Через пять месяцев деньги закончились, и Джин отправился на улицу. Он несколько недель ночевал в парках, под машинами на парковках. И в какой-то момент стало настолько тяжело, что хотелось сдохнуть. Хотелось сна в мягкой постели, нормальной еды, любви, отдыха, спокойствия. Они встретились на улице возле клуба: худой костлявый Сокджин и расслабленный Намджун. Они смотрели друг на друга на расстоянии вытянутой руки, наблюдали молча, глубоко дыша. Ким тянет к нему руку, думая, что этот незнакомец похож на его отца слишком сильно.
Джин настолько заебался, что ему лишь бы в кровати поспать. И он сейчас именно в том возрасте, когда хочется трахаться, обжиматься, когда организм требует комфорта и спокойствия. И всего этого нет, совсем нет, не было толком никогда и, видимо, не будет. Он прищуривается в свете фонаря, опускает глаза и сильнее кутается в слишком тонкую кофту. На улице октябрь, поэтому ветер промозглый насквозь продувает, что только кости трещат под его напором. Парень понимает: ему пневмония светит такими темпами. И похоронят его рядом с Кихо на собачьем кладбище, думается.
Обычно у клуба тусуются шлюшки на одну ночь. И Намджун впервые видит здесь юношу, наверное, почти своего ровесника. Вот так он ещё не пробовал, поэтому заиграет, подмигивает бледному зашуганному молодому человеку. А Джин решает, что всё ненастолько и плохо. Что лучше подставить задницу и временно прогнуться, чем канючить, упираться и, в конце концов, сдохнуть на улице. Он принимает широкую протянутую руку на своём плече. Джин достаточно взрослый, но у него прежде секса никогда не было. В такой ситуации ему и передёрнуть некогда, что говорить о настоящем контакте.
Намджун ещё в авто понимает, что сорвал куш. Когда целует, но они сталкиваются зубами. И парень перед ним отправляется, тянется, чтобы попробовать снова. Он не неуверенный, он чистый, как монахиня. Поэтому целуется со странно возбуждающим причмокиванием своими пухлыми сухими губами. Он насквозь прозябший, пахнет листвой и бетонные стенами парковки. По нему видно, что он бездомный и ничей. Что никто не будет искать. И кожа под изношенной одеждой у него чертовски тонкая, что косточки просвечивают.
Намджун кусает его в изгиб шеи, принуждает откинуть голову. У этого парня странно кривые пальцы. Откуда ему знать, сколько раз они были сломаны? Верно, неоткуда. Поэтому Ким этим голову не забивает, наслаждается девственным телом, буквально лижет чужой рот, проталкивает туда свой язык, посасывает и кусает. Сокджину дышать нечем. Он глядит из-под полуопущенных ресниц, чувствует, как с головой кроет от вожделения, что только руки дрожат. Ему нравится чувство, которое он смакует после поцелуев, когда парень, жаждущий его трахнуть, отрывается перевести дух. Его трудно охарактеризовать, но оно трепещет где-то над диафрагмой, поднимается выше, давит на рёбра и лёгкие. Голову вскруживает от прикосновений к хрупко-широким плечам, животу. Джин силится втягивать воздух потише, а не сквозь стиснутые зубы задыхаться. Каждый глоток воздуха настолько обжигающе-холодный, что грудь вздымается прерывисто, замирает.
Намджун с парнями никогда не пробовал. Видел, как его знакомые многократно делали подобное перед ним, как стонали от узости чужой дырки. Те, что были снизу, довольны оказывались далеко не всегда. По крайней мере, иногда это даже заканчивалось госпитализацией. И единственное, что хорошо запомнилось, – смазка. Её должно быть много, больше, чем требуется для секса с женщиной. Иногда для того, чтобы нагнуть очередную девку, стоило только чуть возбудить её, и в трусах под короткой юбкой сразу становилось скользко и мокро. Поэтому парень набирает СМС прислуге, чтобы всё необходимое через десять минут уже было в его комнате. До дома остаётся не особенно много, но Ким силится не начать раздевать будущего любовника прямо здесь.
