Вентилятор жужжал. Краем глаза я видел, что ее это раздражает. Сколько она сможет продержаться? Она смотрела на вентилятор и мысли, как волосы, путались у нее в голове. Толку от него никакого, поэтому она вечно твердила, что его нужно выключить.

В ее жизни место находило только то, что имело смысл. И когда она думала о нас, то понимала, что наши отношения бессмысленны. Ее бесило это, и она делала вид, что это неправда, что все прекрасно, а когда ничего не получалась, вымещала злобу на мне. Она никак не хотела признавать, что мы – разные, что в моей голове есть какие-то свои, а не ее, мысли.

– Да выключи ты его наконец! – вдруг не выдержала она и потянулась к вентилятору, но не достав до него, махнула и снова уселась в кресле. – Это бессмысленно!

– А говорит «выключи его» и тянуться выключить самой – не бессмысленно? – спросил я специально, чтобы раззадорить ее. Она посмотрела на меня с упреком, она всегда так на меня смотрела, когда речь заходила о смысле и бессмысленности. Она думала, что разобралась в этом лучше всех, потому что много об этом думала. На самом же деле она думала об этом один раз в жизни, а остальные разы просто вертела в голове надуманное в первый раз.

– Бессмысленно, я теперь только это поняла. Просить тебя о чем-то – бессмысленно.

Она скрестила руки на груди и стала смотреть в окно. Не знаю, что на это ответить. Когда все это началось, когда она поняла всю гибельность и несостоятельность своего выбора, во мне еще не остыли чувства, а сейчас… я привык. Как привык бы и любой другой. Я бешу ее. Она смотрит на меня и думает о том, какой я идиот. И так целыми днями. А что еще больше ее бесит, так это то, что это не бесит меня.

Наконец-то! Аллилйуя! Спасение! Придорожное кафе. Я метнул на нее взгляд – она тоже его заметила, и она знала, что я его заметил и смотрю на нее, чтобы понять, заметила ли она, и ее бесила эта очевидность, и она думала о том, что я неисправимый тупица. А я знал – ее бесит то, что я могу посмотреть на нее, не боясь очевидностей, а она не может.

Потихоньку прижимая педаль к полу, я ускорялся, чтобы поскорее выбраться из машины, вдохнуть воздуха и пройтись, потому что задница моя вспотела и затекла. Когда мы подъехали и я припарковался, она выскочила из машины и быстрым шагом прошла в заднюю комнату.

Я подошел к кассам и начал разглядывать меню, хотя часто ел в таких забегаловках и всегда брал одно и то же – самое съедобное. Кассир обслуживал клиента, а я думал о том, что не хочу ничего есть, но все равно куплю и съем. Мне до смерти осточертели эти долбанные бургеры, крылышки, картошка, которая наверняка даже не из картошки. Но когда подошла моя очередь, я снова повторил заветную комбинацию, и на подносе постепенно стали появляться завернутые в бумагу бургеры, стакан с водой, пакет картошки и коробка наггетсов.

Когда все было готово, я взял поднос и занял место у окна. Я забыл соус. А еще забыл, что не ем соусы. Взяв сразу три картошины, я засунул их в рот и прожевал, почувствовав на уголках языка соленый привкус. Запив холодной газировкой и заев наггетсом, я посмотрел в окно, прожевывая и превращая аккуратные кусочки еды в отвратное месиво.

По дороге, шурша колесами, промчалась машина, на горизонте никого, кактусы, перекатиполе перебежало дорогу в неположенном месте. Солнце жгло через стекло, падало на белую скатерть, от чего та почти светилась, отражалось от мелочи на подносе.

За стеклом потрясывались от ветра какие-то высокие, сухие растения, и мелкая, бледная серая трава. Небо было чистейшим – разве что самолеты, пролетая, оставляли на нем белые шрамы, как ноготь на коже. Мне было интересно, зачем мы едем в такую даль, и я решил спросить у жены.

– Слушай – сказал я ей – а зачем мы…

Внезапно по дороге пронесся с жгучим ревом байкер на своем тарахтящем коне и заглушил мой вопрос.

– Что? – переспросила она.

– Я хотел спросить… – но только я заговорил, кафешку снова заполонил нарастающий рев. Именно в тот момент, когда я задал самую суть вопроса, он в секунду проскочил мимо нашего окна, и жена снова ничего не услышала.

