В любом случае, Джин трёт виски и заказывает еду на дом в блядские пять часов утра. На той стороне провода слышен шок, который быстро сменяется грозностью. Что-то о доплате за такой ранний вызов. И только когда менеджер отключается, Сокджин предлагает сходить ему нахуй. Хорошее утро, ничего не скажешь.

– Пахнешь, как пепельница, – досадливо и возбуждающе шепчет Намджун ему на ухо, – не кури,

сучка моя.

Комментарий к V

Фикбук страницы как-то по лаунски считает, горю. У меня их больше, чем он пишет.

========== VI. Old wound one ==========

Комментарий к VI. Old wound one

Господи, эту главу я пытаюсь залить во второй раз. Меня уже косоёбит, потому что мой интернет глючит. Я писала весь день, потому что и так безбожно задержала, простите.

Линейка глав old wound не является основной, но важно ознакомиться с этими текстами, которые будут появляться по мере нужды и возможности. Вообще, я бы раскрыла отношения Хосока и Юнги больше, даже с интимной стороны, но боюсь, что это оттолкнёт читателей. Мне просто придётся проставить андерейдж, который может сузить аудиторию. Если хотите Юнсоков и больше информации о них отпишитесь в ос или комментарии, можно в вк, мне это очень важно.

Спасибо, что читаете, ошибки в пб, потому что не вычитала толком перед публикацией. Всех люблю и обнимаю, лапушки.

12 марта.

За шесть лет и двадцать семь дней до основных событий.

Хосок приёмы и ужины в бандитском отцовском кругу ненавидит до глубины души. Ходит через раз, только когда настырному Чимину одному скучно там. Он любитель побыть на слуху. Крутится у всех под ногами, улыбается так по-кошачьи и бесит каждого третьего. Ему вот только пятнадцать стукнуло, а он ходит, лапает официанток, потягивая шампанское из хрустального фужера. И походка вальяжная, широкая, раскидистая.

Большой зал сверкает роскошью. Вычурные росписи, лепнина, белые колонны, мраморная лестница. Пол натёртый, блестящий, из керамической плитки. Хосок видит в нем своё отражение, поправляет серый пиджак в тонкую полоску и бегает глазами по гостям. Он здесь один из самых юных, кроме Чимина, который уже начинает откровенно скучать, принимая любезности от окружающих.

Пак оживляется вместе с толпой, когда сообщают о приезде дьявольски прекрасной госпожи Мин. Хосок видел её не единожды, чувствовал её флирт, как она очерчивала взглядом его фигуру и плотоядно облизывалась. Много слухов ходит о её любовниках, говорят, что в постели она так же хороша, как и на лицо. Но Чимина интересует совсем не она, а её малолетний сын. Они, должно быть, почти ровесники, ведь это его первый выход в свет. Он надеется увидеть такого же развязного юношу с повадками его матери, жадной улыбкой, которая скорее полуоскал. Но сын прячется за спиной женщины.

– Он забитый что ли? – полувопросительно и слегка раздражённо спрашивает Чимин, – сюда так даже одноразовые смущённые шлюхи-модели приходили довольные, одним своим видом всех вертя.

Хосок видит тёмную макушку парня. Госпожа Мин светловолосая загорелая, а этот бледнолицый, темноволосый, и пальцы у него какие-то нездорово тонкие. Он ловит себя на мысли, что в этой семье про детей говорят посредственно, как о вещах. И, наконец, он видит его глаза, глубокие и чёрные, как самая проклятая космическая бесконечность. Ему плохо от него, буквально подкожно кипяток заливают. Он странный.

Чимину удаётся протиснутся к парню только спустя полчаса. На пацана сыплются расспросы и рукопожатия, на которые он отвечает неохотно. В ответ на любезности он сыплет колкостями, которые как стекловата. Госпожа Мин извиняется за него, хватает за запястье и уводит из залы подальше. Пак хочет отобрать парня, чтобы пообщаться. Тёмная лошадка вызывает у него неподдельный интерес. Но это неприлично, поэтому он следует по течению событий, надеясь хоть поздороваться.

