— На сестру мою даже глядеть не смей, собака, — рыкнул Лютобор, втолкнув Куницу в разлом в скале, не забыв крепко приложить им о стену.

— Уймись и под ноги гляди лучше, — прошипела Ярогнева, скользя по проходу впереди, и ловко перескакивая через камни да разломы.

— Откуда о капище тайном знаете? — Куница шел за девицей, наступая на ее следы, на всякий случай. — Не веруете же в Перуна.

— Я всю округу знаю, — убрав со спины косу, сплетенную из трех кос, сестра бояринова обернулась и прошипела. — Недоброе место тут, так что рты закройте оба. Сделаем что надо, и ноги моей тут не будет.

Она проскользнула в еще более мелкую щель в скале, и растворилась в черноте. Лютобор толкнул пленника следом, и Куница, оцарапав щеку, заспешил вперед, подгоняемый боярином. Впереди шуршали девичьи шажки, позади — громыхал шажищами Лютобор. Как только развяжут, получив фальшивую клятву, первым делом надо будет прирезать боярина, подумалось Кунице.

«А девицу себе забери, тебе причитается», — прошипело что-то совсем над ухом. Скиф дернулся и зыркнул туда, откуда раздался голос: со стены в свете факела на него таращилось вырезанное в камне лицо. Недоброе это место было, ощутил Куница, и ускорил шаг.

А затем они нашли капище. Куница осмотрелся по сторонам, скользя взглядом по лестницам да палкам, из земли торчащим, по черным фигурам, на стенах пещеры выведенным. Запах тут исходил недобрый: воняло болезнью и запустением. Скиф глянул на фигуру с белой косой, что оглядывалась так же настороженно. Бледное лицо казалось маской в свете факела и зажегшихся вокруг жаровень, бескровные губы приоткрылись, белесые глаза скользили с одной тени на другую, а…

Лютобор схватил его за волосы и повернул голову к идолу, выбитому из камня:

— На Перуна своего гляди, а не на нее, паскуда, — удар по ноге заставил Куницу упасть на колени перед чужим идолом, каменные глаза его, казалось, впились в лицо человека, возможно, первого за многие годы. К горлу был тут же приставлен острый и хладный меч. — Клянись.

Куница выдохнул, оскалился навстречу взгляду идола и проговорил:

— Перун, Молниерукий, я перед тобою клятву даю: помочь боярину Лютобору спасти жену и сына его.

— Живыми и в здравии, — прорычал рус, а меч царапнул по шее.

— Не зарежь его! — раздался голос Ярогневы, и эхом разнесся по пещере.

— Живыми и в здравии, — повторил скиф.

И внезапно со всех сторон раздался хриплый, старческий гогот. Огонь в жаровнях полыхнул так ярко, что на миг Куница ослеп. Хохот разносило эхо, он гремел со всех сторон.

— Не будет силы у клятвы той! — донеслось змеиное шипение сверху. — Не верит он в Перуна!

— Не верит! Не верит! Не верит! — завторило эхо. — Не верит!

Справа от Куницы к идолу попятилась Ярогнева, натянув тетиву лука, готовая пустить стрелу в любой момент. Лютобор отстранил меч от его горла и гаркнул:

— Кто ты? Покажись!

— Какого черта, — прошептала Ярогнева, и руки ее, сжимавшие лук со стрелой, задрожали.

Лицо ее исказилось страхом, молниеносным и оглушающим: белые брови поднялись, глаза расширились, а из раскрытых губ вырвался тонкий, едва различимый писк. Со свода пещеры по лестнице спускался тощий и лысый человек в грязных лохмотьях. Он и на человека-то не был похож: весь в язвах и струпьях, что сочились кровью и гноем.

— Верит он в других богов, — зашипел прокаженный. — Древних, как и народ его. Великий народ, который сгинул. Последние остались, на крови живут. Верно, волк Ареса?! — он спрыгнул наземь и, горбясь, вперил провалы давно сгнивших глаз в стоящих у идола.

— Согласен, у себя на земле я чту Ареса, — ответил Куница, выпрямившись. — Но вашего бога я тоже уважаю.

— Я спросил: кто ты?! — громко пророкотал Лютобор.

— Это страж Перуна, развяжи меня, боярин, — запросился скиф.

— Клятву они на мече дают, кровью жертвы омытом, — продолжал страж, подбираясь все ближе, опираясь на посох.

