========== Часть 1. Спасите ==========

В маленькой комнатенке было пыльно, темно и душно.

Не считая раскиданных повсюду старых, пожелтевших газет, тут не было ничего, кроме матраса, прикрытого драной простыней, и на этом матрасе, тихо постанывая, стоял на четвереньках абсолютно голый юноша.

Очень длинные и давно нечесаные светлые волосы, достававшие почти до пояса, полностью скрывали его лицо, но бесстыдную наготу он прятать был не должен ни в коем случае.

— М-мистер Шпивель… — еле слышно сказал он, сглатывая, и его тонкие пальцы с обломанными ногтями еще сильнее обхватили возбужденный член. — Пожалуйста, я не могу больше…

Только для этого клиента он мог пересилить себя и немного попозировать.

Мистер Шпивель не был похож ни на кого другого — собственно, только его лицо Ханнес и помнил в бесконечной череде незваных гостей, плативших за тело омеги.

Несмотря на то, что мистеру Шпивелю было уже больше тридцати, он выглядел молодым и подтянутым, будто студент, он приятно пах и никогда не делал Ханнесу больно…

Много ли надо шлюхе вроде него?

А еще он почти всегда приносил цветы.

Пышный букет белых роз выглядел в этой жалкой каморке неуместным, словно жемчужина в куче навоза, и его пронзительный, почти как у самого мистера Шпивеля, аромат невольно заставлял сердце парня сжиматься в сладкой тоске…

— А-аах! — не сдерживаясь, закричал Ханнес, когда их тела соединились.

Конечно, он хотел, чтобы все было по-другому.

Хотел, чтобы не было всех тех альф, хотел, чтобы это случилось в другом месте, в другое время, при других обстоятельствах — но увы, судьба никогда его не щадила.

Глаза мистера Шпивеля были синими, будто океан, и, утонув в них, Ханнес на какое-то время даже забыл, кто он и где его место.

Он просто был счастлив отдаться любимому мужчине — и все.

Рядом с ним он не считал секунды, не пытался забыться, не терпел, стиснув зубы — просто наслаждался каждым мгновением.

— Я так люблю вас… — прошептал он, обнимая альфу руками из последних сил, боясь, что их вот-вот разлучат. — Так сильно люблю…

— Я тебя тоже, детка.

И мистер Шпивель поцеловал его в шею.

Сердце Ханнеса забилось в сто раз сильнее.

Вцепившись в клиента еще крепче, он зашептал ему на ухо, будто боясь, что их услышат:

— Заберите меня отсюда! Я… не хочу этим заниматься, мои отец и брат заставляют меня силой… Я люблю вас больше всего на свете, мистер Шпивель! Возьмите меня замуж… Я буду хорошим омегой, я рожу вам детей, я сделаю для вас все, что угодно… Спасите меня, мистер Шпивель, спасите, вы даже не представляете, как мне тяжело…

От стука в дверь они оба вздрогнули.

— Время закончилось! — объявил Алекс. — Или уходите, или продлевайте!

Ханнес надеялся, что клиент купит еще хоть немного времени, но тот начал спешно одеваться.

— До свидания, — поцеловав омегу в лоб, мистер Шпивель вышел из комнаты.

Юноша остался один, окрыленный новыми надеждами.

В своей жизни от альф он видел только боль — но этот человек был исключением.

Он любит его. Он спасет его. Иначе и быть не может!

Его мысли прервал хлопок открытой с размаху двери.

— Так, так, так, — гадко ухмыльнувшись при виде его голого тела, брат подошел к букету и с оценивающим видом подбросил цветы в руке. — Если разобрать этот веник и продать все розы по одной на базаре, на бутылку-другую хватит точно…

— Отдай, это мое! — вскочил Ханнес, но пинок в живот заставил его согнуться от боли и упасть на матрас.

— Твое тут только то, что насрано, шлюха, — фыркнул Алекс, уходя. — Ах, да, кстати, в коридоре уже стоит очередь, так что будь готов!

После любимого обслуживать других было выше его сил, но Ханнес не жаловался.

Ведь теперь он точно знал, что будет спасен.

***

Где-то далеко отец и брат пели пьяные песни, и пахло жареным мясом.

