Гук собрал вещи в рюкзак и поспешил в общежитие.

Можно было бы спросить у Юнги, но Чонгук, кажется, забыл даже дорогу к его комнате. Старший ведь всегда сам приходил непонятно зачем, сам навязывался, сам надоедал, а вот теперь Чонгуку даже как-то тоскливо, ведь они не виделись с того дня, как Юнги выгнал младшего на первую его пару второго курса. Надо же, даже по вечному ворчанию можно скучать.

Но вот на этой ноте Чону улыбнулась госпожа-Удача. Мисс Фортуна, так сказать, но не важно, ведь теперь есть, кого завалить вопросами.

— Чимин-а, — Чонгук схватил того за руку, пока старший с каким-то большим пакетом в руках несся по коридору, — есть пара минут?

Что удивительно — пакет этот пустой. А еще он черный, будто огромный мусорный мешок.

— Да-да, Чонгук, но может быть мы чуть позже поговорим?

— Что такое? Ты спешишь куда-то?

— Да мне родители прислали посылку, хочу поскорее ее забрать, — он слегка рассмеялся и неуклюже почесал затылок.

— Хорошо, тогда давай я пойду с тобой и по пути… — Чимин резко выдернул руку из захвата и как-то испуганно посмотрел на младшего.

В этих глазах плескалась буря эмоций. То раздражение, то ненависть, то страх, то неуверенность вперемешку с чем-то еще… С чем-то, чего Чонгук в этих глазах никогда не видел. И не думал, даже мысли допустить не мог, что Чимин умеет выражать такие эмоции.

— Нет.

Голос-то дрожал. То ли от страха, то ли от переполняющей злобы — непонятно. Но в ту же секунду он сменился более мягким и таким привычным:

— Подожди меня в комнате, я скоро вернусь, хорошо?

И ушел, больше ничего не добавив и не дожидаясь ответа на вопрос.

Может, случилось чего? Или посылка такая прям личная…

Чонгук думал, что Чимину такое поведение ох как несвойственно, ведь в детстве он был пугливым маленьким котенком, который шугался буквально каждого шороха, но при этом постоянно улыбался. Ребенок-то счастливый: семья любящая, друзья хорошие, заботы слишком много. Людям свойственно меняться, верно? Но почему-то Чону все равно было неспокойно.

Он послушно пошел в комнату, чтобы подождать Чимина. Но, остановившись у порога, услышал как что-то разбилось. Затем грохот, болезненное шипение, еще одна разбитая ваза, осколки которой уже рассыпались у ног Чонгука.

Когда Чон увидел Тэхёна, лежавшего на полу, у младшего перехватило дыхание. Старший лежал на спине, вцепившись пальцами в футболку, медленно ее сдирая. Он вдыхал тяжело, сбивчато, казалось, будто он на секунд пять и вовсе перестал дышать. Не заметил Чонгука, который в растерянности смотрел на него и уже успел уронить рюкзак и в панике выдавить еле переходимое на крик «Что случилось?!».

И в этот же момент Чонгука огрело чем-то тяжелым сзади. Секунда, две — а после Гук упал на пол, прямо на осколки.

— Хён! — влетевший в комнату Чимин чуть не сбил Сокджина с ног.

— Чимин, ты совсем с ума сошел? Ты вообще помнишь, о чем я сказал тебе буквально десять минут назад по телефону?! — Джин потряс вазой перед носом младшего, которой только что ударил Чонгука по затылку.

— Я помню!

— Тогда какого черта?!

Чимин развернулся и закрыл дверь в их комнату. Все еще держа в руке дверную ручку, он виноватым голосом пытался прояснить ситуацию:

— Перепугался, хён, — тяжелый выдох. — Это было правда не лучшей идеей, когда Чонгука решили поселить именно с нами.

— Прекращай, — Чимин развернулся и посмотрел на своего друга детства, который лежал на полу. Все же, действительно, почему он сейчас ищет оправдания? — Зови Хосока и отдай мне лекарства, — Сокджин протянул руку, чтобы забрать пакет, — за Тэхёном я присмотрю.

Чимин не двигался с места. Он чувствовал себя виноватым. Не перед Сокджином, не перед Чонгуком, нет. Перед Тэхёном. Перед другом, жизнь которого могла оборваться с приходом рассвета. Перед тем, за чью жизнь он боится больше, чем за свою. Сокджин же решил, что сейчас очень неподходящее время для того, чтобы поддаваться эмоциям:

— Живее, Чимин!

