Этот парень явно был уверен в себе и в том, что делает, и эта уверенность невольно передавалась Абрахаму, заставляя забыть обо всем на свете, о том, что он не привык проходить больше ста метров без машины, о том, что он не привык заботиться о ком-то, кроме себя…

Имело значение только то, что девочка Аннет с больными костями ждала своих учебников.

***

Их встретил покосившийся деревянный дом и комната, пропахшая тяжелым духом лекарств.

— Ригель!

Смуглая девочка с двумя короткими черными хвостиками на голове попыталась сесть, но со стоном упала обратно на засаленные подушки.

— Тише, тише, — пододвинув табуретку, Ригель присел рядом с ее постелью. — Как ты себя чувствуешь сегодня?

— Нормально…

Конечно же, тут не было ничего нормального.

Осунувшееся личико, на котором выделялись только огромные глаза, и синюшные руки со скрюченными пальцами, больше похожие на птичьи лапки — как можно в таком состоянии чувствовать себя нормально?

— Мистер Раиб, наверное, вы можете идти…

Аннет смотрела на него с легким испугом и недоумением.

— У меня нет никаких срочных дел на сегодня, — ответил он, доставая из кармана так вовремя завалявшуюся там карамельку. — Будем знакомы, Аннет?

При виде того, как загорелись глаза малышки от какой-то дешевой сладости, стало еще более не по себе.

Ригель держал ее за руку, помогая сжимать ручку при письме.

Они занимались, прижавшись друг другу — помощник священника сидел на табурете, держа учебник, а Аннет, положив голову ему на плечо, старательно выводила каракули в тетрадке, прислоненной к деревянной доске…

Абрахам принимал в этом участие, задавая вопросы для проверки.

А потом, когда весь нужный материал был пройден, Аннет попросила подать ей куклу, и Ригель опять помогал ей — на этот раз заплетать игрушке косички непослушными пальцами.

Вышли из этого дома они через несколько часов.

— Спасибо, что пошли со мной, — тихо сказал юноша, улыбнувшись. — Таким детям очень не хватает общения, ведь…

— Тьфу! — раздался откуда-то такой громкий мужской голос, что они оба подпрыгнули от неожиданности. — Учебники притащил… Лучше бы пожрать принес! Зачем ей учиться, она ведь и так скоро подохнет!

В избе было настежь открыто одно окно.

Абрахам почувствовал, как к горлу подкатил противный ком.

Он уже развернулся, собираясь вернуться и разобраться с этим… существом, но Ригель дернул его за рукав.

— Не надо, мистер Раиб… Пойдемте.

Большая часть пути прошла в полной тишине.

Мужчина не знал, что и сказать.

Наконец, молчание нарушил сам Ригель, будто продолжая немой разговор.

— Я делаю это не ради благодарности, — он подставил лицо морозному ветру и закрыл глаза. — Но иногда, понимаете… Быть может, эти мысли и не достойны божьего человека, иногда я думаю… Почему Господь порой забирает не тех, кого стоило бы?

Тяжелый вопрос повис в воздухе.

— Как там говорят? Пути Господни неисповедимы, — ответил Абрахам, впрочем, эти слова были, что мертвому припарка. — Бедное дитя…

— Жить ей осталось максимум до весны.

Он попытался смахнуть слезу незаметно, но Абрахам все равно это увидел.

— И все, чего она хочет, так это дожить до нее, и поэтому я сделаю все, чтобы ее мечта исполнилась, и буду ходить в этот дом, и выслушивать все, что обо мне думают ее родители, и…

Это было выше его сил.

Ригель вскрикнул от неожиданности и дернулся в первую секунду, пытаясь вырваться — но потом сам обнял Абрахама в ответ.

Их обдувал ледяной колючий ветер.

Устоять на ногах было трудно — так кружилась голова от осознания того, что случилось.

Так неожиданно, будто обухом по голове, и тоскливо, и безумно, и меньше всего Абрахам ожидал именно этого…

Ведь именно в этот момент он ясно понял, что влюбился.

========== Часть 11. Красные линии ==========

Такого он еще никогда не чувствовал.

