– Молодец! – крикнул отец.
Рядом Черкас, играя тяжелым палашом, рубил одного за другим. Среди китайцев началась паника. Одни отбивались, другие, показав спину, прыгали в реку, плыли к судам. Туман мешал Лантаню разглядеть, что творилось на берегу. На бусах сыграли тревогу. Военачальник был в растерянности, но когда к лодкам начали подплывать беглецы, он отдал приказ. С судов по берегу, где шел бой, ударили пушки. Большинство ядер прошло впустую, но Бейтон приказал отступать. На помощь артиллерии Албазина надежды не было. Туман, да и отошли далеко. Подобрав убитых, раненых, прихватив трофеи, защитники с честью вернулись в острог. Убитых было мало, раненые, в основном, легко, настроение у всех приподнятое. Иван, опираясь на пальму, которую подобрал на обратном пути, стоял возле Черкаса и поглядывал на сына. Никита разглядывал и оценивал широкий китайский меч, который захватил с собой:
–Им только рубить можно, выпад сделать сложно. Тяжелый.
–Что, сынок, – не выдержав, спросил Вологжанин, – не зацепили?
–Нет, – ответил Вася. Боевой азарт прошел, его колотило.
–Не трогай его – тихо попросил Черкас – Сам-то помнишь, как после первого убитого себя чувствовал…
–Точно, – согласился Вологжанин, – Пойдемте отдыхать.
Туман рассеялся к обеду. На поле боя лежала груда тел. Каркали вороны. К берегу стали подходить бусы, высаживать солдат. Одни стали собирать убитых, другие – копать ров и насыпать земляной вал. Лантань хотел оградить себя от неожиданностей.
Густой туман молочного цвета стоял над Амуром, острогом, как клочья ваты цеплялся за вершины деревьев, временами переходил в моросящий дождь. Василий Вологжанин в обрезанном синем халате с нагрудником на груди напряженно всматривался с острожной стены в полосу тумана, из которой слышались крики людей, изредка раздавались выстрелу. Четвертые сутки казаки дрались с китайцами. Глядеть Ваське было плохо. Окровавленная тряпица прикрывала лоб и правый глаз, распухший нос торчал как репка, оба глаза заплыли от синяков. Когда опустился туман, воевода принял решение начать бой. Погода не давала возможность врагу применять пушки, которых у него было много. Один отряд, куда вошли Вологжанины и Черкас, скрытно обошел лагерь китайцев и ударил с тыла. Другая часть защитников напала от острога. Бой в тумане не давал преимущества цинской армии, несмотря на многочисленное превосходство. Казаки внезапно нападали, отступали, неожиданно возникали в другом месте, и снова завязывалась рукопашная схватка. Васька вместе с товарищами тоже рубился, отходил, прятался в лесу и снова шел в бой. Ночевали они тоже в лесу, где отец обкорнал по его размеру трофейный халат, чтобы была защита, хотя бы спереди. Вчера утром разведчики сняли часовых, отряд напал на китайцев, порубил часть воинов, но, когда их стали окружать, казаки отступили и по опушке леса начали пробираться к Албазину. Возле острога, откуда уже выходила помощь, им во фланг ударила вражеская пехота, разделив отряд пополам. Васька развернулся, отбил удар меча одного солдата, отпрыгнул в сторону и рубанул саблей другого по пояснице. Тычок сбоку выбил клинок из руки. Усатый пожилой маньчжур, открыв в крике рот с неровными желтыми зубами, вновь поднимал меч. У парня похолодело внутри. Он не успевал ни выхватить нож, ни броситься в ноги. Пальма, с огромной силой вонзившаяся в спину противника, бросила его на Ваську. Вологжанин получил рукоятью по носу, лезвие меча резануло полбу, самого сбило с ног. Тело убитого с него скинули быстро.
– Вставай, чего разлегся!..– крикнул отец, держа пальму в руке.
Рядом, крутясь волчком, сражался Черкас. Василий схватил саблю, поднялся и, обтирая кровь, льющую из рассеченной брови, вместе со всеми вошел в крепость. Здесь его осмотрели казаки. Черкас положил на рану сушеный мох, перевязал. Потом ему поправили голову, гудевшую как колокол. Боль утихла, и отец уложил его спать, утешив на прощание: «До свадьбы заживет!..» Уснул он быстро, спал долго, а когда голодный желудок заставил его встать, казаков уже не было. Отдохнув, отряд ушел на утреннюю вылазку. Сейчас Васька ждал его возвращения. Шум боя стих. Открылась потайная калитка, стали заходить разгоряченные боем казаки, заводили раненых, вносили убитых. Василий ссыпался со стены. Парню в глаза бросилась знакомая куртка из лосины на человеке, лежавшем на земле. Иван был мертв. Шальное ядро на излете ударило его в шею, раздробило позвонки.
