Исключительно черная публика, оркестр исключительно из негров, труппа тоже только негритянская!

Я и Гарри - единственные белые люди в этом здании. Мы садимся на последнюю скамью у оркестра. Суровый Гарри и на досуге имеет хмурый вид.

Спектакль состоит из ревю мюзик-холла, среднего, но хорошего ревю, довольно роскошно обставленного...

Артисты выполняли его с почти бешеным увлечением, поддерживаемые невероятным энтузиазмом зрителей.

Ах, нет более благодарной публики, чем негритянская! Не было такого танца, который не срывал бы бурных аплодисментов; не было такой песни, которой не пришлось бы бисировать... У меня создалось такое впечатление, что спектакль никогда не окончится, что "браво-брависсимо" заставят артистов остаться на сцене навеки.

Вдруг... крик, еще более громкий и более выразительный, чем другие, возвещает выход почти обнаженной танцовщицы, движения которой заставляют трястись с невероятной скоростью ее единственное украшение - пояс из перьев.

Исключительная и единственная в своем роде танцовщица!

Эта высокая фигура, эти необычайно длинные руки, этот коленчатый затылок!..

Между двумя проявлениями восторга публики, Гарри шепнул мне в ухо:

- Это Глориа Свэнсон... Нельзя ли сказать, что это мужчина? Проклятый тип, ей-ей!

И он объясняет мне, что эта танцовщица на самом деле негр с весьма скверным поведением...

Однажды, участвуя в сцене ревю, он пародировал "герлз" и имел такой грандиозный успех, будто никогда не переставал носить юбку... короткую до пределов возможного.

- После полуночи, - шептал мне дальше Гарри, - он танцует в ночном кабаке негритянского квартала. Он зарабатывает много денег и пользуется еще "успехами" в других областях "искусства"... Однажды вечером какой-то директор банка...

Я больше не слушаю Гарри. Я присматриваюсь к тому, как "Глориа Свэнсон" исполняет финальный танец последнего акта. Этот номер, правда, опрокидывает законы равновесия, но в то же время он совершенно не считается с правилами приличия и стыда... Кроме того, меня интересует, не раздумал ли "стрелок" Буга Морана и не пошел ли в другое место? Кто может понять психологию чернокожего?..

Наконец!.. Наконец опускается занавес.

Негритянская парочка разгуливает по залу с высоко поднятой головой. Они очень гордятся своими хорошими праздничными костюмами...

Гарри указывает мне на одного негра, похожего на всех остальных.

- Это он... это он и есть, - говорит Гарри.

Гарри оставляет меня одного, подходит к "нему", пожимает ему руку. Я всматриваюсь в "него". Он не столь черен, как другие негры - как мне раньше показалось. Он представляет Гарри свою подругу, маленькую женщину с прекрасными зубами...

Это и есть черный гангстер... большая редкость... "человек, который убивал". Он ни большой, ни сильный, ни красивый, ни безобразный... У него нет также свирепого или жестокого вида... Он, в общем, незначительный субъект.

Он хорошо развлекался - глаза его блестят.

Но вот антракт кончился. Мы опять занимаем места. Гарри, однако, не знакомит меня с чернокожим гангстером. Он оправдывается тем, что "человек, который убивал" примет меня после спектакля... теперь он еще под впечатлением наслаждения от "искусства" единственной и незабвенной танцовщицы...

Мой визит к негру-бандиту был продолжительным, поучительным... печальным.

Утро вступило в свои права, когда мы с Гарри ушли из негритянского квартала. Терпкое воспоминание о белой ночи в черном квартале еще долго будет жить в моей памяти...

Я сейчас расскажу о ней.

Очень низкий домик на одной из улиц около Большого Бульвара... У порога два-три негритянских семейства, по-видимому, в полном составе: отцы, матери, негритята. Взрослые говорят между собою шепотом... дети и подростки играют в лошадки, издавая громкие крики. В "цветном квартале" ложатся спать очень поздно. Уже давно пробило полночь.

Ах, этот "цветной квартал", - говорят в Чикаго.

"Человек, который убивал" на ходу вежливо приветствовал негров, говоря им: good night!

