Шариков из «Собачьего сердца» аплодировал бы стоя его путанным «Абырвалгам», если б понимал корейский. А так обошлось без аплодисментов.

Но не без последствий и травм.

Потому что примерно на середине извинений уставший Чимин, уже готовый простить Шугу, не давая закончить, тянется к Юнги с дружескими объятиями. И это зря. Поскольку: а) Шуга пьян, б) Шуга сильно пьян, в) Шуга вдруг решает все-таки натуру обнажить. Как результат, шугины губы - на чиминых губах, чимин кулак – на шугином ухе, шугино ухо – в приемной скорой помощи, а Бантан Соньендан – с пустующим шугиным местом на все предстоящие новогодние мероприятия.

И вот Шуга сидит перед монитором и вглядывается в кадры трансляции. И фанючит как малолетка.

========== Менеджер, который любит всех ==========

- Ну нельзя же так, Чимини…

Хрупкое тело содрогается над унитазом. Пепельные волосы, намокшие от пота, липнут ко лбу, к вискам. Чимина тошнит нещадно. И менеджер знает, что еще пара дней такого режима питания и таких физических нагрузок, и пацаненок себя просто угробит. Но настырный, его не переубедишь. Его когда-нибудь выключит прям на сцене от истощения, но он продолжит добиваться впалости щек, которые не дают ему покоя.

- Чего ты добиваешься, Пак Чимин? – менеджер обтирает влажными салфетками лицо мальчишки, дует ему на лоб, пытаясь хоть как-то успокоить. – Рвота сотрясает организм, перемешиваясь с рыданиями. Несколько банок энергетика на абсолютно пустой желудок довольно часто дают подобный эффект.

Ребенок поднимает на хёна свои удивительные глаза. Когда он не смеется, они большие, красивые, выразительные, бездонные. В последнее время он смеется редко. Все больше как тень, ходит, о чем-то напряженно думает. В последнее время ему достается: нагрузка нереальная, ответственность нечеловеческая. Менеджер бессильно наблюдает и лишь гадает: справится ли? Выдюжит ли? А у самого сердце кровоточит, гематома разрастается под ребрами. И давит… давит…

Чимину немного легче. Менеджер разводит в стакане воды какую-то микстуру, которую посоветовал медик бантанов, усаживает Чимина к себе на колени как маленького и дает выпить. Чимин стакан судорожно руками обхватил, жадно пьет, только что не причмокивает. Ребенок совсем.

- Хён, а у меня бедра намного толще, чем у сонбэ? – спрашивает он, немного отдышавшись.

- У сонбэ?

- У Тэмин-шши…

И менеджер понимает, как переживает малец. Он напряженно репетирует свой танцевальный коллаб, он ночами не спит, мается, старается выглядеть лучше или хотя бы на уровне своего старшего партнера….

- Чимин, у тебя замечательные бедра, они сводят с ума миллионы девочек по всему миру, ты же сам читал все эти комментарии в сети, - осторожно начинает менеджер, изо всех сил подавляя в себе желание погладить эти самые бедра, обтянутые тренировочными трико. – Ты танцуешь бесподобно, и уже очень скоро как раз Тэмину нужно будет расти до твоего уровня и наедать себе бедра, чтобы выглядеть так же потрясающе.

Его голос, видно, успокаивает Чимина, потому что он медленно кивает, складка на лбу разглаживается, а скоро он и вовсе склоняет голову на плечо менеджера, засыпая.

Менеджер сидит, обнимая своего подопечного за талию, прижимая его к своей груди, и чувствует такой эмоциональный штиль, от которого не перехватывает горло, не прошивает насквозь жаром ощущений – такой, который просто не хочется потревожить, потому что гармония во всем, все правильно и равномерно, все в конце концов так, как и должно было быть.

Через минуту Чимин уже посапывает. Дверь в туалет немного приоткрывается, и менеджер замечает, как в дверной щели сверкают обеспокоенно очень знакомые глаза. Шуга.

Шуга встречает взгляд менеджера и поспешно делает шаг назад. Но менеджер кивком подзывает его, указывая взглядом на Чимина. Мол, помоги.

Шуга входит, смотрит на спящего, и его щеки заливает такой дикий румянец, что можно подумать, что Чимин здесь как минимум голый сидит.

