Я попытался не думать об этом. Это не должно было иметь значение. Пока я не узнаю все из уст самого Рюноске, я не собираюсь запариваться по этому поводу. Однажды все эти дурацкие слухи завели меня в дебильное положение. С другой стороны, из-за них я сблизился с Рюноске.

- Это глупые слухи, - заявил я.

- Да, конечно, - промямлила Саки. – Ты говорил с ним?

- Нет.

- Тогда откуда ты знаешь?

- Я не знаю.

Я чувствую.

Мы еще какое-то время посидели и поговорили. Саки ушла в хорошем расположении духа. По крайней мере, мне так показалось. А после времени, проведенного с ней, мне стало гораздо спокойнее на душе.

Едва я успел подняться на ноги, как позвонил Рюноске. Сначала это был неопределенный номер, но я сразу понял, чей он.

Его голос был еле слышим. Тихий. Глухой. Подавленный. Но при этом ровный и твердый. Он сказал:

- Папа умер.

Значит, слухи оказались правдивы. Но я решил не делать скоропостижных выводов. Пока я имею один факт – смерь отца Рюноске.

- Как это случилось?

- Его застрелили.

- Ты видел это?

Рюноске помолчал.

- Нет.

- Слава богу.

Вспомнились слова Окиды, который рассказывал о смерти матери Рюноске. Даже если Рюноске достаточно взрослый человек, повторение события детства могло очень глубоко ранить его.

- Завтра церемония погребения. Я хочу, чтоб ты пришел.

- Ты уверен?

Там будут якудза, много, много якудза. Влиятельные люди. Опасные люди. Чужие люди. Точнее, я там буду чужеродным элементом.

- Я хочу, чтоб ты был со мной в такой момент.

После этих слов никаких сомнений не осталось.

- Хорошо.

- Окида приедет за тобой около девяти.

- Я буду готов.

Рюноске повесил трубку.

Я некоторое время слушал короткие гудки. Будто они посылали какой-то сигнал в мой мозг, который мне нужно было расшифровать. Я перерабатывал услышанное. И слезы навернулись на глаза. Даже не из-за того, что я услышал, а из-за того, каким был голос Рюноске. Чудовищное чувство сожаления охватило меня. Мне хотелось быть с ним сейчас там и прижать к себе, поглотить его, чтоб забрать его боль и заглушить при этом еще и свою.

Утром я оделся в единственный парный черный костюм, какой был в гардеробе. Родители выразили желание пойти со мной, но я сказал им правду: их никто не ждет там. Я не пошел бы в такое место, если бы Рюноске не связывал меня с ним. Рюноске стоял превыше страха и ритуальности. Рюноске стал моим божком, живущим на земле и так сильно похожим на человека, но источающим столько эфемерного, что невозможно было надышаться им.

Без пяти девять у дома остановилась черная элегантная машина. Соседи глядели в окна или выходили на улицу. Окида-сан, несмотря на случившееся, обрадовался мне. Я обрадовался ему. Очень. По моей просьбе мы заехали в супермаркет, где я купил бутылку вина, которое мы с Рюноске распивали когда-то. Эта марка связывала нас с Рюноске в обрамлении хороших воспоминаний.

Окида-сан всю дорогу приободрял меня и сказал, чтоб я не боялся всего, что будет происходить. Он понимал, что меня до чертиков пугает перспектива оказаться в обществе разночинных якудза, но он сказал, что они не дотронуться до меня и пальцем.

Он высадил меня у парадного входа. Ворота в поместье широко распахнуты. Крутые машины. Черные мерседесы, дорогущие фольксвагены, лимузины, откуда выгружались подарки родственникам и поминальные венки усопшему. Все эти люди (в основном мужчины в возрасте) выглядели презентабельно. Так же было и много молодых мужчин. Даже женщины, одетые в темные ритуальные кимоно. Они сопровождали двоих мужчин.

Рюноске стоял у входа в дом и кланялся пришедшим. Одна женщина приласкала его щеку, поцеловала (почти в губы), посмотрела на него с нежностью, поклонилась и вошла в дом, где уже собралось множество гостей.

Я нехотя смешался с толпой. Этакий одинокий странник, влившийся в табун странствующих цыган. На меня обращали внимание, но не выказывали это явно. Однако, только идиот не понял бы, что он замечен. Казалось, мое появление даже несколько огорошивает посетителей.

