— В лес? — осведомляется Ибрагим.

Незаменимый помощник, мысли начальника угадывает без слов. Конечно, сейчас не время отсиживаться в аулах: на то он и создал полевой штаб, чтобы оттуда руководить восстанием.

В пути Улагай начинает проявлять признаки нетерпения: садится рядом с Ибрагимом, покусывает травинку, то и дело оглядывается. Версты за полторы до развилки пересаживается на свое постоянное место — пулеметчик есть пулеметчик. Он немного освобождает пулемет от тряпья, чтобы не заело во время стрельбы.

По дороге к морю движется воинская часть. Ибрагим подгоняет повозку к перекрестку и останавливает лошадей только тогда, когда они вот-вот достанут мордами плечи проходящих мимо бойцов. Это у него называется «танцевать на ножах». Ибрагим добродушно улыбается красноармейцам, они отвечают по-разному — кто такой же улыбкой, кто кивком или шуткой. Многие проходят мимо, словно не видя повозки. А наблюдательные замечают, что за спиной развеселого адыга под белоснежной чалмой притаились два злобных огонька: Улагай не увлекается показной стороной. Его радует, что бойцы следуют к морю: чем больше частей сосредоточится в предполагаемых пунктах высадки, тем труднее будет потом их перебрасывать к местам решающих боев — побережье велико. Советам в такой обстановке нужны не заслоны, а оперативные резервы. Что ж, психическая атака Врангеля как будто начинает действовать. Впрочем, он быстро забывает об этой встрече — Красная Армия на совести Врангеля; дело Улагая — навести порядок в аулах, и он знает, с чего начать и чем кончить, сделал бы свое дело барон.

Дорога снова идет лесом. Ибрагим направляет лошадей на поляну, расстилает на плотном, словно ковер, дерне скатерть, раскладывает лепешки, соль. Аппетитный запах исходит от жареной индейки — любимое блюдо князя в походных условиях. Но Улагаю есть не хочется, его томит жажда. Что там во фляге? Родниковая вода? Улагай припадает к фляге. Облегчение приходит немедленно. Голова становится легкой, мускулы освобождаются от цепей, словно принял ванну.

«Хорошо, что успел закончить переговоры с Алхасом, — думает Улагай, меряя поляну крупными шагами. — Вместе с повстанческим подпольем это большая сила». Он начинает — в который раз — подсчитывать, сколько людей выставит каждый аул. «Лучше всего брать минимум — человек по семьдесят — восемьдесят. Не мало ли?» После некоторых колебаний Улагай останавливается на этой наметке. Ему мерещатся ряды вооруженных всадников, проносящихся перед ним, главнокомандующим. Он приветствует их. Со всех сторон слышится; «Да здравствует Улагай Кучук!», «Живи мною лет, зиусхан!».

Однако какие же новости в штабе? До него теперь рукой подать. Лесная дорога вдруг начинает выкидывать коленца: то бревно поперек разлеглось, то завал. Тут будто случайно опрокинулся воз с хворостом, там — воронка снарядная. Скажи нужное слово — и бревно отползет в сторону, хворост раскидают, через воронку перебросят шаткий деревянный мосточек. Впрочем, довольно прочный. Хоть до штаба и рукой подать, но попасть в него не просто.

«Штаб Улагая! — приосанивается Улагай, горделиво оглядываясь. — Будущая адыгейская Мекка. Здесь адыги будут дышать воздухом отваги и преданности мне, Улагаю».

Но вот Ибрагим выбирается на обжитую поляну, подкатывает к небольшому домику. Их тут несколько. Дома — для начальства. Челядь, разумеется, в землянках.

Улагай соскакивает с повозки, небрежным кивком отвечает на почтительные приветствия, бросает Ибрагиму:

— Всех офицеров — ко мне!

Входит в свой домик. В нем не так уж плохо. Конечно, с виллой под Сочи не сравнить, но вполне терпимо. Ибрагим даже ухитрился притащить откуда-то сифоны с сельтерской.

Улагай заходит в спальню лишь на одну минуту — переодеться. Вот он уже в кабинете — в свежей гимнастерке, подтянутый, улыбающийся, сапоги блестят, как всегда. Его ждут.

— Коротко доложу обстановку. — Он четко, ясно и действительно очень коротко сообщает о переговорах с Алхасом. — Теперь у нас есть реальная вооруженная сила, — заключает он. — Алхас ждет приказа. Ваши новости?