Пытаясь унять урчание в животе, Ханнес с грустью думал, что сейчас они веселятся и пируют за его счет — впрочем, как и всегда.

Окно в его комнате замуровали так, что его невозможно было открыть, и регулярно заклеивали стекла бумагой — юноша всегда обрывал ее, несмотря на то, что его за это нещадно лупили.

Одним избиением больше, одним меньше — какая разница?

Единственным, что ему оставили для доступа свежего воздуха, была форточка, в которую Ханнес даже в своем нынешнем, истощенном состоянии ни за что бы не пролез.

Зато через нее можно было хотя бы посмотреть на улицу.

Забравшись на подоконник, он так и сделал, высунув голову наружу.

Вот она, свобода — так близко в то же время и так далеко!

Кусочек неба, кусочек забора и немного лужайки — вот и все, что он мог увидеть.

Только так Ханнес и развлекался — смотрел в окно да читал старые газеты, которые ему иногда давали за хорошее поведение.

Он жил хуже, чем в тюрьме — там хотя бы не насилуют постоянно!

Под его окном стену облепили вьюнки.

За этим домом никто особо не ухаживал с тех пор, как отец и брат решили, что Ханнес должен посвятить все свое время “работе”, и эти растения чувствовали себя здесь вполне комфортно.

Ханнесу нравилось смотреть на них — чуть ли не на единственную красивую вещь, что только у него осталось.

Иногда ему даже казалось, что он как будто… чувствует эти вьюнки.

Каждую их жилку, сок, бегущий по стеблям и листьям, солнечный свет, что их касался…

Это было странно.

Парень списывал это на то, что за годы заключения начал сходить с ума.

Вынырнув из своих мыслей, он снова принюхался к запаху еды и горестно вздохнул.

Ему давали ровно столько еды, сколько нужно, чтобы выжить, и ни граммом больше, причем что отец, что Алекс с каждым годом толстели все сильнее…

Ветер будто невидимой рукой осушил слезы Ханнеса.

Он все еще не разучился плакать, несмотря на то, что внутри давно уже все умерло.

Открыв глаза, он в удивлении замер и протер их костяшками пальцев.

Ему показалось, или вьюнки проросли чуть дальше, чем было раньше?

— Наверное, от голода чудится, — пробормотал юноша, слезая с подоконника и закрывая форточку.

А может, все-таки получится пролезть?

Ханнес пытался бежать уже столько раз, что уже и сбился со счета.

Пару раз у него уже почти получилось…

Почти.

После того, как он чуть не перерезал себе вены кухонным ножом, его перестали выпускать даже за пределы комнаты без присмотра — шлюха должна была оставаться в живых до тех пор, пока на нее есть спрос.

Когда его мучители собирались в запой, они могли оставить Ханнеса запертым в комнате на несколько дней в компании одного только ведра для справления нужды — само собой, ни о какой кормежке и речи ни шло.

Иногда он планировал, огрев отца чем-нибудь по голове, забрать у него ключи и бежать, но сил у него для этого явно недоставало, а расплата обещала быть слишком жестокой.

Шаги в коридоре заставили Ханнеса покрыться холодным потом.

Воняя спиртом на несколько метров вокруг, в его камеру ввалился тот, кого он когда-то считал папой.

— Алекс, бля, иди ты уже сюда! — крикнул он, чтобы затем, повернувшись к младшему сыну, спросить с глумливой улыбкой: — Ну что, шмара, хочешь горячего члена, а?

Ответ Ханнеса не имел тут никакого значения.

— Скоро… скоро ты п-потечешь, и… и… — он оглушительно рыгнул. — И тогда м-мы будем брать двойную плату! Н-нет, тройную! Алекс, сукин сын, где ты там…

Слоновий топот возвестил о приходе второго ублюдка.

Точная копия отца, только помоложе, он смотрел на брата масляным взглядом, от которого хотелось отмыться, будто от помоев, вылитых прямо на голову.

— М-мой… мой любимый сынок, я хочу, чтобы ты оказал мне услугу — придержи, пожалуйста, гулящие ручонки этой бляди, пока я буду ее иметь…