Штормило, не сильно, а так, на грани между «ощутимо» и «можно начинать немного бояться». Лена с радостью открыла, что ее совершенно не цепляет морская болезнь, а вот нескольким бедолагам из рутьеров, а также Бизо повезло меньше - они уже метали за борт остатки ужина.
Шена посапывала за спиной, прижавшись щекой к плечу Лены, так что лекарша боялась пошевельнуться, нарушив сон подруги. Воздух наполнился влагой - недостаточно, чтобы выпасть дождем или собраться в завесу тумана, однако вода собиралась бисеринками крошечных капель на любой поверхности, впитывалась в ткань, служа проводником для холода. Лена подумала, что надо бы взять какую-нибудь тряпку или шарф, замотать дополнительно поясницу.
Часовые бдели, и это успокаивало. В сигнальные «тарелки» подбросили топлива, теперь из решеток вырывались длинные языки белого пламени. Впрочем, свет буквально увязал в окружающей тьме, подсвечивал ее глянцевыми бликами и растворялся без следа. Как будто драккар плыл в тоннеле или пещере.
Капитан мрачно прохаживался у бушприта, изредка перекрикивался с рулевым, через весь корабль. Повинуясь команде, на обеих мачтах зажгли светильники, на сей раз магические, неподвластные ветру. Впрочем, их свет тоже не смог пробиться далеко.
Огонь... И пещера... Что-то, связанное с подземельем, туманное воспоминание шевельнулось в подсознании Лены, однако не смогло пробиться наружу, осталось ноющей занозой - надо вытащить, но зацепить не выходит.
Шена вздрогнула, не просыпаясь, обхватила подругу рукой, крепко сжала. Наверное, дурной сон. Лена натянула шкуру повыше, закрывая их обеих, подумала, что, наверное, сейчас женщины похожи на бродяжек, которым приходится ночевать на открытом воздухе.
Пошел дождь, очень слабый, похожий скорее на туман, который слишком тяжел, чтобы повиснуть, опираясь на воздух. В очаги подбросили сигнальный порошок, окрасив огонь в красный цвет. Несколько малых капель на планшире, прямо перед носом Лены, собрались в одну, отразив багровое мерцание, словно чистейший рубин. И в голове у Лены будто сорвалась со стопора пружина, стремительно раскручиваясь цепью воспоминаний и ассоциаций.
... Дрались в подземелье, темном и сыром, средь капель воды, что падали с высокого - не увидеть даже при свете - каменного свода. Не люди и монстры, но люди с людьми, отчаянно, так бьются в последний час, когда некуда бежать и остается лишь убить или быть убитым ...
Не в подземелье. Не в пещере. На палубе, во тьме, освещенной красными огнями, под дождем.
А в полутьме, окружавшей корабль, прямо и правее орлиной головы, что заменяла судну бушприт, возник чернильно-темный силуэт. Он стремительно приближался, и то не была ошибка кормчего. Встречное судно шло на сближение, ведомое настойчивой. упрямой волей. Нет... не на сближение.
Враг собирался таранить драккар.
Сразу несколько воплей слилось в один дружный возглас, полный страха и предупреждения. И сразу за этим черный корабль врезался в «медный флагман». Удар пришелся по правому борту, в скулу драккара, и хруст разбитой обшивки разнесся над волнующимся морем, совсем как звук переламываемых пик из видения Лены. Саму девушку ударило о стойку фальшборта. Поясницу стегнуло болью, от которой Лена ослепла и оглохла. А с вражеского борта, который был выше, чем у «флагмана» самое меньшее в половину человеческого роста, уже летели абордажные крючья.
Сантели не понадобилось много времени, чтобы осознать всю глубину катастрофы. Точнее - вообще не понадобилось, он все понял сразу. Что пиратский корабль каким-то неведомым образом разыскал их в безграничной тьме. Что «призрак» по меньшей мере, раза в полтора больше «флагмана» и наверняка забит бойцами. Что за борт прыгать бесполезно, даже умея плавать - вдали от берега холодная вода неизбежно убьет пловца. Из этого следовало, что команда отобьет атаку или погибнет. Учитывая неравенство сил - наверняка погибнет, если только не запросить пощады сразу, тогда, может быть, еще есть шансы...
С нечленораздельным рычанием Сантели ринулся к врагам, что уже прыгали с вражеского борта, вопя, звеня оружием. Меньше чем через минуту после столкновения кораблей несколько десятков человек яростно убивали друг друга на мокрой от волн, дождя и крови палубе.
