– Я знаю, что если отпущу предмет из рук – он упадет – гравитация – сказал я – Знаю, что живу на планете, которая вращается вокруг звезды, и все это в галактике, которая помещена во вселенной, бесконечной и постоянно расширяющейся.

Мне показалось, что ответ мой достаточно полон и исчерпал себя. Повисла тишина. Шелест травы заставил меня понять, что я – плоть, материя, и мне приятно было ощущать себя материальным объектом. Почему-то.

– И все? – спросил черный человек.

– Мне нечего больше добавить – поразмыслив, ответил я.

Вдалеке, справа от меня, я увидел дерево. Черное, тонкое, оно, исходя из земли, извивалось, как застывшая змея, а к верху испускало из себя множество тонких ветвей. Листва неровной полосой, как прослойка торта, нависла на ветвях сверху.

На одной из ветвей сидела прекрасная птица. И хотя я не мог найти в ней красоты – она была прекрасна. Я ощущал это, чувствовал ее красоту, будто она, как метафора, олицетворяла все прекрасное. Над деревом я заметил кружащего ястреба. Он олицетворял страх, уродство – я чувствовал это настолько явственно, что, когда ястреб, сложив крылья, пикировал вниз, разорвав птицу на части, во мне будто сжались две неотъемлемые части моей души. Птица погибла, и ее место занял ястреб. Мы шли дальше, молча.

Я размышлял. Что это за место, куда меня закинуло, случайно ли я здесь оказался? И почему судьба птицы меня так захватила? Неужели прекрасное должно неизменно погибать, а ужасное и гадкое захватывать, пожирать, уничтожать и разрастаться, как чума.

– Это твой первый урок – вдруг раздался голос черного человека, пробудивший меня от раздумий – Суждения о категориях затмевают твой разум, не давая увидеть всей картины. Эмоции сглаживают реальность, от чего само понятие реальности утрачивает смысл. Отдаваясь своим ощущениям, ты забыл об объективности. Птица, что ты видел, чью красоту ощущал, была тем же ястребом. Полагая, что она красива, а потому слаба, ты унижал достоинство красоты, а думая, что ястреб ужасен и силен, ты преувеличивал ее достоинства. На самом же деле их силы равны.

Твои суждения о справедливости были основаны на личных ощущениях, а значит, не брали за основу реальные факты, из чего следует, что твое заключение, выведенное из увиденной ситуации, никоим образом не относится к действительности и лишь искажает ее. В действительности победил не ужасный, а действующий, а проиграл не слабый, а бездействующий.

Что касается эмоций, которые вызвало произошедшее, их источником является искаженное эмоциями чувство справедливости и морали. Мысли о том, что добро погибает, а зло побеждает, произрастают из неумения мыслить вне категорий, которые не применимы ни к чему существующему, живому и мыслящему, потому как нельзя сказать, что цветок добр, а дерево зло или плохо. Критерии, которыми ты апеллируешь в оценке того или иного действия, формируются на основе ошибочного, искаженного понятия о справедливости, основанного на эмоциях, не подкрепленных реальными фактами.

Он замолчал, и мне показалась странно неуместной его черная кожа, пятном казавшаяся на фоне рыжей травы и белого неба. Мы шли дальше, пока он говорил, и, обернувшись, я увидел, что дерева больше нет, а слоны продолжают идти за нами. Шуршание травы напоминало мне убаюкивающий шум моря.

– Так что же ты знаешь о мире? – спросил черный человек, остановившись и посмотрев на меня через плечо.

Я остановился. Остановились и слоны за мной. Но черный человек продолжал идти. Я наблюдал, как он удаляется, оглянулся на слонов, которые мотали головами и ждали от меня действия, и думал, думал. Что же я знаю о мире? Лишь ложь, только надуманные, мнимые воспоминания, лишенные реальности, лишенные смысла.

Все, что я знал и во что верил – неужели все это просто мираж, проекция эмоций и чего-то там еще таково, чего наговорил этот черный человек? Он точно знал ответ.

Я помчался за ним со всех ног, бежал за черной точкой по мятой траве.

– Что я должен знать? – закричал я, когда до него оставалось несколько десятков метров.

