- Я серьезно, - не унимался я. – Я хочу сделать это для тебя.

- Может, позже, - отозвался он.

Но я знал, что он возбужден, потому что сам был в таком состоянии, что еле терпел. Ремень поддался быстро, и Рюноске не стал сопротивляться. Бегунок отъехал вниз, и я забрался рукой под трусы Рюноске. Он задержал дыхание.

- Ты когда-нибудь мастурбировал?

- Заткнись, – потребовал он.

Я нащупал напряженный член, запертый в тесном пространстве нижнего белья, и принялся медленно отдрачивать. Он был горячий и пульсирующий. Тугой и твердый, все еще продолжавший увеличиваться.

Рюноске прерывисто задышал, но голова закружилась у меня. Он прижался губами к моим губам и жадно целовал. Мне не хватало воздуха, сознания еле-еле хватало, чтоб продолжать работать рукой.

- Раздевайся, - приказал низкий хриплый голос.

Я стянул с себя брюки вместе с трусами. Рюноске опустился сверху, одновременно стягивая свое белье. Когда его плоский натренированный живот прижался к моему, я кончил.

Он хрипло рассмеялся, будто вот-вот закашляет, как больной.

- Прости, - шепнул я.

- Я сам сейчас кончу, - признался он.

Он сел, забрасывая мои ноги поверх своих. Я обхватил его бедра, и он попросил меня двигаться. Я подчинился, он продолжал дрочить себе и гладить меня в паху и внизу живота. Возбуждение подступало снова. Мы шумно дышали. Рюноске напрягся, закрыл глаза и обильно кончил. Я продолжал отдрачивать себе. Он склонился надо мной, опираясь на руку, поставленную сбоку от моей головы, и принялся наблюдать за тем, как я довожу себя до разрядки. Его рука то сжимала, то разжимала мои яички. У меня резало в животе и в груди. Я простонал:

- Нет, Рюноске… Не трогай.

- Рю.

- Рю.

Он сильнее сжал меня, и я кончил.

Мы лежали рядом. Наши тела соприкасались. Мокрые от пота и горячие. Я чувствовал запах Рюноске, знал, что теперь покрывало пропитается им, и даже когда он уйдет, еще какое-то время я смогу чувствовать его присутствие.

Мы сходили в душ. Запах пота и грязи после долгого дня ушли, остался только чистый запах кожи. Мы не спали полночи. Болтали и занимались петтингом. Когда речь вдруг зашла об учебе, Рюноске спросил, когда я успеваю заниматься, если после школы работаю. Я рассказал свой прием, который заключался в том, что я не выполняю всю домашку, а только то, что впоследствии будет стребовано. Некоторые предметы я не делал от слова «совсем», потому что умудрялся выкручиваться за счет хорошей памяти и устных ответов.

- У меня есть своя система, и если не терять ориентиры и продолжать им следовать, то можно продержаться.

- Вся твоя жизнь разложена по такой схеме? – спросил Рюноске.

- Отчасти, - признался я. – Не думаю, что это плохо. Такая схема позволяет грамотно распределять время, а еще пропадает возможность запутаться в себе.

- Запутаться в себе, говоришь, - пробормотал Рюноске.

Эти слова вызвали приступ паники. Резкие скачки в настроении Рюноске никак не выходили из головы. Что, если завтра все опять повторится? Он станет чужим, и это причинит мне боль. Или… Он просто экспериментирует со мной. Я решил не пугать себя такими идеями, тем более Рюноске находился рядом.

Утром я задался вопросом, стоит ли вообще идти в школу. Мы могли остаться вместе и пробыть так до обеда или чуть подольше, а потом я отправился бы на работу. Но Рюноске оказался неожиданно категоричен. Не думаю, что действительно горел желанием появиться в школе. Казалось, он не хочет давать нам лишнюю возможность сблизиться. С наступлением нового дня Рюноске как будто обновлялся, а мне приходилось его раскачивать.

Он предлагал вызвонить Окиду или кого-то другого или, на худой конец, вызвать такси, но мы отправились пешком. Путь занял не дольше обычного, но мы все равно опоздали. Стояли у двери, как два дурака, пока учитель отчитывал нас, разглагольствуя об ответственности и самовоспитании. Как два счастливых дурака.

