Первым Шуга под сцену стягивает Чимина. Молча стягивает. Рот ему зажимая ладошкой, чтоб и он тоже молча стягивался. А когда Чимин глаза распахивает, обнаруживая себя в объятиях Шуги под сценой, целует молча, но настойчиво и жадно, не оставляя иного выбора, как отвечать на поцелуй.
Чимин вглядывается в эти тонкие красивые губы, которые шепчут ему новогодние поздравления вперемешку с признаниями в любви, и думает, что, наверное, этот год будет очень счастливым.
Потерявшие Чимина бантаны один за другим просачиваются в щель под сцену. Почему-то никто присутствию Шуги не удивляется, как и наличию у него в руках фляжки с коньяком. И наконец-то у них есть возможность поздравить друг друга с Новым годом как следует.
Да и менеджер особо не удивляется, когда в гримерку вваливаются его пропавшие на добрые полчаса подопечные, как-то слишком счастливо улыбаясь для людей, только что отплясавших на морозе в шелковых рубашках и легких концертных пиджаках. Потому что:
а) улыбки,
б) блестящие глаза,
в) слабые попытки пьяненького Намджуна убедить Шугу, что вряд ли его кто-то заметил и узнал, когда бантаны волокли их с Чимой, целующихся и упирающихся, по техническому коридору, потому что все прошло «исхлючщщительно чисссссста и ахххххххуратнааааа».
Ну и перегар, конечно.
Менеджер не справляется. И зовет на подмогу еще двух менеджеров и несколько неболтливых товарищей из стаффа. Предварительно предупредив, что конкретно он им поотрывает и куда конкретно позасовывает, если об этом станет известно Бан Шихеку, он организовывает трансфер в зюзю пьяных бантанят до общаги, периодически кидая многообещающие взгляды на Шугу. Но Шуге пофиг абсолютно, тем более, что он этого не видит, потому что сильно занят Чимином. Так сильно, что Чима вполне рискует умереть от асфиксии.
Да, в принципе, Шуга со своей детсадовской фляжкой особо и не виноват: та капля коньяка на семь здоровых мужиков – пшик, но вот страшная усталость из-за напряженного графика последних дней, практически голодные желудки и нервное напряжение доделали дело. А еще доделали дело пять бутылок соджу, за которыми услужливо сгоняли новенькие из стаффа.
И в общаге опять, блядь, апокалипсис. Только уже в более привычном смысле.
Джин на пьяную голову пытается провести в холодильнике ревизию, которая в итоге сводится к тому, что: «Это нам нахуя? А это? А эту ересь вообще кто-нибудь ест?» и заканчивается рыданиями над мусорным ведром на тему «Да ёбанные ж вы бубенчики, какую хуету мы едим, а?» и торжественными сборами «В магазин! Прям сейчас!» за покупками. В итоге Сокджина, снаряженного двумя мусорными мешками в качестве тары для покупок, одетого в концертный пиджак на голое тело и спортивные розовые лосины, менеджер тормозит уже у выхода из здания.
С Гука и Тэхёна прям поэмы писать – не меньше! Прям все страдания юного Вертера нервно курят в туалете в компании со всей сопле-сахарной классикой мировой литературы. Потому что Гук Тэхёнке подарок на день рождения приготовил, а вручить пока не решился. Но лучше поздно, чем никогда. Тем более, что подарок особенный. Сделанный, так сказать, своими руками. Гукки над этим подарком все свободное время в видеоредакторе корпел. В результате 400 Lux Lorde обрастает нарезкой тэхёнкиных фоток, вырезок из хоум-видео, и все это щедро посыпано самыми сверкающими футажами. Неумело, но зато от души.
И вот сейчас это влюбленное полупьяное создание пытается усадить Тэхёна в кресло, чтобы показать ему на экране айпада собственное творение и поздравить, наконец, свою любимую няшечку с днем рождения. Но Тэхёнкино тело в кресле сидеть отказывается, а рвется на танцпол – то есть на журнальный столик посреди гостиной, где уже отплясывает Хосок, извиваясь как гусеница. В результате Гукки психует, отшвыривает айпад на диван (аккуратненько так отшвыривает, потому что макнэша вещи не портит, он скорее с психу себе кулак об какую-нибудь деревяху расхерачит – кулак-то бесплатный, зарастет), и скрывается в ванной, чтобы поплакать. Намджун, открывший в себе талант бармена и пытающийся взбить миксером прям в стеклянном стакане какой-то буро-розовый коктейль, провожает Чонгука взглядом, тем самым добавляя осколков в уже сверкающую в ведре кучку и пополняя буро-розовую лужу на столе свежим течением. А потому что нехер отвлекаться, коль уж решил стать барменом. Ему Хосок прям так со своего стола и заявляет, а потом удивленно достает из кармана верещащий айфон и делает страшные глаза. Звонит отец. Может быть даже мать, что еще страшнее.