Когда парня возвращают, он уже не выглядит прежним. И пиджак на нём помятый какой-то, а в глазах туман. Хосок рассекает толпу, потому что ему неуютно самому было бы оказаться под столькими взглядами. И люди расступаются, расходятся по своим делам. Потому что только попробуй что в лицо вякнуть Чону – в порошок сотрёт. Здесь почти всё в его власти. Кроме семьи Ким, которые не интересуются приемами особо. Внебрачный сын его старше на два года, Намджун – не любитель хорохориться, а Тэхёну, говорят, рано, ему пятнадцать только. Хотя Чимину столько же.

Хосок добраться до цели не успевает, госпожа Мин отвлекает его. И во всём этом подвох чувствуется, пока Юнги – имя сына мельком проскальзывает в разговоре – удаляется в уборную. В залу он больше не возвращается. Но Пак стоит вовсе не расстроенный. А потом поясняет, что они в одной школе учатся с парнем этим. А Чон, вообще-то, – тамошний спонсор, и ему туда ехать на следующей неделе.

Чимин заинтересован в Юнги. А Хосок просто скидывает имя и фамилию секретарю папочки, а дома после полуночи его ждёт толстенная папка личного дела.

***

Мина нет в школе. Его парта изрисована закорючками и похабными словами, обзывательствами. Внутри парты на учебниках лежит банановая кожура, мусор, фантики. Классный руководитель пожимает плечами, а через пятнадцать минут больше тут не работает. Становится очевидно, почему Юнги такой забитый. И дома, наверное, то же самое происходит, что и здесь.

Одна из девочек говорит, что он с местным бичом не ужился. С кем – чёрт его знает. Но травля преследует парня до драного стула с торчащими вперед остриём гвоздями, вбитыми в пластмассовые ножки; до забитого бумажками с обзывательствами шкафчиком; до разодранной сменки с битым стеклом внутри. Хосок сам – выпускник этой школы. И нет сомнений, что тут учатся самые зажравшиеся и агрессивные на свете бляди, которым стоит рожи поразбивать об свою коленку, чтобы они кровью давились и плакали. Чимин тоже не понимает, почему Юнги получает такое. За него должна вступиться мать, разве нет?

В любом случае, это начинает пугать, заставляет злиться и нервничать. То, что Пак извлёк из их короткого разговора – любви ему не хватает, парню этому. Он не улыбается и не плачет, он болезненно огрызается, своими глазами топит в бездонном море с пираньями на дне. Чимину не свойственна жалость, по воспитанию и статусу не положено. Но Мина хочется спасти, потому что он, наверняка, умён и талантлив, а ещё, блять, красивый, будто дьявол. Это нечто на грани излишней болезненности и красоты. Хосок понимает, что у него фетиш на тонкие пальцы, на торчащие кости под полупрозрачными рубашками. И что он, блять, видимо, педофил.

Чимин кривит пухлые губы, когда смотрит на самых крутых учеников класса. И то, как одной из девочек буквально суют купюры за ворот рубашки. Она нездешняя, поступила из-за знаний, потому что с такими тут по-другому и не бывает. Он ловит взглядом макушку главы банды – Джинхо Чин. А затем не может сообразить, как Хосок оказался на другом конце кабинета, держащий за горло этого парня. Пак по губам читает, что его друг говорит Джинхо, но разбирает только “сдохнешь самой мучительной смертью” и “Мин Юнги”.

Чин огромными мокрыми перепуганными глазами смотрит на парня перед ним и на Чимина. Видимо, просит помощи, которой не дождётся. Но Чон слегка перегибает палку, когда хватает Джинхо за загривок и заставляет встать на мыски, чтобы было не так больно. Тот только лишь судорожно хнычет, что он в душе не ебёт, почему Юнги не пришёл; что его не волнует, где шляется этот мудак. Хосок отпускает его наземь, вытирая руки салфеткой, которая тотчас летит в урну. Он набирает в заметках на телефоне “Джинхо Чим” и ставит смайлик-черепушку. Альтруизм и жалость тоже не резиновые.

– Чувак, это не нормально, – обеспокоенно бормочет Чимин, глядя на прикуривающего сигарету друга, – ты с ним даже не разговаривал.

Чон отмахивается, бросает через плечо что-то, вроде “Считай, любовь с первого взгляда” и садится в машину. У Пака ещё три урока и дополнительные по физике, поэтому они позже созвонятся или встретятся. И Хосоку в машине дышать нечем, его душат догадки и желание свернуть Джинхо шею. Он сам себя боится, потому что такое поведение нездоровое. И если даже раздолбай-Чимин заметил это, то в какую же, блять, он катится пропасть?