— Почему бы ей не найти себе работу?
— Ты думаешь, что в мире есть работа, достойная моей мамы? — Из горла Гилдероя вырвался горький смешок. — А вот она с тобой никогда не согласится.
— Да, гестапо уже не существует, но я слышал, что в Северной Корее есть трудовые лагеря, им, должно быть, требуются надзиратели.
— Том, ты говоришь о моей маме так, будто она Темный Лорд! — Гилдерой стряхнул его руку.
— Да нет, с Темным Лордом у твоей мамочки нет ничего общего. Во всяком случае, он очень на это надеется.
— Моя мама нежная, ранимая женщина, и я ее очень люблю, — запальчиво начал Локхарт, но потом его губы дрогнули, он снова опустил голову и запустил пальцы в золотистые кудри. — Но я не могу писать, когда она рядом. Что теперь будет с моей новой книгой?
— Кроме твоих книг, тебя больше ничего не интересует. — Том снова прижался к нему и по-хозяйски положил локоть на его плечо. Гилдерой вздохнул, но не отстранился — был слишком занят своими тягостными думами. Впрочем, Риддл ведь знал, что связался с эгоистом. И Тома эти отношения устраивали. Пока он платил — неважно чем: деньгами или воспоминаниями — ситуация находилась под его контролем. Лучше строить отношения на взаимной выгоде, чем на чувствах. Чувства непредсказуемы, непонятны, изменчивы. А люди все равно им доверяют, но Том уже давно понял, что он не такой, как остальные. Их правила — не его правила, а их счастье для него как отвар из полыни. Только это не значит, что он не хотел узнать вкус этой самой полыни. И кем бы он себя ни считал, от своей человеческой сущности он так и не смог избавиться. Как и большинство людей, он ценил не то, чем владел, а то, чего у него не было, зато в избытке имелось у других. Известно, что у соседа яблоки слаще и краснее. Впрочем, со временем Том стал реже заглядываться на чужие сады, но не сумел полностью избавиться от мыслей о той “нормальной жизни”.
— Она не даст мне ни минуты покоя. — Локхарт будто очнулся от кошмара и в отчаянии посмотрел на Тома. — Будет рыться в моих заметках, читать черновики, комментировать…
— Трагедия. — Риддл лег на кровать и закрыл глаза. — Мир не увидит очередного бестселлера Гилдероя Локхарта. Верно говорят, что и в самых безнадежных ситуациях есть положительные моменты.
— На ночь ты не останешься, — отрезал Гилдерой, который не терпел насмешек над своим творчеством. — Мама…
— Застанет нас вместе и остолбенеет, как жена Лота, — Том ухмыльнулся. — Не беспокойся, она нас не застукает, даже Дамблдор в свое время не сумел поймать меня на непристойном поведении. А он тоже любил устраивать гриффиндорцам внезапные ночные проверки. Утверждал, что заботится о порядке, но, думаю, ему нравилось смотреть на полуголых студентов.
— Я думал, ты учился в Слизерине.
Риддл пробормотал себе под нос “угу” и зажмурился.
— Тогда зачем тебе понесло в гриффиндорскую спальню?
— В шахматы поиграть.
Гилдерой полюбовался его самодовольной улыбкой, она так и провоцировала его на легкое заигрывание.
— Почему именно к гриффиндорцам?
— А к кому еще? Свое не любится, хаффлпаффцы наводят тоску. А у равенкловцев в спальне действительно бы пришлось играть в шахматы.
— Не со мной.
Но закончилось все не шахом и матом, а стуком в дверь. Когда миссис Л. вошла, ее сын уже сидел на кровати в гордом одиночестве. И как бы он ни старался изобразить радость на лице, но у него получилась улыбка человека, который пытается поблагодарить судьбу за то, что она вместо нежных персиков подсунула ему гору ядренейшего лука.
========== Глава 9 ==========
— Оставьте мою мантикору в покое, — рявкнул Том, распахнув дверь гостиной. Истошный вой он услышал уже с порога — так вопит зверь, когда огромная великанша заталкивает его в рот. Сеси угнездилась на верхушке хлипкой этажерки, которая шаталась из стороны в сторону и вот-вот грозила развалиться под ее весом. Стоящие там фигурки нэцке (Гилдерой ездил в писательское турне в Японию и привез оттуда много сувениров) почти все повалились на бок, а некоторые упали на пол.