Он остановился, ожидая меня. На его суровом лице не было никаких эмоций, оно было непроницаемо. Лишь белки глаз блестели каким-то тайным огнем, страстью, скрываемой внутри осознанностью.

– Что я должен знать? – повторил я вопрос, когда был рядом с ним и, стараясь отдышаться, смотрел ему в глаза – Как я должен мыслить, что я должен делать?

– Ты должен знать лишь одно – спокойно отозвался он.

– Что?

Он развернулся, чтобы идти дальше, но, задержавшись, спокойно разрушил меня:

– Ты должен знать лишь то, что не можешь знать ничего.

Я упал без сил. Черный человек уходил все дальше. Шелест травы мягко щекотал слух, тишина заставляла мыслить, но мне не хотелось думать, все мысли казались мне ложью, бессмыслицей низкой по сравнению с разумом черного человека.

Мой взгляд поднялся к слонам. Встав, я подошел к слону, стоявшему ближе всех ко мне, и положил руку на его мощный хобот. Что я мог знать? Что точно было правдой? Я не могу с уверенностью сказать, что все происходящее правда, но, может, это лишь мое сознание не может признать правду? А может, напротив, слишком легко согласится, что это реальность, хотя она не является ею?

Если я никогда не смогу узнать наверняка, а все мои знания лишь абстракция, есть ли смысл думать об этом? Есть ли смысл достигать знаний, каждое из которых оказывается лишь пустотой?

В это мгновение, как только мысль пронеслась в моей голове, слон стал медленно разворачиваться. Я отпрянул и заметил, что все слоны разворачиваются, чтобы уйти. Они уходили. Один за другим, медленно перебирая толстыми ступнями, они уходили, приминая шелестящую рыжую траву. Я оглянулся, и увидел, что черный человек ожидает меня.

Взглянув в последний раз на слонов, удаляющихся в даль, я зашагал в другом направлении к черному человеку.

Больше часа мы молча шагали по полю, и ничего вокруг. Мы молчали. Я следовал за ним, а он вел меня куда-то, а куда– знал лишь он. Солнца не было, как будто его и не существовало – только пустое пространство над нами.

– Любое действие дает тебе возможность выжить. Умирает лишь то, что перестает действовать, развиваться. Вселенная действует – потому она бесконечна. Чтобы достичь бесконечности – нужно действовать бесконечно. Если не действуешь ты – действуют другие, и тогда проигрыш неминуем – бездействие одного может породить действие другого.

Он остановился, повернулся ко мне, и я заметил в его лице перемену. Это была тайная, глубокая тревога, которую ни с чем не спутать.

– Мы проиграли – Его тон стал металлическим, другим.

Он отошел в сторону, и я увидел ее. Вдалеке из земли вырастала огромная, тупоконечная геометрическая постройка, от которой по полю медленно расходились темные линии, как корни сорняка, пожирающие краски. Она высилась над землей непреклонная и несгибаемая, как столп, как закон, как неминуемое зло. Это была серая, с кирпичного цвета балконами, подъездами и сотнями окон, несломимая жилая многоэтажка.

Асфальтированные дороги шли от нее в разные стороны, как зараза, покрывая собой немыслимые площади, на них вырастали фонарные столбы, а позади, еще дальше, за высоткой, раскачиваясь то вверх, то вниз, качались нефтяные вышки.

– Занятно – вдруг услышал я за собой уже знакомый ленивый голос.

Оглянувшись, я увидел там, где до этого стоял черный человек, модника в твидовы брюках. Он отсчитал из огромной пачки денег несколько купюр, расправил их и протянул черному человеку, который не колеблясь взял их и сунул в карман. Не взглянув на меня, он пошагал проч, а модник, сунув деньги в карман, со странным озорством смотрел на меня.

– Это у вас такие представления? – недоверчиво спросил я.

– Не каждый раз. И не все – двусмысленно ответил он.

За ним в воздухе зависла тарелка, из которой в рыжую траву спускался трап. Корпус тарелки, увешанный лампами, вращался, а купол оставался неподвижен.

Черного человека я больше не видел, он исчез, как и слоны. Мы поднялись на тарелку, где я сразу же заметил еще одно кресло – для меня. Парень без подбородка сказал мне, что, пока я был здесь, они слетали в палеозойскую эру, а заодно заскочили за креслом и сразу примчались сюда.