Куница услышал от Ярогневы еще один сдавленный писк, девица целилась в стража, изо всех сил стараясь унять дрожь в руках, да прокусив до крови губу. На белой щеке заблестела слеза. Нечего было говорить с этим полусгнившим, но Лютобор продолжал, а тот — продолжал подбираться к ним, все ближе и ближе.

— Он — слепой, — тихо, чтобы только боярин услышал, пробормотал Куница.

— Это вы… — захрипел страж. — Это… вы… СЛЕПЫ!

Вмиг огонь во всех жаровнях одновременно погас: пещера погрузилась в совершенную, непроглядную черноту. Ярогнева испуганно вскрикнула и отпустила стрелу. Та просвистела в воздухе и ударилась о камень. Куница услышал шаги стража с ее стороны, и резко дернул девушку за косу на себя, как раз вовремя, иначе она бы получила в голову тяжелым верхом посоха. Лютобор взмахнул мечом, и веревка выскользнула из его руки. Коса в руках Куницы натянулась, и скиф потянул ее на себя, прошептав:

— Нет.

— Глупец! — проревел страж прямо над ухом, и Куница отскочил в сторону. По пещере разнесся удар дерева о камень. — Спасти ее вздумал?! А кто тебя от нее спасет?!

Куница уклонился от очередного выпада, за косу потащив и боярина сестру, чтоб той башку не размозжили. А затем выпрямился, вслушиваясь и принюхиваясь. Страж запугивал, пытался запутать, но он стал стар, стал слишком слаб. Скиф глубоко вдохнул, вслушиваясь в его тихие шаги и, толчком сбив Ярогневу с ног, крикнул:

— Бей!

Боярин рубанул вслепую, и попал по стражу, а затем — стал нещадно колоть того мечом.

— Угомонись, — проговорил скиф, положив руки на плечо Лютобору. — Мертв страж. Развяжи?

Огни в пещере вновь загорелись, и теперь, после смерти стража, тут внезапно потеплело и стало как-то спокойнее. Куница протянул руки Лютобору, надеясь, что тот таки развяжет, и вслушался в тихий всхлип за спиной и девичьи шажки. Ярогнева пнула камень, бессильно зарычав, и тот отбился от другого камня, прокатился в сторону, да там и затих.

— Клятву на мече дают, кровью жертвы омытом? — тяжко проговорил Лютобор, глядя на свой окровавленный меч, и воткнул в алтарь: — Клянись.

Куница неохотно опустился на колени, и, протянув руки к мечу, порезал о него ладони. Кровь потекла вниз, по лезвию, да на перунов алтарь, и скиф проговорил:

— Клянусь.

========== Глава 3. Троян добро помнит ==========

Коней не взяли, не успели, и Ярогнева осознала всю тяжесть положения, стоило пройти в компании Куницы и брата версту. Они собачились, а вернее — Куница доводил брата до белого каления, а тот рычал в ответ. И до того это девице надоело, что она пнула со всей силы камень и засеменила вперед, чтобы этого не слышать.

Лютобор знал эту походку и знал, что сестра злится. Из леса злая она вернулась, сама не своя, да такой и осталась, словно зверь в ней засел и рычит оттуда.

Шли они в сторону света, что резал ночную темноту вдалеке.

— Где мать ее? — спросил Куница, сверля взглядом белеющую впереди косу Ярогневы.

— Я ей за отца и за мать, зверь, — прорычал Лютобор. — Так что хоть пальцем ее тронь — руки лишишься.

— Если бы в пещере я ее и пальцем не тронул, была бы твоя сестра мертва, — протянул волк, продолжая жадно глядеть на девицу. — Не благодари, боярин.

Они замолчали вновь, но Лютобор чувствовал, как гнев клокочет в горле, застывая бранью. Уж больно не нравилось ему, что сестру в это довелось ввязать. Но степняк будет искать его, чтоб отомстить за унижение, а заодно — перед князем выслужиться. И коль найдет Ярогневу — кто знает, что с ней станется? Кто знает, что с ней сделают за ту выходку с яхонтом?

Боярин снова бросил взгляд на Куницу, чьи золотые глаза сверлили Ярогневу жадно и с больным каким-то любопытством. Лютобор нахмурился. С этим ряженным глаз да глаз нужен, коль сестру с собой довелось взять.

— Ярогнева, не отходи далеко! — проговорил он, когда белая коса стала отдаляться слишком быстро по направлению к приблизившемуся лагерю, из которого доносились голоса.

— Грызню вашу послушать предлагаешь? — фыркнула девица, но шаг замедлила, и вскоре поравнялась с ними, идя со стороны Куницы.