Джин кусает распухшие от поцелуев губы, когда думает о том, ради чего он готов запрыгнуть в койку к незнакомцу. Мысли путаются в огромный клубок из “если…” и “потом… “. Стать шлюхой ненастолько плохо. Если всё пойдёт хорошо, то даже напрягаться не придётся. Его обеспечат, если он понравится. А ради этого стоит хлопать глазами, поменьше болтать и стонать погромче. Желательно так, чтобы к концу голос сорвался на болезненные хрипы. Но его и так передёргивает, когда касание горячего языка к шее перерастает в укус, оставляющий красный след. Будь Сокджин девкой, потёк бы уже Ниагарским водопадом, что только отжимай трусы. Но его, в самом деле, ведёт от каждой ласки, которая ощущается совсем не так, как по чужим рассказам. Это лавина, а не пожар, цветущий под кожей языками яркого пламени.
Машина тормозит у огромного дома. Джин такой видит впервые, поэтому стоит и смотрит. Даже возбуждение на секунду затухает. Но оно вскипает вновь, стоит чужим пальцам коснуться острого плеча. Его почти волокут по дому, щёлкает дверь комнаты, и юноша падает на огромную кровать, которая не скрипит под его весом, как это всегда было. Он теряется при ощущении мягкого матраса под телом, но собирается, берёт себя в руки и понимает, что со временем это пройдёт и он станет независим. Но он плавится под напором ласк, подставляет для поцелуев острый кадык и кусает себя за ладонь, удерживая стоны.
Намджун стаскивает с него подобие одежды и оценивающим взглядом проходится по фигуре. Кости выпирают везде, где можно. И особенно ему нравятся узкие бёдра, которые, вроде бы, на женские не похожи совсем. Но ноги у этого чувака вне конкуренции со всеми теми, которые Джун в этой жизни видел. Ему даже немного завидно, на долю секунды. Джин обнажённым чувствует себя неуютно. Поэтому пытается стащить с партнёра хотя бы рубашку, но боится хоть пуговку оторвать. Ким сжимает его, блять, боже, кривые пальцы одной рукой, а другой отрывает все кнопки и защёлки на своей одежде, которые со звоном осыпаются на пол. У него таких сотня, ни одну не жалко.
Сокджин судорожно сглатывает, оказавшись прижатым к широкой груди, жар которой сжигает его заживо, печёт внутренние органы, будто в духовке. Его член обхватывают чужие пальцы, и юноша не успевает вовремя заглушить стон, разрезающий глухой раскалённый вакуум, который кипятком на кожу секунду назад опускался. Теперь накрывает стыд. Джин укладывает голову на татуированное плечо, чтобы в глаза не смотреть, и тихо скулит, подбрасывая навстречу кольцу пальцев бёдра. Под веками, только глаза закрой, искры пляшут, во все стороны всполохами пламени бросаются. Когда смущение медленно умирает где-то на задворках сознания, парень прогибается в спине, чтобы прижаться сильнее, чтобы касаться кожа к коже и сгорать. В ответ он получает поцелуй в губы, который больше похож на секс ртами. Джин хлюпает, пытаясь ласкать глубже и сильнее, чем может и умеет.
– Ох, а ты та ещё сучка, да? Скажу тебе своё имя, чтобы ты мог его стонать: Намджун, – парень руками гладит впалый живот, щекой трётся о плечо и припадает к груди.
Он неоднократно видел подобную ласку, но боится переборщить, потому тонкую кожу ореола втягивает, перекатывает сосок между зубами и слушает, как Джин даже с закрытым ртом не может удержать похабные звуки. Воздух накаляется от каждого движения. Джин мечется, пытаясь извернуться от ошеломляющей ласки. По всему телу будто ток расходится от полумягких прикосновений горячих, чуть грубых пальцев. Кожа будто по швам расходится, падает тонкими лоскутками на шёлковые простыни и вздувается от жара.
От Джина пахнет уличной пылью и дождём. Его нужно отправить отмокать в душ, отпоить тёплым чаем и обнимать. Намджун вместо этого трахает его пальцами, пытаясь сдержать восхищённый вздох. Он видел много девственниц, которые за брендовые шмотки раздвигали ноги. Но этот… В душе не ебёшь, чем он руководствуется, когда готов подставить свою задницу. Он не знает его имени и семьи. Возможно, он собирается засадить до искр из глаз вражескому шпиону – похуй. Где-то внутри головы копошится предчувствие, что это неправильно, что этого никак нельзя совершать прямо сейчас. Ким показывает судьбе средний палец, когда одним резким движением проникает в ненормально узкую дырку. Джин поджимает на ногах пальцы и рычит в подушку, сглатывает поступающие слёзы. Боль разносится по телу трепещущей волной и он хнычет, сводя ноги, чем делает только хуже.