Поднимается высокий красавец с коротенькими усиками — Крым-Гирей Шеретлуков, начальник повстанческого штаба и его заместитель. Он сообщает все, что установила агентура, разбросанная на довольно обширной территории от Темрюка до Баталпашинской. Самое важное ехидный Крым-Гирей приберегает напоследок.

— Начал действовать Султан-Гирей Клыч: он уже поднял восстание в Карачае. Опирается на армию Фостикова.

Улагай надменно улыбается. «Старый негодяй, — проносится в мыслях, — ничего не сказал, словом не обмолвился. Значит, затаил что-то. Что же?» А слова бегут сами собой:

— Поднять восстание, опираясь на Фостикова, не трудно. Сколько у них сабель и штыков?

— По данным Фостикова, — отвечает Шеретлуков, — шесть тысяч, по моим — не более пяти. Резервы, мне думается, он уже исчерпал.

Поднимается Ибрагим:

— Фостиков набивает себе цену, но пять тысяч у него есть.

— Пять тысяч солдат, — роняет Улагай, — хороший заслон от Красной Армии. Однако, друзья, бьет и наш час. Прошу к карте.

Он отдергивает занавеску, и на стене обнажается большая карта Северного Кавказа. Чистая, без единой пометки.

— Мне кажется, десант выбросят несколькими группами примерно в следующих районах… — Улагай указывает на ряд пунктов на побережье поближе к Тамани. — Направление главного удара окажется в стороне от нас — Врангель намерен опереться на казачество, это не секрет, господа. Фостиков пробьется к нему через Армавир, Султан-Гирей, по-видимому, останется на месте. Вывод: не торопиться! Наиболее удачный момент для взрыва, мне думается, — период самых ожесточенных боев на подступах к Екатеринодару. Вот тогда мы поднимем людей на разгром большевистского фланга и тыла.

Короткий обмен мнениями. Все согласны с командующим.

— А если десант будет разбит? — Битлюстен Шихов задает вопрос, который вертится у каждого на языке.

Улагай достает с полки сифон и стакан, нажимает клапан, и из носика с чиханием вырывается пузырчатая струя. Треть стакана. Он подносит воду ко рту — и вдруг ставит стакан на стол.

— Вопрос резонный. Наш сугубо штатский друг Битлюстен вправе поставить его. Отвечаю: наша ставка на победу! Всем, кроме Шеретлукова, можно идти. Через некоторое время получите приказ, что кому надлежит сделать для подготовки взрыва и в самый момент восстания.

К утру при штабе остается лишь небольшая группа людей — взвод охраны, обслуживающий персонал да Улагай с Крым-Гиреем Шеретлуковым. Все остальные, включая работников штаба, отправлены в аулы. К вечеру следующего дня в штаб должны прибыть связные: по одному из аулов и двое — из банды Алхаса. Когда придет срок, они передадут аульным повстанческим группам приказ о выступлении. Алхас — главный резерв. Его банду Улагай решил бросать на аулы, в которых повстанцам окажут сопротивление. В первую очередь, разумеется, будет наведен порядок в Адыгехабле — терпеть этот позор Улагай больше не намерен!

Казалось, все шло как по писаному. И все же какой-то червячок точил душу, будоражил нервы. «Почему Султан не сказал, что отправляется в Карачай?» Эта мысль не давала Улагаю покоя, не покидала ни на минуту. Вывод напрашивался только один: он взял себе участок полегче, из Карачая двинется на адыгейские аулы. Три хороших перехода, и он тут. Все, что так искусно лепил Улагай, достанется этому нахальному генералу. А он? В лучшем случае — все тот же начальник штаба.

…Улагай мечется в постели. Отшвырнув одеяло, встает, идет к карте, разглядывает места, измеренные собственными ногами, и ярость вскипает с новой силой. Да что смотреть — три перехода, и Клыч тут. Ну и негодяй!

Улагай подходит к шкафчику, наливает вина и жадно пьет. Почему в комнате так душно? Не собирается ли гроза?

Он выходит из домика. Предрассветный лес тих и спокоен. Улагай прислушивается. Неподалеку стучит топор — очевидно, солдат колет для кухни дрова. Идет на звук. Так и есть. Молоденький паренек с кряканьем опускает колун на огромную дубовую чурку. Заслышав шаги, солдат вытягивается перед командующим. Улагай с любопытством разглядывает совсем молодое лицо с красными, припухшими глазами.