– Батя! – кинулся он к отцу.
Мужики молчали. Да и что можно было сказать!.. Черкас осторожно, но твердо поднял Василия. Покойников понесли в церковь, где осунувшийся поп должен был их отпеть. Придерживаемый Никитой Васька шел бессознательно, – внутри все закостенело. Не проронив слезинки, он стоял возле отца, слушал молитвы и только тогда, когда Ивана положили в могилу, заплакал навзрыд, уткнувшись лицом в плечо Черкаса, тот неуклюже гладил его по голове.
Распогодилось. Цинское войско, окруженное усиленными караулами, стало готовиться к осаде острога. Китайцы насыпали земляной вал, расставили туры и плетеные щиты для защиты от албазинской артиллерии, срубили четыре раската для ломовых пушек, в том числе для пушки-дракона с тяжелыми ядрами. В Албазин начали метать пороховые ракеты, к которым привязывали прелестные письма: «Уходите с Амура». В ответ получили послание: «Един за единого, голова в голову, а назад без указа нейдем». Дороги по Амуру в Нерчинск были перекрыты, но, чтобы испугать его защитников, Лантань отправил туда крестьянина Аксена Федосеева, который находился в плену, с письмом-предупреждением. Китайская артиллерия начала обстрел крепости. Ядра глухо и тяжело ударялись в крутой вал, от сильных ударов содрогалась земля, серые глиняные и черные земляные комья поднимались высоко и падали за острожные стены, скатывались в ров. Цинские умельцы пускали «огневые» стрелы для поджога зданий. Зарывшийся в землю, Албазин не горел. Начинавшиеся пожары тушили сразу. Основная опасность: могли убить и ранить тех, кто передвигался внутри острога. К китайцам приплыло подкрепление. Часовые заметили сколоченные осадные лестницы, мостки. Стало ясно: будет штурм. По приказу воеводы у стен поставили кадки для кипятка, который постоянно бурлил в котлах, железные козлы для смолья на случай ночного нападения. Все эти дни Никита находился рядом с Васькой. Вместе ходили в караул, кололи чурки на смолье. Черкас пытался отвлечь младшего Вологжанина от горьких мыслей, часто рассказывал о своей юности, Запорожской Сечи. Но когда парень спросил: «А за какие грехи тебя в Сибирь сослали?» – отделался смешком: «Не того гетмана выбрал».
Ожидая приступа, казаки находились в полной боевой выкладке. Черкас и Василий стояли в дозоре на сторожевой башне. Сбоку виднелся Амур. Река около отмелей и берега однообразно шумела. Изредка тишину нарушал всплеск большой рыбины. У самой стены поле, заросшее небольшим кустарником, а дальше редкий березняк и лагерь китайцев. Восток понемногу яснел. Васька вгляделся; в березняке шевелились какие-то люди. Он толкнул Никиту:
–Дядька, смотри!
Черкас внимательно посмотрел вдаль и схватил веревку набатного колокола. Безостановочно и тревожно зазвучал набатный звон. Казаки бежали, на ходу натягивая шаровары, надевали на себя куяки, опоясывались саблями, заряжали ружья. На башню заскочил Бейтон:
– Почто в колокол бьешь?
В китайском лагере зажглись огни, ударили пушки. В кустарнике, березняке казачий голова увидел ряды воинов с осадными лестницами, баграми, мостками. Ответила албазинская артиллерия. Афанасий перекрестился и громко крикнул:
–Зарядить самопалы! Пощады не давать, аманатов не брать! Пятиться некуда, биться, не щадя голов!
Отец Сергий, облаченный в ризу, с крестом в одной руке, с кропилом в другой торопливо обходил стены. Священник наскоро кропил оружие святой водой, благословлял на подвиг:
–Умрем за веру крещеную!
Многие крестились, прощались друг с другом. Стены земляного города не могли пробить даже двадцатифунтовые ядра тяжелых пушек, лишь изредка расщепляли заостренные концы бревен. Лантань, понимая, что не разобьет стены, бросил на приступ своих солдат. Тысячи три китайцев высыпали на поле, кинулись ко рву. Лучники и пищальники, прикрывая остальных, открыли огонь по защитникам. В ответ затрещали кремневки. Васька залег на площадке сторожевой башни. Сверху неприятель был виден, как на ладони и Вологжанир стрелял во врагов, с удовлетворением замечая, как солдаты падают и уже не встают. Перезаряжал ружье и снова стрелял, шепча:
