Перед глазами его улыбка, звонкий смех и громкое «Чонгука!». Перед глазами дверь его комнаты, из которой доносились тихие всхлипы. Перед глазами тот добрый и яркий взгляд, блеск которого абсолютно не затухал. Перед глазами Югём… Тот самый старший брат, который всегда отдавал Чонгуку свою порцию сладостей. Всегда укрывал младшего одеялом, когда тот засыпал от усталости прямо за письменным столом.

Всегда заботился. Любил очень сильно. И сам говорил, что хочет стать сильным.

Внутри, кажется, что-то больно защемило.

Внутри, кажется, разрушился целый огромный мир для такого маленького ребенка.

И, кажется, он только что возненавидел самого себя.

Это казалось таким правильным, таким обыденным, потому что через это проходил почти каждый. Но все равно какая-то часть Чонгука рвалась просто на куски. Но что можно изменить? Что поменять?

Что вообще можно поменять, когда ты стоишь на холодном снегу, пропитанном кровью родного брата, роняешь слезы и все твое тело бьет тихой дрожью от осознания того, что брат больше не вернется?

Что именно поменять?

========== chapter 4 ==========

*

Прошла примерно неделя с тех пор, как Чонгук переселился в комнату Тэхёна и Чимина. Честно говоря, младший не сразу узнал своего хёна. А узнал именно в тот момент, когда Чим чуть не задушил его в объятиях прямо в дверном проеме. Сначала тупо вылупил глаза, а Чонгук смотрел на него как на незнакомца. Собственно, в тот момент он таковым и являлся. Но после тэхёновского «Ты ведь его задушишь, Чимин!» все встало на свои места.

Чонгук, в отличие от Чимина, особого восторга не питал от этой встречи. Младшему вообще было неприятно вспоминать о том времени. Боязно, больно. Те счастливые детские улыбки были просто стерты отовсюду. Но только не из памяти тех, кто видел их последние минуты жизни. Осколки разбитого детского счастья не склеивались даже спустя столько лет. Чонгук никогда не сможет улыбаться, вспоминая о том времени. Он пережил смерть родных людей дважды. Декабрь и февраль стали для него проклятьем. В декабре он потерял брата — единственную реальную опору, тепло объятий, которые хоть иногда согревали озябшее и слабое тело, а в феврале — увидел гибель друзей, которые помогли ему пережить смерть единственного человека, о потере которого хотелось плакать. Рыдать навзрыд. А тут Чимин, который улыбался ярко-ярко, будто совсем позабыл о том, что тот, кто темными ночами вытирал его слезы и проговаривал «Все хорошо, не бойся, я рядом» мертв. Убит, подобными ему людьми.

Чонгук глаз с экрана ноутбука не сводил почти всю неделю, постоянно писал что-то, извел все тетради и посещал библиотеку так же часто, как Чимин улыбался или смеялся. А делает он это все время, пока не спит. Веки тяжелели, на душе было отчего-то погано, а в душе — рваные куски чего-то холодного. Чего-то, что уже давным-давно остыло и больше не грело. Руки холодные, словно лед, а сердце точно такое же. Ни эмоций на лице, ни трепета сердца — ничего. Чонгук настолько спокоен и сосредоточен, что пугает сам себя. Ему нужно учиться. Нужно уйти отсюда как можно скорее. И никого видеть и знать он не хочет вовсе.

— Чонгук, прекрати мучать себя, — Тэхён, который сел на соседний стул, лишь хмуро посмотрел на Чона. — Ты уже целую неделю отсюда почти не выходишь.

Но он не слушал.

Может ли этот человек вообще понять, что чувствует Чонгук? Хотя, в самом Чоне эта человечность уже давно пропала.

Тэхён устало вздохнул и потрепал младшего по голове.

— Тебя поставили со мной в пару на завтрашней практике. Так что, пожалуйста, отдохни хотя бы сегодня.

Ах, да, практика. Под этим словом подразумевается убийство. Чонгук за половину первого курса успел привыкнуть к этому. Вот только есть одно «но».

— На практику парами не ходят, — Чон перевел серьезный взгляд на старшего, пока тот мило улыбался. Изводит одним лишь только видом.

— Ну а я хожу.

— Это против правил.

— Ну а мне можно.

— За нарушение правил выгоняют из академии.

— Ну а я, как видишь, — Тэхён как-то по-доброму посмотрел на Чонгука, ероша волосы на его голове, — все еще здесь.

Тэхён удивленно вылупил глаза, когда Чон перехватил его запястье и убрал руку от собственной головы. Последовал раздраженный рык, а после — шипение. Будто Чонгук дикий зверь, которого только что пытались приручить.

— Не устраивай цирк и кому-нибудь другому расскажи о том, что можно ходить вдвоем на практику.

— Чонгук, я серьезно, — рука младшего лишь сильнее сжала запястье. — Если не веришь мне, пойдем вместе к тому, кто несет ответственность за практику второго курса. А пока вот, держи, — Тэхён положил на стол огромную тетрадь. Виднелось большое количество заметок и то, что сама тетрадь исписана почти полностью. Затем Тэхён свободной рукой аккуратно убрал ладонь Чонгука, от которой на запястьях появились красные следы.

— Что это? — спросил Чон, глядя на большую тетрадь. Он перевел взгляд на Тэхёна, но тот уже повернулся к младшему спиной и шел в сторону выхода. И, кажется, даже не услышал вопроса.

А тетрадь эта с записями абсолютно всех лекций, начиная с самого начала этого учебного года. Та аудиозапись с одной из лекций, присланная Тэхёном Чонгуку в сообщении, не особо младшему и помогла, на самом деле. Но вот эта тетрадь…

— Спасибо… — Чонгук чуть прошептал перед тем, как старший скрылся за дверью. Но он услышал.

Тэхён оборачивается и улыбается. Снова так ярко. Будто только что не Чонгук на него чуть не сорвался. Будто это не Чонгук оставил красные следы на его запястье.

Сейчас Чон просто устал от всего. Он даже забыл, с какой целью вообще перескочил на второй курс. Забыл, зачем до посинения вычитывал книжки в библиотеке, не отвлекаясь даже на еду. Но не забыл поблагодарить Тэхёна за то, что тот помог. А с чем помог — Чонгук не помнил. Значит, остатки приличия и вежливости он все же не растерял.

В голове снова всплыл образ Тэхёна, который все говорил и говорил одну и ту же фразу, будто поставив на повтор:

«Она тебе в затылок дышит».

После всплыл образ Ынги, которая кидала в сторону Чонгука гневные взгляды. Но ее восхищения и глаз-сердечек было невозможно не заметить, когда она смотрела на Тэхёна. Но, впрочем, это не дело Чонгука. Ему главное — вытянуть учебу и вновь ровно держаться хотя бы на втором месте. Потому что Тэхёна он не догонит. Как бы не пытался, как бы не зубрил — тот нос в библиотеке не показывает и вовсе, но держит лидирующее место просто с колоссальным отрывом.

Чонгук опустил взгляд на раскрытую тетрадь. Идеальный почерк. Все чисто. Ни единого мазка или какой-либо грязи. Написано одной ручкой, ведь цвет чернил не отличался друг от друга ни на первой, ни на последней странице. Вот только…

— Это еще что такое? — спросил у самого себя Чонгук, когда где-то в самом конце тетради, на последней странице, увидел отдельный оторванный листок, который был весь изрисован.

На листе — языки пламени. На нем — искры и, кажется, черные перья. Горящие перья, которые парили в воздухе. То ли это крылья ангела, которых поглотило пламя, то ли это самоуничтожение демона, который огнем погубил сам себя. Но ничего больше. Горящие перья — это как-то звучит даже слишком глупо. Но Чонгук не сразу заметил, что все эти красиво вырисованные бессмысленные каракули имеют название, которое красуется в самом уголке листа. А название этой картине — «Жизнь».

Голова действительно уже болела, а мозг плавился. Оторвав взгляд от тетради, от ровного почерка в которой уже в глазах рябило, Чон вспомнил, что сейчас, кажется, уже вечер. А еще младший вспомнил о том, что Тэхён завтра будет с ним в паре. Может он говорил правду и не стоит забивать себе этим голову? Но Чон никогда не слышал о том, чтобы на практике присутствовало два студента. Они всегда ходили по отдельности, по отдельности набирали баллы и по отдельности оценивался каждый. Вечер выходного дня, и вот куда он пойдет со своими вопросами? Последнего выходного дня, ведь завтра — понедельник.