Но внезапно варвар захрипел и из пронзенного горла его фонтаном хлынула кровь. Он упал рядом, выронив меч, и забился в предсмертных конвульсиях.

– Ты как, в порядке?! Хватай мою руку! – Кастул увидел, как над ним склонился римский воин. Лишь потом он разглядел в нем своего друга.

– Аудакс, ослиная задница! Ты-то откуда здесь взялся? – хрипло приветствовал Гай своего друга, со стоном уцепившись за протянутую руку. Странно, ведь Квинт действительно должен был быть со своими. Как его сюда занесло? Почувствовал, что Кастул в беде?

Стоило ему приподняться, как из раны в боку потоком хлынула кровь.

– Твою мать! – присвистнул Квинт. – Только попробуй сдохнуть, пока не доберемся до наших!

И тут силы покинули центуриона. Он утратил сознание. Очнулся уже гораздо позже, в палате. Вокруг него копошились эскулапы. Рана была тяжелой, и первое время ему казалось, что он не выживет. Не выживет и не увидит больше друга. Тоскливее всего было умирать, осознавая это.

Но, вопреки прогнозам, рана начала затягиваться и Кастул шел на поправку. А сегодня в гости наконец явился Квинт!

– Ничего, я справлюсь! – сказал Кастул другу. – Скоро вновь будем сражаться бок о бок. Еще покажем этим мразям силу римской армии.

В ответ Аудакс грустно вздохнул и отвернулся.

– Что такое? – обеспокоенно спросил центурион. – Что-то случилось?

– Нет, ничего, – отмахнулся друг. – Восемнадцатый бросают на север. Там, говорят, восстание вспыхнуло. Командующий Вар хочет по пути на зимние квартиры зайти туда и быстренько его подавить. Помимо наших там будет семнадцатый и девятнадцатый.

– Ну и что?! Да мало ли куда нас бросали? Или ты из-за меня переживаешь? Я скоро поправлюсь и догоню вас.

– Нет, – помотал головой Квинт. – У меня плохое предчувствие. Но не насчет тебя. Ты выздоровеешь, я уверен.

– А что тогда? Что тебя беспокоит? Расскажи мне. – Кастул неуверенно поднялся, опираясь на локоть и стараясь не обращать внимания на боль. Квинт выглядел встревоженным, это взволновало Гая.

– Ничего, перестань, – отмахнулся центурион. – Лучше взгляни, на какие лорики раскошелилось снабжение! С чего бы это, интересно?

Он встал напротив друга и расправил плечи, демонстрируя всю красоту доспеха. Новенькая лорика сегментата[2] блестела в утреннем свете, пробивающемся сквозь занавески. На одной из полированных пластин Кастул разглядел инициалы – К. А. Квинт Аудакс.

– Смотрю, ты клеймил ее, – усмехнулся он.

– Да, – кивнул Квинт. – Ты это, пригляди за ней. Если она к тебе попадет. Уж очень она мне нравится.

– Что с тобой сегодня?! Что за упаднический дух?! Ты же меня спас, боги благоволят нам, будем сражаться как прежде, плечом к плечу!

Друг ничего не ответил. Присев на койку, он внимательно посмотрел Кастулу в глаза.

Его хмурое, обветренное лицо со шрамами вдруг показалось центуриону каким-то светлым и чистым.

Кастул хотел ему что-то сказать, но почему-то не мог подобрать нужных слов. Аудакс вдруг отвернулся, резко вскочил и, взмахнув плащом, направился к выходу.

– Бывай, центурион, – обронил он на пороге. – Даст Юпитер, свидимся. Но просьбу мою не забывай.

Он повернулся спиной и, гремя калигами, вышел из палаты.

– Я не забуду, клянусь всеми богами.

Когда Кастул узнал о той бойне, в которую попали три легиона, среди которых был центурион Аудакс, его постигло отчаянье. Весь Рим плакал вместе с ним, скорбя о навеки оставшихся в том лесу неупокоенных бойцах.

И сейчас, спустя шесть лет после тех событий, придя в себя посреди поляны, усеянной трупами, он приказал легионерам снять с погибшего ту самую, уже полусгнившую, ржавую лорику, что так нравилась его другу.

Ведь он обещал сохранить ее. И исполнил клятву.

К. А. Квинт Аудакс.

– Деда, Катон меня обижает! – пожаловался маленький мальчик в белой тунике. – Отнял мою куклу!