С тех пор, как мы вышли из театра, я впервые услышал звук его голоса, так как до сих пор, во время ходьбы, говорил большей частью Гарри, почти полушепотом. Он, по-видимому, побуждал "цветного" гангстера поделиться своими тайнами.

В течение всего времени, по дороге от театра до этого домика, я шагал рядом с его "подругой". Она только смеялась наивным ребяческим смехом, обнажая свои великолепные зубы. Она избегала говорить со мною.

Эта молодая негритянка, которую мне бы следовало изучить, является весьма знакомой фигурой в барах черного квартала. "Перипатетичкой", т.е. странствующей "философкой", зовут ее. Это у нее часто останавливался "человек, который убивал" - иногда ради удовольствия, иногда ради безопасности. Он, несомненно, думал, что это благоразумнее, чем останавливаться у доброй миссис Элизабет Вернет, в самом роскошном отеле "Нью-Отель-Винсенз", в роскошном постоялом доме, где можно встретить ниццских смуглянок!

Но вот темный коридор и в конце его, на первом этаже, квартирка из двух комнат - насколько я могу судить.

У входа меня тошнит: едкий, неопределенный запах, смесь вонючего керосина или бензина с запахом горячего сала и пота. Гадкий, противный для европейца запах, преследующий меня и по сей день так же, как и та кошмарная ночь, которая иногда кажется мне нереальной, фантастической, но которая все же была наяву.

И, действительно, в настоящем моем рассказе о похождениях среди бандитов Чикаго есть так много экстраординарного, кажущегося почти фантастическим, что иногда можно подумать, что все это не соответствует правде, преувеличено, искажено...

Однако это все - правда, настоящая жизненная правда!

Роман, написанный жизнью, самой неприкрашенной жизнью, а не фантазером-писателем, часто кажется измышлением, фантастикой.

Мне, переживающему свои авантюры среди чикагских бандитов, тоже иногда кажется все нереальным, я начинаю не верить своим ушам и глазам...

Вот почему везде, где возможно, я стараюсь точно отмечать дату, место происшествия, имена и фамилии персонажей, но иногда мне, по понятным причинам, приходится опускать их.

Все, что мне удалось видеть, слышать и чувствовать, столь чуждо нашему понятию, столь не поддается нашему жизненному восприятию, даже в отношении мира криминальности, что можно подумать, будто я пишу романтическую историю бандитизма в Чикаго. Но, однако, я не романтик и желаю быть только верным, беспристрастным репортером, записывающим только то, что видели его глаза.

- Лучше иди спать... Мне нужно поговорить с этим человеком.

"Человек, который убил" произнес эти слова с властностью самца и с нежностью любовника.

Маленькая негритянка тотчас же послушалась. Спустя некоторое время из соседней комнаты стало доноситься ее короткое дыхание, а потом через несколько минут раздался резкий серебристый смех. Она, может быть, грезила во сне о вечере в театре, о "Глории Свэнсон" из бара... Изумительная "танцовщица", которая, как утверждают, была в начале своей карьеры чистильщицей сапог в отеле Дрэйка.

Но мне некогда размышлять о негритянке... перед моими глазами находится таинственный негр, замешанный в тяжелых трагедиях. Нелегко было заставить говорить его. Потребовалась вся дипломатия Гарри и его тонкое знание негритянской души (он долго жил в Южных Штатах, где много негров), чтобы негр решился отвечать на мои вопросы.

Комната, где мы сидели, была бедно обставлена и, если судить по обилию пыли в углах и на стенах, наша прекрасная спящая соседка не очень-то любила работы по домашнему хозяйству.

Но так как она - женщина и притом еще негритянка, то есть вдвойне кокетлива, по сравнению с белой, - то и несла заботы об элегантности. Я заметил на стенах несколько гравюр, которые продаются на Улуэртзах - на знаменитых базарах - по 5 и 10 центов. Базары эти хорошо известны всем, кто бывал в Америке. Дальше на стенах красовались два колье с жемчугом, того же происхождения, и ширма с отпечатком патриотизма, так как она изображала известного государственного деятеля, президента Мак-Кинлея, над головой которого имелась надпись в виде кольца, говорившая о том, что золотошвейка оплакивала трагическую смерть этого деятеля.