- Тихо все! – орет не своим голосом Хосок. – Музыку, блядь, выруби! Ты – заткнись! – поясняет он особо для Тэхёна. И отвечает на звонок.
Ну, Тэхён был бы не Тэхён, если бы так сразу выполнил просьбу Хосока и заткнулся. Он уже открыл было рот, чтобы заорать что-нибудь типа «Деееевочкииии, кто из вас потерял труууусикиииии?», но реакция у лидера потрясающая! Он успевает загрести в охапку Вишню как раз в тот момент, когда Хосок готов одним ударом кулака заткнуть Тэ если не навсегда, то хотя бы до утра завтрашнего. Такое было уже однажды, потому что во всем, что касается родителей, Хосок серьезен до предела. И Намджун тащит Тэхёнку, упирающегося и пытающегося его укусить за ребро ладони, и запихивает в ближайшую дверь, а это ванная. Тэхён по инерции разворачивается, ударяется всем телом в дверь, надеясь ее выбить, но дверь у бантанов в ванной крепкая, и не то повидала на своем веку. И тогда Тэ разворачивается и видит заплаканного Чонгука.
========== Чонгук, Тэхён и их личный апокалипсис ==========
- Гуууууккиииииииии! – удивленно тянет пьяный Тэхён и понимает, что уже не такой уж он и пьяный. И Чонгук тоже уже протрезвел. – Почему ты плачешь?
Макнэ продолжает дуться, отворачивается, но Тэхён подходит и обнимает его со спины, прижимает к себе и чувствует, как напрягается пресс мелкого. И понимает, что отступать уже некуда. И не находит ничего лучше, как шептать ему на ухо всякую успокаивающую хрень, пусть бессвязную, пусть глупую, но чтобы не молчать и не допускать тишины.
Они так стоят, а потом Гук резко разворачивается и смотрит Тэ прямо в глаза. Ему разрешение не требуется. Он уже целовал Тэ. Он уже даже сексом с ним занимался, правда, это было во сне. Но ему надо знать, что Тэ не просто хочет его. А что хочет только его. И все. И никого больше.
А Тэхён смотрит на губы Гука и дыхание его учащается, язык между губ мелькает и губы облизывает быстро-быстро, что и запомнить его нежную мокрую розовость не успеваешь. Гук руку протягивает, словно намереваясь поймать это юркий язык пальцами, а вместо этого кладет ладонь на затылок Тэ и к себе прижимает. К губам своим. И бесцеремонно своим языком через его губы проталкивается и ловит его язык, трогает, наслаждается. А у Тэхёна такой стон Гуку в рот вырывается, что внизу живота скручивает в узел и становится тяжело дышать.
Гук думает, что у них теперь одно дыхание на двоих, и что если одному не хватит воздуха, то другой поделится и спасет. И что, наверное, для этого и любовь.
А Тэхён его футболку на спине пальцами собирает, руки засовывает под резинку штанов, под резинку трусов, и согревает холодную кожу горячими ладонями. Сердце у Гука как у цыпленка перепуганного бьется. Он голову Тэхёна обеими руками обхватывает и целует еще сильнее, вдавливает его губы в свои. А коленом между ног Тэхёна чувствует, насколько его возбуждение взаимно.
Сенсорный Тэхён продолжает исследовать тело Чонгука под штанами, гладит пальцами его кожу нежную, обводит ладонью его пульсирующий горячий член, и Гук от такой ожидаемой и горячо желаемой, но все же неожиданности ахает и всхлипывает, упираясь подбородком в плечо Тэхёна.
Он хочет также трогать Тэхёна. Там, где выпирает из джинсов его возбуждение как комплимент Чонгуку и его сексуальности. И Чонгук просовывает руку под резинку тэхёновских трусов и по неопытности слегка царапает кожу на внутренней стороне бедра. И от этого Тэхёна выгибает буквально, да так, что он затылком к стене припечатывается и стонет в голос. И Гук пугается. И даже не того, что стон Тэ могут услышать все, включая менеджера. Хрен бы с ним. Все равно уже. Гук пугается того, что совершенно не знает, что делать дальше. А что-то делать дальше очень хочется.
