Чем дольше мой отец пребывал в мире сем, тем крепче верил, что грядет мир иной. Такая вера зиждилась не на убеждении, что сей мир уже не спасти, – не зная точно мысли отца, могу лишь предположить, что ему приходило в голову нечто подобное, – а, скорее, на представлении, что должен существовать лучший мир, где Бог исправил Свои ошибки, и в этой второй редакции Сотворенного Мира мужчины и женщины живут, не зная отчаяния.

Мой отец нес бремя неподъемных стремлений. Хотел, чтобы все стало лучше, чем есть, – начиная с самого себя и заканчивая миром сим. Может быть, такое желание объяснялось тем, что мой отец был поэтом. Возможно, все поэты обречены на разочарование. А оно, скорее всего, вызвано тем, что поэты часто смотрят на мир сквозь розовые очки. Я еще не во всем разобралась. Не знаю, чернит ли время человеческую душу или заставляет ее сверкать. И не уверена в справедливости утверждения, что лучше смотреть вниз, чем вверх.

Мы – это повествования о нас. Мы рассказываем их, чтобы самим оставаться живыми или чтобы живыми оставались те, кто ныне существует только в повествовании. Мне кажется, так, пусть и на короткое время, остаемся живыми мы оба – и рассказчик, и тот, о ком идет речь.

В Фахе[2] каждый человек – длинное повествование.

Вы как-то связаны с МакКарроллами[3], живущими у нас в Лабашиде[4]?

Прежде всего надо отыскать вас на земной поверхности, найти вашу родню и ваше местоположение. А пока этого не сделано, вы пребываете не в своем повествовании.

Моя мать происходит из рода МакКарроллов.

Я так и подумал. А зовут вас…

Суейн. Рут Суейн.

Суейн?

Мы – это повествования о нас.

Река Шаннон[5] течет рядом с нашим домом, направляясь к морю.

«Иди сюда, Рути, почувствуй трепет воды». Так однажды сказал мне отец, став на колени на берегу и опустив в воду руку ладонью навстречу течению. Затем взял меня за руку и засунул оба наши предплечья в холодную реку. Наши руки сразу же потянуло в сторону моря – так поток увлекает за собой весло. Мне было семь лет. В тот день на мне было синее летнее платье.

«Ну же, Рути, почувствуй!»

Рукав его намок и потемнел, но, казалось, отец даже не заметил этого. Он с усилием, будто греб, вернул наши руки на прежнее место и позволил реке вновь увлечь их. Маленькие водовороты негромко булькнули, словно смех вырвался из горла реки, когда она осознала, как экстравагантно выглядят отец и дочь.

Когда Шаннон добирается до графства Клэр[6], когда минует наш дом, то понимает, что до свободы остается всего ничего.

Я простая, неприметная девушка по имени Рут Суейн. Вот она я – девятнадцать лет, узкое лицо, глаза МакКарроллов, тонкие губы и тусклые волосы цвета лесного ореха. Моя кожа блестящая и бледная, вообще не поддающаяся загару, – такая же, как у всех Суейнов. И я ужасно костлявая. А еще страшно люблю книги и еще до того, как мне стукнуло пятнадцать, проглотила уйму романов девятнадцатого века. Вот потому-то я точно стала шибко здравомыслящей и приобрела Синдром Умной Девушки. У меня собственные взгляды и хорошие оценки, я первокурсница Тринити-Колледжа[7], изучающая теорию английского языка.

И дочь поэта.

Моя История в Колледже: я приехала, мое здоровье рухнуло, я вернулась домой. А дальше так: дом – больница, дом – больница, и все эти чертовы поездки туда-сюда, будто я стала маятником. У меня нашли Что-то Не То. Такое, что врачей Озадачило и Привело В Замешательство. Они Терялись В Догадках и вместо диагноза говорили: «Мы Еще Не Уверены». Я была В Порядке, за исключением Падений. Я Сдала Анализы, но Лучше Не Стало. Меня постоянно преследовала Ужасная Слабость. Я «Стала Сама На Себя Не Похожа», а иногда просто «Слегка Не Того» – слова были разными в зависимости от того, кто говорил, громко или шепотом, после Мессы в магазине Нолана или на почте у миссис Прендергаст.

Правды ради следует отметить, что у меня ни разу не было Желтухи, никогда я не жаловалась ни на кишечник, ни на почки, ни на другие внутренние органы. Ни разу не покрывалась пятнами. Не было отеков, паралича, недержания мочи, кровотечений, потливости. И – заруби это себе на носу, сучка, прости меня Господи, Броудер, – у меня нет и не было ни бреда, ни буйства, ни галлюцинаций.

То, что я могу рассказать о себе, – не повествование. Я самая обычная девушка по имени Рут Суейн, прикованная болезнью к постели здесь, в комнате на самом верху. Надо мной крыша, а еще выше – дождь.

Я не на виду, а там, где и должен быть повествователь, – между миром сим и миром грядущим.

Это повествование о моем отце. Я пишу это, чтобы обрести его вновь. Но если хочешь добраться туда, куда намерен попасть, то сначала приходится пойти назад. Именно так в Ирландии обстоят дела с направлениями. Нечто подобное было в семье Т. С. Элиота[8].

Вергилием[9] назвал моего отца его отец Авраам[10]. Аврааму же дал имя его отец, который в стародавние времена был Преподобным Авессаломом[11] Суейном в Солсбери, графство Уилтшир[12]. Кем был отец Преподобного, не имею понятия, но иногда, когда я сижу на синих таблетках и затеваю игру «Кем Ты Себя Считаешь?», я отправляюсь на Суейнсот в прошлое. По тропе времени я иду назад мимо Преподобных и Епископов, мимо христианских ортодоксов, колеблющихся в отношении к Библии, мимо мужчин с бакенбардами и кустистыми бровями. Я все иду и иду – мимо канувших в Лету рыцарей, крестоносцев, всяких разных прочих чудиков – и в конце концов дохожу до времен Потопа. Когда в последние секунды телесюжета заканчивается рекламная вставка и голос за кадром становится тихим до шепота, я, дойдя до конца пути, оказываюсь перед Самим Господом Богом и задаю вопрос: «Кем Ты Себя считаешь?»

Мы – Суейны. Однажды я прочитала эссе, где критик жаловался на то, как сильно отличались персонажи Диккенса от реальных людей, носивших такие же имена. Но тот критик не ведал, что когда Диккенс не мог заснуть ночью, то бродил по кладбищам, читал надписи на надгробиях и подбирал имена некоторым своим персонажам. Другие имена Диккенс брал из реальной жизни, но тоже многого не учитывал.

Например, Диккенс не знал, что реальный Мозес Пиквик был владельцем дилижансов в Бате, или что в церковной метрической книге в Чатеме семья Сауербери числится как предприниматели, или что некий Оливер Твист родился в Солфорде, а мистер Дорретт был заключенным в тюрьме Маршалси, когда старший Диккенс пребывал там. Я понимаю – очень странно, что я знаю все это. Но если бы вы все дни напролет лежали в кровати с одними только книгами, вы тоже стали бы Странными, а Суейны, впрочем, никогда не бывают Просто Нормальными.