После урока Саки спросила меня, что происходит. Вид у нее был как нельзя более серьезный и испуганный. Саки мне нравилась, я ей доверял, но не настолько, чтоб признаться, что эту ночь мы провели вместе. Выдумывать я тоже не стал. Вот и получилось, что Саки стояла возле моей парты, глядела на меня возбужденная и нетерпеливая, а я молчал.

- Вы были вместе? – закричала она.

Я накрыл ее рот рукой.

- С ума сошла? – прошипел ей в ухо. – Может, объявишь об этом всему свету?

Она вскипела, схватила меня за руку и выволокла из класса.

- Как ты мог? – продолжала негодовать она.

Кое-кто высыпал из класса, другие пялились в небольшие оконца. Я вывел Саки на крышу и закрыл за нами дверь.

Она разъяренно дышала и плакала.

- Я думал, ты не настроена против Рюноске.

- Я не могла предположить, что вы зайдете так далеко. Это не казалось серьезным. Просто увлечение. Такеда – он такой, он умеет привлекать внимание.

Ее глаза заблестели огнем надежды.

- Он угрожал тебе? Он что-то сделал тебе, поэтому ты пошел на это?

Я покачал головой.

- Саки, ты казалась мне куда умнее.

- Что?

- Посмотри на меня, - я подошел ближе, открытый настолько, насколько только мог.

Она дрожала от испуга. Кажется, мой авторитет здорово подорвался.

- Разве я похож на того, кого принудили?

Она нехотя смотрела на меня, а потом отрицательно покачала головой.

Мы молчали. Саки пыталась успокоиться, но ее дыхание срывалось, и она снова ударялась в слезы.

- Саки, не бросай меня, - попросил я. – Если что-то случится…

Я не хотел думать о том, что что-то, включая самого Рюноске, разведет нас с Рюноске в разные стороны, но ситуация имела облик хрупкого ювелирного изделия, которое приходилось обрабатывать каждый раз, чтоб оно не потеряло форму. Рюноске что-то тяготило, но я пока не знал что.

- Если ты уйдешь, я останусь один.

Она зло посмотрела на меня.

- Ну, ты и эгоист, Уэда! Как ты смеешь просить меня о таком?

Я склонил голову.

- Прошу, постарайся понять. Ты мне нужна. Мне нужна твоя поддержка.

- Так не уверен в этом парне? Или в себе?

- Во всем. Мир вокруг рушится.

Она села на поребрик и тяжело вздохнула.

- Я много не знаю, - сказала она. – Ты просишь о большем, чем заслуживаешь. Но ты честен, поэтому я не могу обвинить тебя в том, что ты разбиваешь мне сердце.

- Я готов сделать что угодно, чтоб загладить вину.

- Расстанься в Такедой.

- Это не то, что возможно сделать, и даже не потому, что мы не встречаемся вовсе.

Она посмотрела на меня с жалостью. Мне показалось, будто почва уходит из-под ног.

Взгляд был пронзительный, меткий, пугающий. Меня отчего-то охватил ужас, будто, сама того не подозревая, Саки ведает что-то, что сулит мне одни только неприятности, даже печали, которые разрушат мою вселенную на мелкие осколки.

- Я вас не понимаю, - произнесла Саки таким чужим, отстранённым тоном, какой, возможно, бывает только у приведений, которые возвращаются в этот мир, чтоб предупредить живущих, насколько глубокая скорбь ждет их после смерти.

Она поднялась и ушла, задержавшись на пороге. Там она обернулась на кого-то, а когда я остался один, на крышу вышел Рюноске.

- Что ты здесь делаешь? – спросил я немного растеряно.

- Я волновался.

Он прошелся до края крыши и встал, сунув руки в карманы. Дул промозглый ветер, а на Рюноске только рубашка с коротким рукавом. Ткань трепыхалась. Темные волосы, как паутина, облепили лицо.

- И как много ты слышал? – спросил я без особого энтузиазма.

- Достаточно.

Он развернулся ко мне лицом.

- Так вот как ты это воспринимаешь. «Мир вокруг рушится».

Только сейчас я понял, почему тон Саки вызвал у меня настолько негативные эмоции. Она говорила совсем как Рюноске, когда он собирался сломать очередную доску на подвесном мосту, который связывал противоположные берега, на одном из которых находился я, а на другом – он.

- Если для тебя это так мучительно…