Я подошел к Рюноске. Сначала он не видел меня. Его голова опущена в траурном жесте. Смотрит на ноги приходящих. Но едва я стал вплотную, он поднял голову. Его глаза наполнились благодарным теплом (какое я впервые увидел в нем) и протянул мне руку. Я посмотрел на руку. Не знаю для чего. Она выглядела одновременно и чужой рукой (молодого мужчины, взрослого, самостоятельного, несущего бремя ответственности), и родной, до боли знакомой, той самой рукой, которая ложилась мне на скулу перед тем, как наши с Рюноске губы соединялись в поцелуе.

Я взялся за руку. Рюноске сжал меня до боли, притянул к себе и обнял. Его голова покоилась на моем плече. Люди проходили мимо, кланялись, а мы стояли, обнявшись.

- Ты – мой спаситель, - пробормотал Рюноске.

Мы отстранились.

- Если тебе неуютно здесь, можешь подняться в мою комнату. Я зайду, когда все закончится.

Я покачал головой.

- Нет. Я пришел не для того, чтоб прятаться весь вечер в ожидании конца церемонии. Такое больше не повторится. Я буду рядом.

Рюноске слабо улыбнулся.

- Спасибо.

Мы стояли бок о бок и приветствовали гостей, как два брата, словно оба потеряли отца. Рюноске взял себя в руки и вел себя, как маленький король. Наследный принц престола, что по сути таковым и являлось. Это продолжалось в течение многих часов. Когда стало вечереть, ворота закрылись. В доме устроили банкет, где каждый сказал несколько слов об умершем. Хироши-сан лежал в гробу посреди комнаты. Рюноске постоянно задерживал на нем взгляд, задумывался, а потом выныривал из мучивших его мыслей, когда кто-то в очередной раз подходил, чтоб высказать свои соболезнования или просто поговорить. Меня выбешивали такие типы, которые подходили только для того, чтоб обсудить дела грядущие – дела клана. Я понимал, что это важные вопросы, но неужели нельзя было проявить хоть немного уважения и подождать до окончания церемонии.

Когда я понимал, что Рюноске на взводе, то брал его за руку или клал ладонь ему на плечо. Он расслаблялся, и наш вечер продолжался.

Когда мероприятие завершилось, гроб увезли в крематорий, где он будет храниться до завтрашнего дня, после чего его сожгут в присутствии Рюноске. Посетители тоже начали расходиться. Они еще раз выразили сочувствие и ушли.

Мы остались одни посреди дичайшего бардака. Слуги бегали по залу и уносили тарелки, фужеры, убирали мусор. Рюноске это все угнетало. Не стану скрывать, меня тоже. Мы сели на диван. Рюноске долго смотрел перед собой, потерявшийся в своем мире скорби.

- Так ты теперь глава клана? – спросил я.

Рюноске склонил голову на мое плечо. Я обнял его за плечи и прижал к себе.

- Тяжело терять родителей. Вдвое тяжелее, когда после них остается такое бремя. По сути, все это – это то, что лишило меня отца. А теперь я вынужден заботиться обо всех этих людях, решать их проблемы, нести ответственность за сотни жизней. Я не готов, Тецу.

Я приласкал его, прижался виском к его голове.

- Ты не обязан брать на себя такую ответственность.

- Я возьму, - просипел Рюноске.

Я никогда еще не видел его таким раскисшим. После смерти отца он остался один, чувствовал себя брошенным.

- Не дай себя убить, - пробормотал я.

Он сел, повернулся ко мне и посмотрел мне в глаза. Устало, но без тени напряжения.

- Я люблю тебя, Тецу, - сказал он.

Я поцеловал его, и он ответил без замедления. Мы вцепились друг в друга, как два беспомощных зверька. Рюноске расстегнул несколько пуговиц на моей рубашке, стянул пиджак.

- Идем, - он заставил меня подняться, мы взошли по лестнице.

Закрывшись в его спальне, где я ни разу, кстати, не был, мы разделись. Я высвободил ноги из брюк и трусов и отбросил все мешавшее в сторону. Рюноске наблюдал за мной и тоже раздевался. Он приблизился ко мне и прижался всем телом, отведя назад, к стене.