– Они выключили мою память, – прошептал он.

– Похоже на то, – кивнул доктор. – Я бы сказал: не выключили, а заблокировали. Кстати, исследования твоей черепушки дали именно такой результат: у тебя там такой сумбур творится, что… – он развёл руками. – Наш энцефаллограф аж задымил, когда мы тебя электродами обложили. Словом, всё, что с тобой было до сентября, в твоей голове не зафиксировано. Мёртвая зона, так сказать, прямо по Стивену Кингу. Белый лист бумаги – ни точки, ни запятой, ни тире; полный провал: даже детство, и то выпало напрочь, как будто его и не было вовсе.

– Та-ак, – протянул Пётр, сдвинув брови, – выходит, что я вовсе не тот, за кого себя выдаю? Так, что ли?

– Выпить хочешь? – внезапно предложил доктор. – По сто пятьдесят? Для поддержания духа, а? А то что-то меня трясёт всего.

Пётр кивнул. Доктор налил по полстакана водки; они молча выпили.

– Не знаю, – сказал он, – кто ты на самом деле – тот ли, кто обозначен в твоём паспорте, который, возможно, липовый, или кто-то другой… – он пожал плечами. – Не знаю. Возможно, к Петру Суханову ты, действительно, никакого отношения не имеешь.

– Надеюсь, что так.

– Надеешься?

– Именно. Не нравится мне этот тип, а особенно его пьяница-жена. Бр-р!..

Доктор вдруг встрепенулся.

– Кстати, кто такая Лариса? – быстро спросил он, в упор глядя на Петра.

Тот вздрогнул, как от удара током.

– Н… не знаю… не помню. – Он отчаянно замотал головой. – Хоть убей, не помню! А она что, из… из этой… из прошлой моей жизни, да?

– Мне-то откуда знать! Я ж всё-таки не ясновидящий. Просто в бреду ты неоднократно называл её имя, вот я и решил, так сказать, прозондировать.

Пётр обхватил голову руками и застонал.

– Не помню… ничего, ничего не помню!.. Что делать-то теперь, а? – он поднял на доктора глаза, полные беспомощной тоски. – Куда же теперь?..

– Не дрейфь, мужик. – Доктор уверенно поднялся и плеснул себе в стакан ещё грамм сто. – Найдём мы твоё прошлое, найдём; всё раскопаем, до самой последней минуты, до самого отдалённого мгновения твоей тёмной пока ещё жизни. Только одно мне скажи, мужик: сам-то ты согласен на эти раскопки, а? Если да, то вот тебе моя рука.

Он порывисто протянул руку и замер в ожидании.

Пётр растерянно перевёл взгляд с этой дружески раскрытой ладони на лицо доктора, раскрасневшееся то ли от выпитой водки, то ли от охватившего его воодушевления. Наконец он решительно поднялся и крепко пожал протянутую руку.

– Согласен.

– Вот это по-нашему! Вот таким ты мне нравишься. Вдвоём мы – сила! Вдвоём мы горы свернём, а если потребуется, то и шеи кому нужно.

Пётр, не выпуская руки доктора, пристально смотрел тому в глаза.

– А теперь ты мне ответь, – медленно проговорил он, – на кой хрен я тебе сдался? Валандаешься со мной, от смерти, можно сказать, спас, а зачем? Смысл?

Доктор грустно усмехнулся.

– А если без всякого смысла? Если просто так, за здорово живёшь? Смысл, говоришь? А скажи-ка, в твоей жизни много смысла? Вот то-то и оно. В моей, если говорить начистоту, его тоже не слишком-то. Просто, понимаешь… – он слегка стушевался, – приглянулся ты мне. Что-то у тебя в глазах было эдакое… не знаю, как и сказать. Словом, не вписывался ты в бомжарскую среду. Впрочем, если тебе моё участие в тягость, ты так и скажи. Я в друзья набиваться не стану.

Пётр хитро прищурился.

– Э, нет, так дело не пойдёт. Если мне не изменяет память, мы уже скрепили наш союз. Так что на попятный теперь уже идти поздно. По крайней мере, я этого делать не собираюсь. Да и тебе не позволю.

Доктор улыбнулся.

– Думаю, я в тебе не ошибся, мужик. Ладно, оставим сантименты, пора браться за дело.

– У тебя уже есть какой-то план?