— Не раньше чем я срежу с ее хвоста эти отвратительные иглы и состригу ей когти, — сказала миссис Л., воинственно размахивая огромными садовыми ножницами. В другой руке она держала маленькую изящную палочку — не самое устрашающие оружие, но самоуверенность с лихвой компенсировала мамаше Гилдероя недостающие дюймы. Будь на месте жалко дрожащей мантикоры великан с десятифунтовой дубинкой, она бы вела себя с не меньшей решительностью.
— Вы ничего не срежете и не сострижете, — процедил Том. Сеси, сообразив, что ее спасение рядом, напружинилась, подобрала крылья и прыгнула, от толчка этажерка опрокинулась на пол. Мантикора приземлилась на невысокий кофейный столик, смахнув с него тарелку, наполненную пахучим сашне. Сушеные лепестки, листики, веточки и целые цветочные бутоны усыпали диван и ковер. Останавливаться на достигнутом Сеси не думала — преодолев половину гостиной одним махом, она собиралась так же лихо расправиться и со второй. Еще один прыжок, кожистые крылья распахнулись, сделали несколько пусть и неуклюжих, но сильных взмахов, и перепуганная малышка буквально врезалась в своего хозяина. Том покачнулся: не каждый день ему приходилось ловить зверушек весом с добрый окорок. Он сделал несколько шагов назад, стараясь удержать равновесие и в то же время не выпустить свою любимицу из рук, ее короткая густая шерсть была будто смазана салом.
— Мы в доме моего сына, а эта несносная паршивка портит мебель и дерет обои.
Крылья Сеси задергались, хлопая Тома по плечам, хвост нервно заметался из стороны в сторону. Даже человек, не знакомый с языком мантикорьего тела, догадался бы, что мамаша Гилдероя наводит на нее панический ужас. На шелковых обоях — предмете гордости миссис Л. — появились свежие прорехи, и та преисполнилась решимости призвать чудовище к ответу. Садовые ножницы угрожающе щелкнули, в воздухе повисло почти предгрозовое напряжение. Даже удивительно, что по металлическим лезвиям не скакали огни святого Эльма.
— Я плачу половину арендной платы, — медленно произнес Том. — И согласно договору половина дома находится в моем полном распоряжении. И на этой половине моя мантикора может делать все, что ей вздумается.
— Вот как! — Подбородок миссис Л. выдвинулся вперед, и она резко взмахнула ножницами, дав выход кипевшей внутри нее ярости.
— Именно так. — Спокойствие Риддла лишь подливало масла в огонь ссоры. — Эта комната, кстати, находится на моей половине, и я хотел бы, чтобы вы ее покинули. Немедленно.
Ему было неудобно держать Сеси, но та, стоило ей заподозрить, что ее собираются опустить на пол, тут же впивалась в хозяина всеми когтями. И Тому требовалось немало выдержки, чтобы сохранить на лице выражение притворной любезности.
— А мебель в комнате тоже ваша, мистер Риддл?
— Нет, не моя, можете забрать ее с собой. Приходите через семь месяцев, когда истечет срок действия договора. А до тех пор я не желаю видеть вас в этой комнате.
— Вы — невоспитанный молодой человек. На месте вашей матери я бы сгорела со стыда за ваши манеры.
— Миссис Локхарт, я был бы только рад, если бы вы сейчас оказались на месте моей матери, — Том произнес эти слова теплым и ласковым тоном, миссис Л. приняла их за комплимент и даже была готова сменить гнев на милость.
— И где же сейчас ваша матушка?
— В могиле, — вежливо ответил Риддл, поудобнее перехватывая Сеси.
Щеки миссис Л. вспыхнули под толстым слоем румян и пудры, а губы сжались в тонкую линию.
— Вы — хам!
— И это еще не самое лучшее из моих достоинств, мадам, — парировал Том с той же выводящей из себя вежливостью.
Они уставились друг на друга. Ровно посередине комнаты, над кофейным столиком, испепеляющий взгляд матушки Гилдероя встретился с ледяным взглядом Тома Риддла. Противники стоили друг друга. Миссис Л. прищурилась и еще сильнее поджала губы, выражая свое возмущение, Том в ответ насмешливо приподнял брови. Ведьма фыркнула, будто дракон, выпускающий пар, колдун хмыкнул, не находя ничего пугающего ни в гневных взглядах, ни в поджатых губах, ни в осуждающих фырках. Она смешалась, потеряла контроль над ситуацией, а огню ярости, пылающему внутри нее, будто перекрыли кислород. Миссис Л. отвела взгляд, но постаралась хотя бы сохранить лицо. Через комнату она прошествовала, высоко держа голову, будто увенчанную короной, которая была слишком прекрасна, чтобы грубияны вроде Риддла могли ее увидеть.