– Девчонка! – отозвался мальчишка постарше и показал брату язык. – Фигул девчонка! В куклы играет! Не быть ему легионером!

Картинно взмахнув деревянным мечом, он издал вопль и пронесся по таблинию[3], держа в одной руке игрушку брата. А бедный маленький Фигул расплакался от бессилия.

– А ну перестаньте! – гаркнул хмурый старик, сидящий на ложе подле жаровни. – Не то я велю рабам вас высечь!

На дворе стояла поздняя осень. Угасающая природа укладывалась на зимнюю спячку. И пусть погода даже по вечерам оставалась достаточно теплая, старик практически все время проводил возле жаровни. Никак не мог согреться, вечный холод терзал его тело.

Дети вмиг замолчали, послушные дедову слову, и замерли на месте. Фигул от удивления перестал рыдать, а Катон опустил игрушку и уставился в пол.

Старик строго взглянул на внуков и отвернулся.

– Безобразники, – сказал он, – чтобы служить в римской армии, нужна железная дисциплина. И чувство братства. Когда я служил в восемнадцатом, не было у нас такого, чтоб брат брата обижал. Куда уж вам до настоящих воинов, меж собой помириться не можете.

Последнюю фразу дед произнес с особым укором, и Катону стало стыдно. Потому что это он был зачинщиком ссоры. А ведь Катон старше на два года, ему-то уже целых шесть. Нужно быть умнее.

Он поспешил вернуть брату куклу, и тот с радостью ее взял.

– Деда, – робко попросил мальчик, – а расскажи нам, как ты служил?

Дед, которого звали Гай Кастул, охотно кивнул, приняв просьбу внука. Ведь эти дети были единственной радостью в его жизни. Сын давно уехал в Рим, получил там чин всадника и живет припеваючи. Детишек он заберет, когда тем исполнится четырнадцать. Кастул, конечно, втайне надеялся, что не доживет до этого момента. В провинции скучно. Да, он получил с помощью своей достойной многолетней службы кусок земли и выплаты, чтобы обеспечить достойную жизнь себе и потомкам.

Лишь одна вещь никак не давала ему покоя. Трагедия, случившаяся много лет назад. Друг, что навсегда остался в том мрачном лесу. Порой даже сейчас Аудакс ему снился.

Голубые глаза глядели на Кастула с тоской и любовью. А потом Квинт уходил.

– Бывай, центурион. Даст Юпитер, свидимся!

И старик просыпался от боли в груди. Надеясь, что эта ночь станет последней и его страдания наконец прекратятся.

– Так и быть, ребята, я расскажу. А вы слушайте внимательно, – сказал он внукам. Дети послушно расселись поближе к жаровне и уставились на деда.

– Я был тогда молод. Конечно, постарше вас, мне было двадцать лет…

Это случилось осенью. Тогда еще совсем зеленый мальчишка, Гай Кастул был призван в восемнадцатый легион и сразу направлен на службу в северо-восточный регион Германии, откуда под командованием Друза начинался поход против дикого племени хаттов.

Каждый день приносил Кастулу страдание. Хитрый хаттский вождь Аткумен избегал прямой встречи с римскими легионами, что было довольно легко, учитывая тот факт, что германские леса были для него родным домом. В отличие от неповоротливой римской машины, переход которой замедлялся в этой местности.

Кастул страдал всякий раз, после каждого многочасового перехода. Да тут еще сказывалось напряженное отношение в коллективе. Гай был белой вороной. Изнеженный римским бытом, он совсем не привык находиться среди новобранцев из разных уголков империи.

– Эй, девчонка, – окликнул его один из легионеров, суровый голубоглазый здоровяк, – что-то ты сегодня не в духе. Поди, обделался после похода-то, а?

Ответом ему было дружное гоготание остальных казарменных. Им всем как раз выдалась свободная минута после построения, которому предшествовал тяжелый дневной переход, окончательно измотавший Кастула.

Гай тяжело вздохнул. Квинт Аудакс. Чтоб ему в тартар[4] провалиться. Отношения с ним не заладились с самого призыва. Мало того, что этот здоровяк все время доставал Кастула по неизвестным причинам, так еще и был много сильнее худощавого римлянина. Кастул думал, что дело в зависти. Сам-то он происходил из хорошей семьи, а его неприятель явно не отличался благородством. А может быть, вспыльчивый по характеру Аудакс нашел мишень для издевок, явно слабее него самого.