Просто сидел и молчал, даже моргая, казалось, только через раз.

Эти допросы были похожи на попытку разбить лбом кирпичную стену, и какой был толк в том, что коллеги начали смотреть на него совсем иными глазами, в том, что начальство уже тонко намекало на грядущее повышение, и что даже отец сказал, что гордится им, впервые в жизни, и простил за все грехи прошлого — все это перестало иметь всякий смысл, ведь ему постоянно казалось, что он упускает самое важное.

До тех пор, пока, зайдя в комнату для допросов, он не почувствовал что-то странное, разлившееся в душном спертом воздухе.

Ханнес был очень бледен, и по его лицу бежали капли пота.

Они встретились взглядами, и все сразу же стало ясно.

Абрахам особо не церемонился — просто перекинул Ханнеса животом через стол, задрал тюремную куртку, отрывисто проводя ладонями по выступающим ребрам, спустил штаны, обнажая маленькие розовые ягодицы…

— Ты ведь не хотел бы, чтобы вместо меня твою течку заметили первыми те два бугая у дверей, м? — поинтересовался он юноше на ухо. — Или сразу весь полицейский участок…

К счастью, его поняли правильно. По крайней мере, он на это надеялся.

Царапая ногтями столешницу, Ханнес тихо постанывал и подвывал, но эти звуки исчезали в закрывающей его рот руке следователя, к счастью, благодаря прикрученным к полу ножкам стол под ними почти не шатался, но надо было бы закончить это безобразие поскорее, пока никто ничего не заподозрил!

Абрахам пожертвовал собственным носовым платком из шелка, чтобы вытереть их обоих от спермы и смазки.

— Держи, — открыв единственное небольшое оконце для проветривания, он вручил тяжело дышащему, едва пришедшему в себя омеге пластиковую пачку с крохотными пилюлями, грохочущими внутри. — Это для альф, но на омегах тоже вроде работает… Будет немного легче, но запах все-таки останется сильнее, чем обычно, поэтому сейчас ты будешь меня бить.

— Ч-что?!

— Да, да! Устрой драку, ори, вопи, тебя посадят в карцер, там несколько железных дверей, и никто особо внимания на тебя обращать не будет… Давай!

Ханнес ненадолго призадумался, рассасывая таблетки.

— А ты изобретателен, Абрахам, — наконец, с усмешкой сказал он. — Другого я бы уже убил, но… но я у тебя в долгу, и я обязан не убивать никого… Я уже говорил, что ты берешь неподъемную плату?

А потом он закричал.

Не зная Абрахам, что это понарошку, всерьез бы подумал о том, чтобы вызвать священника или санитаров из желтого дома — Ханнес визжал, крыл его такими выражениями, что и портовая шлюха бы постыдилась, брызгал слюной, расшвыривал все вокруг и кидался на него, как бешеная псина, с кулаками.

Два здоровенных охранника, и те с трудом смогли скрутить худощавого омегу.

Даже издалека Абрахам слышал, как захлопнулись двери карцера.

Если они и заметили запах, то реагировать на него им было точно некогда.

Следующие несколько дней за сохранность чести преступника можно было не переживать!

***

К карцеру приходят только три раза в день, чтобы просунуть еду через узенькое окошко, все остальное время заключенные находятся одни, варясь в своих мыслях, на них даже никто не смотрит.

Ханнес, впрочем, не выглядел сломленным абсолютно. Наоборот — его взгляд был слишком веселым.

Абрахаму стоило насторожиться еще тогда, но, к сожалению, он был слишком беспечен.

За что и поплатился.

Когда он вошел в допросную спустя всего несколько дней после выхода Ханнеса из одиночной камеры, там не было никого. Даже охранников на входе - неужели опять ушли покурить, бездельники?!

Сквозь выбитое стекло в окне со сломанной напрочь деревянной рамой в комнате свистел ветер, шелестя страницами какой-то тетради, лежащей на столе. Подписана она была просто: “Чистосердечное признание”.

Машинально взяв тетрадь, Абрахам пробежал глазами по неровным строчкам, и его челюсть отпала — там было все.

Имя каждой жертвы, обстоятельства смерти, имена заказчиков…

Исписана тетрадь была вся, от корки до корки.

А в конце было подписано: “Я одолжил тетрадку у своего сокамерника, пожалуйста, купите ему такую же. Прощайте. Мне уже не к кому идти, но я не пропаду.

Р.S. Не волнуйтесь, мистер Раиб, я сдержу свое обязательство”.

Пробившиеся сквозь щели в полу, под порывами ветра тихо покачивались, раскрыв свои бутоны, множество белоснежных роз…