Я вздохнул. Надо подождать, пока они проедут, ведь это, как известно, стадные животные. Тишина. Ни с одной, ни с другой стороны дороги никого.

– Да я просто хотел… – снова рев, снова кожаная куртка с коброй на спине и черная бандана, снова мой вопрос затерялся в оглушительном шуме. Я замолчал и не стал допытываться.

В моей картонной коробе лежало два иссушенных и запеченных в чем-то хрустящем трупа курятины. Вернее, даже не целые части, а какой-то кусок трупа курицы. Интересно, где сейчас ее остальные части: кто есть остальную курицу? С такой точки зрения вегетарианцев можно понять: они просто слабонервные люди.

Я спросил у официанта, проходящего мимо, почему у меня только часть, а не вся курица целиком. Он охотно согласился ответить.

– Это не курица – сказал он.

Я внимательно вгляделся в куски курицы, которые ей не были, и мне показалось таким очевидным, что это не курица, что я улыбнулся. С курицей и правда особых сходств не было.

– Что это тогда? И почему это нечто называется курицей, если это не курица? Это же бессмыслица!

Когда я произнес это, на последнем слове оба – жена и официант – вздрогнули, как если бы услышали то, чего нельзя произносить, и будто стали слушать меня внимательнее и настороженнее, хотя я уже все сказал и сидел молча. Затем официант поправил рубашку и прокашлялся.

– Оно и не называется. Это штипс. – сказал он – Оно называется штипс, и это не курица.

Мне не стало легче. Что этот тогда? Что может скрываться за этой хрустящей корочкой? Все что угодно!

– А что-нибудь помимо курицы у вас есть?

– Конечно, нет! – вскричал он, подняв руки – Не зря же мы называемся «Вкусная и совсем не вредная курица». Именно курица, прошу заметить.

– Когда же ты прекратишь задавать эти бессмысленные вопросы!? – вдруг отрезала жена раздраженно, как обычно.

Официант незаметно удалился. За окном от ветра потрясывались какие-то сухие… а, ну да. И небо тоже было на месте. От асфальта поднимались тепловые волны, как от гоночных машин, и стали появляться «лужицы», которые исчезали, стоило только к ним подойти.

Мы доели нашу не курицу молча. Когда пришлось выйти из кондиционируемого помещения в жаркую, душную вселенную, я почувствовал дикую усталость. Машина нагрелась и покраснела. Я открыл все двери и оставил жену в машине, глубоко внутри надеясь, что, когда я вернусь, она исчезнет, как исчезает кубик льда или капля воды на жаре.

Я пересек дорогу и несколько метров прошагал в пустыню, чтобы побыть один и избавиться от… накопившегося за день негатива. От земли веяло сухостью. Земля просто дышала горячим воздухом: приподнималась, трескаясь и шурша, вдыхала в себя всю прохладу и опускалась, испуская дикий жар.

Кафешка, дорога, шум остались у меня за спиной, и я почувствовал свободу. Жена исчезает в машине, растворяется, как пыль под нажимом тряпки, как сахар в кофе, кафешка зарастает зеленью – блеклой рыжей зеленью, ее заносит песком и она тоже совсем исчезает, как и дорога, и машина, и шрамы на небе. А пустыня остается, остаюсь и я вместе с ней, и чувствую свободу даже от времени…

Легкий ветерок вдруг подул под ногами, какой-то поток свежести струился по земле и слегка касался моих лодыжек. Наверное, я уже лечу, подумал я. Да, я уже видел лучезарные озера, голубые как пластик, луга, зеленеющие поляны… что еще я должен был видеть? Красивых девушек? Я и их видел, но они сразу же падали вниз – они ведь не умели летать, они не летели, они просто появлялись и падали…

Я летел как ветер сквозь прерии, сквозь высоченные леса, сквозь горы, пещеры, полные светящегося мха, я слышал биение сердца земли, ощущал запахи, слышал, как капли влаги проносятся вниз и разбиваются, растекаются, разливаются тысячей брызг, которые эхом разносились во мне… А еще я слышал, как кто-то зажал сигнал автомобиля, слышал резкий непрерывный гул.