Сбоку от бригадира мелькнул Шарлей, бретер очутился в своей стихии - стремительная резня в тесноте и полутьме, без правил и порядка. Молот фехтовальщик оставил в чехле, перехватил саблю обеими руками, правой у гарды, левой почти за самое оголовье, чтобы увеличить рычаг и управляемость клинка. С ним охотно вступали в бой, по крайней мере, первые несколько врагов - щита и доспехов у бретера не было, так что он казался легкой добычей. Но сабля закрывала фехтовальщика серебристой паутиной, плела непробиваемый кокон защиты, раскрываясь наружу стремительными атаками. Первого врага Шарлей зарубил сразу, немедленно подсек ноги второму, перепрыгнул воющего от ужаса и боли пирата, который, упав, старался зажать рассеченную артерию. Кровь хлестала, как из помпы. Оставлять еще живого противника за спиной было опасно, но Шарлей, с его опытом, отлично понимал, что если сейчас «купцы» не сумеют сбить первый порыв атаки, их просто сметут. Мэтр рубил, продвигаясь вдоль борта, шаг за шагом, словно адский косильщик.
А затем бретер увидел равного себе противника.
По правому борту вспыхнуло желтым - пираты попробовали использовать зажигательные гранаты из смолы с алхимическими присадками. Горело плохо, сырое дерево отталкивало пламя. Но все же горело.
Отвлекшись на вспышку, бригадир едва не пропустил удар и спасся лишь пригнувшись. Но от рывка левая рука, почти не беспокоившая после болотного дома, взорвалась острой болью. Сантели вздрогнул, шипя сквозь зубы, и потерял ритм. Противник наступал, размахивая двуручной секирой, толстая шкура, мехом наружу, которую он надел вместо брони, делала врага похожим на взбесившегося ежа. Уйти от стального полумесяца бригадир уже не успевал и принял удар на свой топор. Защититься удалось, удержаться на ногах - нет.
Сантели упал на колени, чувствуя, как дрожит в руке чудом не сломавшееся оружие, слыша затихающий лязг металла. А пират, стремительный, как демон, сразу же рубанул вновь. Ему не хватило расстояния буквально в пару пальцев, чтобы разбить «смоляному» череп, острие лишь отрубило часть уха. Воя, словно берсерк, «еж» вновь поднял секиру над головой, готовясь вогнать бригадира в палубу вертикальным ударом.
Сантели много раз видел смерть лицом к лицу, однако никогда - настолько четко, явственно. Бригадир не успевал ни увернуться, ни защититься. Секира уже падала, а правая рука отказывалась подниматься навстречу в финальной попытке закрыться топором. Осталась лишь одна мысль - отчетливое понимание, насколько он, бригадир Сантели, оказался глуп и неосторожен. В последние мгновения жизни «смоляной» понял, кому он обязан неминуемой смертью.
Падение двуручной секиры остановить было выше человеческих сил, но Кай сумел. Круговерть схватки вынесла рыцаря к бригадиру и, понимая, что зарубить «шкурного» он уже не успевает, Кай выбросил вперед руку с мечом, принимая на полосу клинка опустившийся полумесяц. Искры полыхнули, сверкая ярчайшими пучками, словно в кузне, когда молот обрушивается на раскаленное железо. От секиры и меча полетели крошки металла, словно жалящие осы. Кай отступил на шаг, пытаясь удержать меч в одеревеневших руках.
Так парировать можно было только раз в жизни. А Сантели, вокруг которого еще не угасли последние искры, рванулся вперед и вверх, распрямляя ноги, словно кузнечик. Не в силах рубить топором, бригадир навалился на «шкурного», зарылся лицом в жесткую мокрую шерсть, которая слиплась острыми иглами, совсем как у настоящего ежа. «Смоляной» жевал шкуру, как настоящий бойцовский кабан, обученный кусаться по-собачьи, рыча и мотая головой, подбираясь к шее противника. Тот орал и пытался стукнуть бригадира секирой, оттолкнуть, но Сантели не обращал внимания на удары и кровь, стекающую по голове. Он добрался до бьющейся жилки, вгрызся зубами, чувствуя, как теплая жидкость заливает рот. Крики «шкурного» перешли в захлебывающийся вой. Кай встал почти над ним, отгоняя пиратов широкими взмахами, а Сантели натурально загрызал своего противника. Когда же бригадир оторвался от умирающего и поднял голову, рыча, словно дикий зверь, роняя с губ пену и капли чужой крови, от него шатнулись, настолько ужасен был вид бригадира. Сантели нашарил топор, крепко взялся двумя руками, чувствуя, как боль и слабость в пальцах уходят, выжигаемые бешенством. Он встал, и они с Каем шагнули вперед, бок о бок.
