласным, секретным преимуществом посещения церкви. Но если вы были Нерегулярным Прихожанином, как Дядя Ноели, то, кто знает, вас могли Не Обнаружить, пока деревья не провалятся сквозь крышу и какие-нибудь хулиганы не залезут в дом, чтобы ограбить его.

Второй страх – что Обнаружат, но застигнут врасплох, увидят, как называет это Бабушка, В Чем Мать Родила. В голове Дяди Ноели крутилась мысль о целой ораве, обшаривающей кухню, сующей нос в переднюю спальню и видящую его с рогаликом, как эту вещь называет Мона Мойнихан, который просто вроде как лежит там. Такого позора было бы достаточно, чтобы разрушить первые несколько недель пребывания на Небесах.

Итак, Дядя Ноели придумал план. Каждую ночь он задергивал занавески, зачесывал остатки клочковатых волос поперек передней части головы, надевал костюм и ложился на кровать, готовый к Отбытию в Мир Иной.

И это работало.

Но по-разному.

Сначала – когда он просыпался утром в костюме, понимал, что не попал на свои собственные похороны, и улыбался. Улыбался своему прекрасному, маленькому, круглому, как орех, лицу и думал, как хорошо он выглядит и как удивительно, что ни одна женщина не обнаружила этого. Он поднимался и раздевался, ощущая некое секретное знание Счастливого Конца впереди.

И потом, когда однажды утром Джо Брогэн проехал мимо, увидел закрытые занавески, и оказалось, что Дядя Ноели Отбыл в Мир Иной буквально только что, и тем же вечером миссис Куинти сказала моей матери, что Дядя Ноели стал Великолепным Покойником.

Я думала о Дяде Ноели сегодня, когда была в Районной больнице. Я думала о том, что Уйду, и мне было интересно, куда Уходят, и на что может быть похоже то место, и какая там может быть погода. Об этом вы просто никогда не услышите – о погоде в следующей жизни.

С одной стороны, там не может все время идти дождь.

Но ведь если бы вы были африканцем, возможно, именно на это вы бы и надеялись.

С другой стороны, если там полыхает жара, – как было однажды летом, когда Бабушка стала оранжево-розовой, как лосось, и не могла держаться на ногах, а Мик Малви начал щеголять в сомбреро и мазать себя оливковым маслом, а Отец Типп должен был попросить Мартина Мэлоуна не надевать мини-шорты к Мессе, – ну, если там жара, то вообще нет ничего забавного. На солнечных Небесах Ирландцы будут казаться участниками шоу веснушек.

За миг до того, как вошел доктор Нараджан, чтобы Осмотреть меня, мне стало интересно – неужели до Небес можно добраться, только если веришь в них? Или дело с ними обстоит так же, как с Сантой – как только перестаешь верить в него, он перестает приходить? Я знаю, что слишком тщательно обдумываю событие[208], но когда вы лежите в кровати и ваше тело остается на месте, ваш ум вроде как отправляется куда-то. Во всяком случае, всего на минутку, а потом я, возможно, мельком взгляну на То, Как Выглядит Рут, потому что видела, как Дядя Ноели в Хорошем Костюме идет через свои поля, и нету там никаких деревьев, и с полей на холмах за рекой не доносится глухой звук ветряных мельниц, и стоит правильная сентябрьская Всеирландская погода. Волосы Дяди Ноели по-прежнему зачесаны поперек головы, и у него есть зубы, так что улыбается он естественно, и он вернулся в улучшенный вариант своих родных мест. В руке у него маленький флаг графства Клэр для игроков в hurling, будто он узнал, что в этом году парни вместе с Дэйви собираются выиграть, и Дядя Ноели приближается, и я знаю – он хочет сказать мне что-то, и я пытаюсь произнести его имя вслух, но не могу, потому что лежу в палате Районной больницы, и я потеряла веру, или проницательность, или что там еще, и вся сцена вроде как превратилась в ничто, земля стала призрачной, и повествование оказалось неудачным.

Икринка лосося, сброшенная с высоты талии, отскочит точно так же, как теннисный мячик.

Я подумала, вам будет интересно это узнать.

Мой отец не сразу понял, что на его плечах лежит бремя.

Вот если бы каждое воскресенье утром, когда Бабушка водила девочек в церковь в Триме, он видел внушительную вереницу своих дочерей – их Бабушка называла Отрядом Начищенных Туфель, – каждая из которых вполне могла бы стать Старостой, видел, как они, одетые в шерстяные пальто со складками, шествуют к передней церковной скамье, видел природную властность в их лицах и осанке, ведь девочки сидели на скамье удивительно прямо, а Бабушка утверждает, что их порода не допускает даже малейшего изъяна, – возможно, тогда бы он задумался. Но вместо этого он оставался дома наедине с самим собой и строил из себя Сироту.

Он читал. Он читал все, что мог найти. Он любил книги про путешественников-мореплавателей. Марко Поло, Христофор Колумб, Фернан Магеллан, Васко да Гама, Фрэнсис Дрейк, Эрнан Кортес. Одни лишь имена увлекали его. Я вижу, как он поднимает глаза от страницы, и буквально ощущаю то странное безмолвное спокойствие, которое я знаю по сельским воскресным утрам, когда христиане на Мессе, а вы чувствуете себя настолько другим человеком, что вам надо найти себе занятие, иначе вы будете бояться, что сам Ветхозаветный Бог взойдет вверх по лестнице и скажет ТЫ! Дождь вертикальными полосами струится по высоким дребезжащим окнам Эшкрофта. Поют трубы печей, в которых нет огня. Мой отец читает о кораблях, плывущих в Новый Свет, через некоторое время отрывает взгляд от книги и, обращаясь к собственному воображению, произносит вслух «Эрнан Кортес», – возможно, это имя впервые звучит в графстве Мит, однако оно переносит моего отца к ацтекам, будто в суперэкономическом классе на самолете авиакомпании «Суейнэр». Вергилий чувствует, как солнце опаляет его лоб. Древние дубовые половицы Эшкрофта уже стали палубой, мягко покачивающейся под лазоревым небом, потрескивающей в удивлении от внезапно возникшего пекла, обнаружившей соль во всех своих щелях-ранах. А когда Вергилий говорит «Васко Нуньес де Бальбоа», то во влажной комнате мертвым воскресным утром становится первым европейцем, увидевшим Тихий океан[209].