И Чимин бежал. Со всех ног бежал, просто несся по коридорам, а перед глазами проплывали размытые силуэты каких-то доселе незнакомых людей. Их мало, ведь вечер, но не настолько поздно, чтобы в коридорах не было совершенно никого.

— Хо-осок! — уже стучался Чимин в дверь его комнаты. — Хосок! Помоги!

И Хосок вышел. Сонный, потрепанный, с одним единственным немым вопросом, который так и напрашивался: «Чего тебе нужно?». Двух имен было достаточно, чтобы он подорвался с места и совершенно забыл закрыть комнату на ключ.

— Тэхён! — не успел Хосок забежать за порог, как прокричал такое теплое и уже ставшее родным имя.

— Чимин, закрой дверь! — скомандовал Сокджин. — Хосок, закрой рот! Поубавь децибелы, нормально все с твоим Тэхёном!

Взгляд Хосока ошалело бродил по комнате, выискивая причину его скорых ночных кошмаров. Вот он. На полу валяется. Чонгук собственной персоной.

— С нашим, — уточнил Чимин.

После Хосок увидел Тэхёна, голова которого покоилась на сокджиновских коленях. Он выглядел так, будто спит глубоким сном, ведь как бы громко они не разговаривали, он даже не шелохнулся.

— Сотри Чонгуку память за последние полчаса, — Сокджин обратился к Хосоку, медленно поглаживая тэхёновские волосы. Мягкие такие, приятные на ощупь. Которые даже трогать было больно. Где-то внутри щипало, что-то долбило о ребра слишком болезненно.

— Нет.

А после — тишина.

Чимин, который хранил до этого гробовое молчание, уже возмущенно вдохнул, собираясь накричать, наорать, прорычать свое недовольство сквозь плотно сжатые зубы, но кое-кто другой сделал это раньше. Но более в спокойной манере. Именно так, как ему и свойственно.

— И по какой же причине? — Сокджин остановил свою ладонь на лбе паренька, что лежал подобно трупу на его коленях.

— Тэхён попросил меня… Он сказал, что это его последняя просьба. Попросил не трогать ни его, ни Чонгука. Сказал, что чувствует, что он другой.

Горло.

Хосоку сдавило горло.

Длинные стебли какого-то сорняка обвили шею Хосока. А Джин смотрел гневно, испепеляюще, будто хотел прикончить.

Но бесполезно. Что он этим добьется? Что изменит? Хосок не собирался выполнять свое обещание на этот раз. Поэтому Сокджин отпустил.

Опустил голову и посмотрел на это умиротворенное лицо, которого не заслуживает этот мир. Только не этот. Слезы как-то сами собой затуманили взор, но Сокджину ничего не стоило, чтобы зажмуриться и смахнуть с себя эти ненужные чувства и эмоции. Он не должен. Никто из них не должен. Так почему же?..

Карточный домик рушился, куклы лишались своих конечностей. Ниточки, что дергали те самые конечности, натянулись с новой силой, оставляя царапины. Сдирая краску и показывая всю самую сущность, все уродство, все то, что так пытался скрыть тот карточный домик, ставя внутри себя разного рода спектакли и пьесы. Самым отвратительным было то, что кроме мелодрам с плохим концом в этом домике не было ничего. Но куклы лишены эмоций. Но, потихоньку, кажется, они оживают. Краски сдираются, но сами они оживают. Открывают глаза, проливают слезы, начинают думать, а не играть по сценарию, что придумал кто-то свыше.

А домик разрушался.

Он горел.

Плавились краски, надежды, плавились даже слезы и натянутые улыбки тех самых кукол. А одна из них — самая поломанная — сгорит последней. На ее лице улыбка, которое пламя расплавит в самую последнюю очередь: просто не сможет дойти, не сможет сломать окончательно.

Пусть эта кукла и была сломанной, ее лицо выражало лишь одну эмоцию — спокойствие. Вокруг нее разворачивались все мелодрамы, самая тяжелая судьба всегда доставалась именно ей. А слезы? Она не знала, что это.

Тэхён, кажется, тоже не знает, что такое слезы.

========== chapter 5 ==========

*

В комнате стояла гробовая тишина. Все выглядело в точности так же, как и при смерти какого-либо человека: тихо, холодно, так тоскливо, а воздух пропитан чем-то тяжелым. Чувства где-то пылью оседают на сердце тяжелым бременем, кости скрипят, а тиканье часов так режет слух и разрушает ту тишину, которой обволакивало, которая успокаивала. Судорожный вздох Чимина, который был уже на грани истерики; редкий кашель Хосока, горло которого першило, и Сокджин. Сокджин, который не мог понять, что делать дальше.