– План не план, а так, некоторые намётки. Во-первых, жить ты будешь у меня. Никакие возражения не принимаются, – второпях добавил доктор, заметив протестующий жест Петра. – Я всё равно живу один, так что в тягость ты мне не будешь. Вдвоём даже как-то веселей. Во-вторых, завтра же устроишься на работу. На первых порах поработаешь санитаром в нашей клинике. Бабки, правда, небольшие, но на жратву хватит. А там поглядим. В-третьих, завтра я свяжусь с одним корешем из городского УВД, задам ему несколько вопросов по старой дружбе. Я ему когда-то пулю из брюха вытащил, так что он мне многим обязан. Как тебя моя диспозиция?

Пётр кивнул.

– Вполне.

– Тогда ужинать – и на боковую. Завтра начинаем новую жизнь, мужик. Вот увидишь – мы им ещё покажем!..

* * *

Утром, ни свет ни заря, доктор поднял Петра с постели.

– Собирайся. На работу пора. Хватит баклуши бить. Завтрак уже готов. Кстати, ты когда в последний раз в зеркало смотрелся? Ага, не помнишь! Так пойди и взгляни – там, в ванной, зеркало есть.

Пётр послушно направился в ванную комнату.

Из зеркала на него уставился мрачный, обросший тип с полуторамесячной щетиной, покрывавшей всё его измождённое лицо. Пётр невесело усмехнулся: фото с такими вот физиономиями обычно украшают плакаты «Их разыскивает милиция».

На пороге ванной появился доктор.

– Ну как, впечатляет? Хорош видок, не правда ли? Желания побриться не появилось?

Пётр кивнул:

– Появилось.

– Тогда дерзай. Бритвенные принадлежности найдёшь вот здесь.

Через четверть часа Пётр, гладко выбритый и надушенный лосьоном, вошёл в комнату. Доктор окинул его оценивающим взглядом и удовлетворённо кивнул.

– Порядок. Теперь хоть на человека похож стал. Лет двадцать как минимум сбросил. Садись за стол, мужик, времени у нас в обрез.

Когда с завтраком было покончено, доктор ещё раз критически осмотрел своего постояльца и покачал головой.

– С рожей твоей мы разобрались, а вот прикид у тебя явно неважнецкий. В таком даже в нашей Богом забытой клинике появляться не рекомендуется. Значит так: я тебе кое что выдам из своего барахлишка, благо, у меня этого добра навалом, а ты запрячь свою гордость куда подальше и поживей одевайся. Как заработаешь – рассчитаешься. Понял? И не ерепенься, у тебя всё равно выбора нет.

Пётр возражать не стал, хотя идея доктора пришлась ему явно не по вкусу. Впрочем, тот был прав: другого выхода у него, действительно, не было. В своём бомжарском наряде он вряд ли мог появиться в городской больнице, куда его в качестве санитара собирался пристроить доктор.

В тот же день Пётр был принят на работу и уже с полудня приступил к исполнению своих новых обязанностей.

Пролетел ноябрь, а за ним и декабрь. Пётр трудился в больнице, в поте лица добывая хлеб свой. Деньги, правда, платили небольшие, но на жизнь, как и предрекал доктор, хватало.

В клинике, каждый занятый своей работой, они почти не пересекались, однако вечерами, собираясь за кухонным столом на квартире у доктора, подробно обсуждали минувшие события и планы на будущее. Впрочем, событий за эти полтора-два месяца не было почти никаких. Память к Петру так и не вернулась, а сведения из городского УВД, на которые возлагал большие надежды доктор, пока не поступали. Каких именно сведений ждал доктор, Пётр не знал, доктор же на его вопросы лишь лукаво щурился и подмигивал: мол, не торопи события, мужик, придёт время – узнаешь.

Разговоры в основном вертелись вокруг той тёмной истории с вырезанной почкой и неизвестным мерзавцем, эту почку присвоившим.

– Я одного в толк не возьму, – говорил доктор, прохаживаясь по комнате, – почему они тебя не укокошили? Ведь куда было бы проще: пулю в затылок – и концы в воду. Уж тогда-то тебе язык точно никто развязать не смог бы. С мёртвых, сам понимаешь, взятки гладки. Так? Так. А они почему-то пошли на риск. Спрашивается – зачем?

Пётр пожал плечами.

– А леший их разберёт – зачем…

– А ты думай, думай своим умишком, мужик, кумекай, шевели извилинами. Ну?

Пётр снова пожал плечами.