Никогда еще в уме все так не мешалось, и прикосновение к чужим губам не вызывало столько внутренней дрожи…

— Ах!.. — но все прервалось в одно мгновение, когда Ригель, толкнув его в грудь, отшатнулся назад, вытирая рот рукавом. — Вы… вы… да как вы!..

В глазах парнишки читался самый настоящий ужас, как будто перед ним вдруг предстал демон из преисподней, а его руки дрожали.

— П-подождите!

Но он уже кинулся бежать, перепрыгивая через сугробы, будто горный козлик через ущелья.

Попытавшись догнать его, мужчина споткнулся уже через пару шагов, запнувшись обо что-то, и растянулся на земле.

И как только глубоко в снегу оказалась эта чертова коряга?!

Поднявшись, он долго отряхивался, чертыхаясь себе под нос словами, недостойными приличного человека.

В мыслях у Абрахама по-прежнему была лишь сумятица, но одно он знал точно.

Он не оставит это просто так.

Должно быть, он сошел с ума, но ему нужен был этот конкретный омега. Нужен, и все тут!

“Да, мы едва знакомы”, — сумрачно размышлял он, ковыляя домой, — “но это же легко исправить! Он… он, наверное, испугался, я ведь слишком поторопил события… Да, надо будет завтра же найти его и попросить прощения! А дальше буду действовать по ситуации”…

***

Родная квартира встретила его такой нужной сейчас тишиной.

Захлопнув за собой дверь, Ханнес медленно сполз по стене, закрыв ладонями пылающее лицо.

Этот… этот наглец! Как он мог?!

И даже не в поцелуе было все дело, от альф ничего другого и нельзя ожидать, но он сам — что не так конкретно с ним?!

Это было похоже на вспышку — яркую, сильную вспышку, и на какое-то мгновение он забыл сам себя, но, к счастью, горькое прозрение сошло на него достаточно быстро.

Его тошнило от себя самого. Тряслись поджилки, и мутилось в голове…

Что с ним такое произошло?!

Немного отдышавшись, Ханнес все-таки поднялся и даже смог невесело посмеяться над самим собой и своей глупой омежьей натурой.

Это ж надо — после всего, что с ним сделали альфы, допустить хотя бы мысль, хотя бы на мгновение…

Не включая свет, он разделся до пояса, вынул ремень из брюк и, положив перед собой одну из множества своих священных книг и, сведя брови, провел пальцем по одной из строчек.

— Да будет чиста душа моя, — ремень со свистом ударился о кожу между лопаток, оставив после себя горящую полосу боли. — Да… да будет крепок дух мой! — закусив губу, он хлестнул сильнее и практически закричал: — Да найду я Господа в себе, как величайшее сокровище!..

Строчка — удар, строчка — удар. Таким было наказание за измену самому себе.

И Ханнес постарался на славу — к концу воспитательной работы вся его спина оказалась покрыта красными полосами, и только тогда он почувствовал себя лучше.

И стал готовиться к следующей проповеди и к следующему заданию для Белой Розы, как ни в чем ни бывало.

В его размеренной жизни не было место никаким незнакомым, неожиданно приходящим на помощь альфам с запахом дорогого одеколона и дьявольским прищуром темных глаз…

По крайней мере, в этом он изо всех сил убеждал сам себя.

***

Раскатистый звон колокола прокатился в воздухе, пронзая морозную тишину.

Абрахам волновался, как школьник — руки дрожали, и во рту все пересохло.

Толпа прихожан выходила прочь из церкви, оживленно переговариваясь, и только он один зашел вовнутрь.

Уже на пороге он сразу встретился взглядом с Ригелем, и тот, похоже, не был рад его видеть.

— Падре, — он говорил нарочито беззаботно, но альфа все равно услышал легкую дрожь беспокойства в его голосе. — Могу я отойти ненадолго? Надо поговорить со… знакомым!

Получив согласие, юноша быстро собрался и, глядя на Абрахама словно на ядовитую змею, так и готовую наброситься в любой момент, вышел вместе с ним на улицу.