Когда они аккуратно сгружают спящего танцора всея бантан на его кровать, укрывают пледом и выключают светильник над кроватью, а потом выходят из комнаты, аккуратно притворив дверь, менеджер поворачивается к Шуге и, подозрительно прищуриваясь, спрашивает:

- То, что вы с Чимином не разговариваете уже неделю и не спите в одной комнате, имеет какое-то отношение к его нынешнему состоянию? Или дело все-таки только в Тэмине?

========== Чонгук, Тэхён и неонунизм. ==========

День у Чонгука не заладился с самого утра. Был вариант выспаться, но кое-кто (не будет Чонгук показывать пальцем, хотя это был Рэпмон) принял, видимо, решение всю посуду на кухне перебить – снес полку и расхерачил в итоге все кружки, которые были у бантанов в наличии и на этой самой полке спокойно сохли, не подозревая, что на них надвигается угроза в виде лидера. В итоге: кто бежит в магаз за кружками, потому что утренний кофе как бы никто не отменял? Правильно, самый мелкий бежит. А то, что у макнэшечки-солнышка хронический недосып на почве активизировавшихся мыслительных процессов – то как бы пофиг всем.

Почему макнэ даже после жесточайших тренировок и почти полного изнеможения на почве «Рейнизма» не может уснуть – тому есть одно простое объяснение: Тэхён. Тэхён – это теперь личное чонгуково проклятье, его личный сорт зарина или каких других отравляющих веществ нервнопаралитического действия.

С ним рядом вообще невозможно находиться. Эта привычка его дурацкая лбом тереться о твою голову, челкой своей щекотать. Ну кто так делает??? Тэхён делает. И всегда делал. И ничего, всех умиляло. А вот Чонгук не намерен этого терпеть. Что он, ребенок что ли? Может хватит? Надо его с нуной познакомить от греха подальше. Пусть на нее тратит все свои няшности и сенсорные глупости! Маньяк мануальный!

Так он думал, пока тащил в общагу пакет с новыми кружками. Так он думал, пока выуживал из-под кровати свои кроссовки, которые думал, что потерял, потом плакал, что потерял, потом решил, что хрен с ним, что потерял. У него своя шкала: принятие-депрессия-похуизм. Так он думал, пока ехали на съемки, а Тэхён почему-то в другую машину сел. Так он думал, пока в кресло стилиста в гримерке сел Тэхён, а поднялся из кресла опять Ви. Пиджак сверкает, глаза его черные, будто дымкой затянутые, этот блеск подхватывают и вокруг дисперсно распыляют. И взгляд Ви блядский-блядский… Зачем он так?

У Чонгука на выступлении все – и кровь, и пот, и слезы. Потому что вот он Ви, такой близкий и так рядом гибко танцует, двигает по телу, ощупывает себя руками, подставляется под хосочью ладонь. А Чонгук – так себе: и пиджак не сверкает, и прыщи на щеках повысыпали.

И когда световые пушки дают секунду передышки и глаза могут хоть что-то различить в зрительном зале, Гукки опускает взгляд и видит первую линию фанатов, вдруг выхватывая в толпе лицо своей нуны.

Еще раз цепляется за нее и после, уже во время Fire, в этот раз намеренно, находит ее и уже умудряется разглядеть табличку с фоткой Ви, которую она сжимает в руках. С фоткой Ви. Она сюда ради Ви пришла, чего непонятного! И тут у Чонгука крышу рвет. Он оборачивается на Тэхёна – а Тэхёна куражит. Он прыгает над поверхностью сцены как одержимый, он улыбается презрительно набок, и кажется Чонгуку, что это он над ним смеется, язвительно так усмехается. Смешно ему.

К концу выступления злость Гукки улетучивается вместе с последними силами. Он едва переводит дух за сценой, пот градом течет. Ви рядом пытается отдышаться.

- Знаешь что, - вдруг выпаливает Гук. – Помнишь, я рассказывал тебе про свою нуну? Ну ту, в лагере?

Ви поднимает глаза на Чонгука, а взгляд такой…нечитаемый…

- Которую ты трахнул? – ржет он очень по-доброму, фыркая в рукав, - Или она тебя?

И опять ржет.

И Чонгук не знает, чего ему больше хочется – вмазать по накрашенной роже или расплакаться. Но не делает ни того и ни другого. Просто говорит: