- Ты – единственный, кто у меня остался, - прошептал он.

Я обнял его и поцеловал. Меня окутало всепоглощающее чувство заботы, уверенности в том, что никто и ничто не сможет лишить меня этого стремления быть с ним, заменить ему кого угодно. Я готов был пожертвовать всем на свете, готов был продать душу этому черноглазому черноволосому демону.

- Я люблю тебя до смерти, - всхлипнул я.

Рюноске отстранился и заглянул в мои невидящие, затуманенные желанием глаза.

- Не надо так, - строго сказал он. – Смерть – это не твоя тема. Запомни это.

- И не твоя, - отозвался я. – На тебе ответственность прежде всего за самого себя, а ты мне нужен.

В ответ он поцеловал меня коротко в губы. Что могло значить, что он ни в чем не уверен.

Мы перекочевали на кровать. Рюноске толкнул меня, я распластался посреди красного покрывала. Он выцарапал его из-под меня, залез на кровать коленями и подполз ко мне, остановившись надо мной, меж раздвинутых ног.

Рюноске с вожделением осмотрел меня.

- Будь моей женой, - сказал он.

Я рассмеялся.

Он опустился вниз, взял в рот мой член и заглотил его. Я вцепился в его отросшие черные волосы. Он застонал от боли и удовольствия.

Когда я кончил, он поднял голову и посмотрел на меня. Я не узнавал Рюноске. Он стал совсем другой. Вроде те же черты лица, те же черные волосы, те же глаза, которые смотрят обычно отстранённо. Вот оно что. Взгляд Рюноске изменился. Он стал… хм, проницаемее. Будто Рюноске разрушил преграду между нами, а сильнее всего это отразилось через глаза.

Я подтянул его к себе и поцеловал. Такого приступа любви и блаженства я не испытывал давно. Будто нам наконец-то все позволено, и даже если я что-то не знаю о Рюноске, то смогу узнать. Теперь да.

Он облизал свои пальцы и сунул сначала один, а потом и второй в меня. Это был первый раз, когда мы заходили так далеко. Я, соответственно, сжался. Он наклонился и провел губами по моей скуле, потом по веку и кончику носа. Нежно-нежно. Меня бросило в дрожь. Рюноске воспользовался моментом и ввел пальцы.

- Ублюдок, - прохрипел я.

- Бесстыжая сволочь, - с рваным смешком отозвался он.

Он нервничал не меньше меня.

Он делал что-то пальцами, и сначала ощущения были странные. Я задавался вопросом, а сможем ли что-то сделать – два неумехи. Но потом Рюноске задел какое-то место, и меня стрелой пробило удовольствие. Простата, я полагаю. Я всех святых возблагодарил за то, что они придумали этот несчастный, бесполезный казалось бы, отросток.

Рюноске задержал там и начал теребить это место. Я изнывал. Вцепился в его руки-плечи и пытался не потерять сознание. Рюноске поцеловал меня и вынул пальцы.

- Ясненько, - усмехнулся он.

Я почувствовал, как головка его члена тычется в сфинктер. Рюноске склонился надо мной, держась на одной руке, а второй помогал головке протиснуться в узкое отверстие. Получалось плохо.

- Расслабь там все, - попросил Рюноске почти жалобно.

Я устроился поудобнее и попытался не сжиматься, когда головка стала снова проталкиваться внутрь. Стало получаться. Понемногу Рюноске смог ввести член до половины.

- Боже, кто же знал, что это так затруднительно, - прокряхтел он.

Я засмеялся, и он одним рывком вошел в меня. Смех смешался с криком, а потом все это превратилось в кашель.

Рюноске принялся меня успокаивать, гладить по щеке. С его лица градом катился пот. Я убрал его рукой и облизал пальцы.

- Хм, неплохо, - констатировал я.

- Твоя сперма все равно лучше.

- Извращенец.

Он улыбнулся и позволил себе толкнуться. Я впился руками в простыни. На первый раз вышло не очень. Больно. Я простонал в голос, сквозь сжатые зубы.

- Тшш, - прошипел Рюноске. – Мы справимся.

Я кивнул. Я готов был кивать всему подряд, когда он говорил таким голосом. И уж тем более, когда он находился во мне.

Он начал двигаться. Сначала медленно и осторожно, потом, когда боль утихла, и появилось удовольствие, быстрее. Вскоре я уже ни о чем думать не мог. Да и он, наверное, тоже.

Проснулся я от шума. Рюноске одевался на церемонию кремации. Я сел в постели и стал наблюдать за ним. Весь его вид показывал успокоение. Рюноске смирился с утратой. По крайней мере, чувствовал себя лучше, чем день назад.

- Мне пойти с тобой? – спросил я.

- Нет. Это только для меня и него.

Рюноске стоял перед зеркалом и завязывал пальцы в узел, пытаясь разобраться с галстуком. Потом он посмотрел на себя в зеркало и отбросил галстук в сторону, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и поправил воротник. Развернулся ко мне и встал в стойку с повисшими плетьми руками.

- Я б тебя трахнул, - слукавил я.

- Пока только я тебя трахнул, - парировал Рюноске.

- Ему понравится, - с улыбкой сказал я.

Он кивнул и поблагодарил меня.

- Я позвоню тебе. Нужно развеять его прах.

- Окида говорил, что забронировано место для урны.

- Не собираюсь держать его в урне. Это бессмысленно. Даже гребанное тело кладут в гроб и закапывают в землю для того, чтоб оно там разложилось, а в конечном итоге, превратилось в прах и смешалось с землей.

- Не к кому будет прийти, когда станет одиноко.

- У меня есть ты на такие случаи, нет?

- Да. Но…

Он сел на кровать и обнял меня.

- Все в порядке, ладно? Отец тоже был рационален и одобрил бы мое решение. В конце концов, теперь его судьба в моих руках.

- Ладно. Убедил.

Рюноске поднялся и еще раз взглянул на себя в зеркало.

- Ты прекрасен, - сказал я.

Он улыбнулся и вышел за дверь.

Я какое-то время сидел, почти неподвижно. Невидящим взглядом глядел вокруг. Комната Рюноске. Шкаф для одежды, письменный стол, дорогущий ноутбук, навесная трёхъярусная полка с книгами, фото, хаотично развешанные на каждой стене (воспоминания из путешествии).

Меня обуял интерес. На одной фотографии Рюноске статно стоял возле отца. Они позировали на фоне какого-то старинного замка, расположенного на пустоши, высокая сухая трава, ветер развевает волосы Рюноске. На другом – Рю в плавках. Красавчик. Он загорел. Вид у него надменный и заносчивый. Отца рядом нет. Зато за спиной – песок и море. Он улыбается. На Заднем плане еще двое. Они не японцы. Скорее всего, американцы или австралийцы. Веселые улыбчивые парни одного с Рю возраста. На третьем – Рю обнимает девушку, хрупкую и невинную. Она косится на него, но не смотрит прямо. У нее черные волосы, каре до плеч. Сзади – Эйфелева башня. На четвертой – специально так близко повешены – они целуются, причем так смачно, что не стоит даже сомневаться, что между ними было нечто большее, нежели просто поцелуй. Со злостью и ревностью представляю, как Рюноске, мой Рюноске, крутит роман с этой девицей, как трахает ее в номере отеля или в домике, снятом на время каникул.

В основном там, конечно, просто веселые дружеские фото. Даже начинаю завидовать Рюноске. Он столько путешествовал, в то время как я никуда не выезжал из Японии, более того, из своей префектуры. И как мы могли сойтись с ним? Вернее, следует задать другой вопрос: как надолго Рюноске хватит быть со мной?

Проходит еще около часа. Я успеваю привести себя в порядок, беру какие-то из повседневных вещей Рюноске (не в костюме же ходить), спускаюсь вниз и завтракаю. Позвонил Рюноске и попросил прийти на пирс Ямаока.

Едва я спустился в сад, как Окида-сан догнал меня и предложил подвезти. Мы доехали до пирса, меня высадили чуть поодаль. И до Рюноске, стоявшего на самом конце причала, я дошел пешком.

В руках у него была серебристая урна. Он прижимал ее к себе, обхватив обеими руками.

- Спасибо, что пришел, - сказал Рюноске.

- Ты издеваешься? Как я мог не прийти.

Он грустно улыбнулся.

- Пора попрощаться с отцом навсегда.

Рю открыл урну и еще какое-то время держал ее. Лицо его было задумчивым без намека на слезы. Наверное, даже в крематории он не проронил ни слезинки.