© Толорайя Баграт

© ИДДК

Утро нового дня занялось над лесной грядой. Болезненный рассвет полыхал розовыми лучами над вековыми деревьями, освещая горизонт. Но только здесь, внизу, у подножия горы было по-прежнему темно. Толстые стволы деревьев густого леса не пропускали ни толики света и тепла.

Прошедший вчера вечером обильный ливень превратил дорогу в сплошное грязевое месиво, холодный ветер колкими иглами шарил под одеждой и от него не спасал даже шерстяной плащ.

Вчера ночью, после нескольких дней безостановочных переходов, командование отдало приказ остаться здесь и разбить лагерь. В темноте продолжать поиски бессмысленно, вряд ли легионерам удастся найти то, что они ищут. Места здесь неспокойные, дикие. Как говорил проводник, совсем недалеко отсюда германское стойбище. Так что нужно всегда быть настороже, иначе получишь копьем под ребра из кустов.

Отряд искал последствия того, что случилось шесть лет назад. Страшной трагедии, потрясшей всех. Тогда Рим скорбел и плакал вместе с семьями тех, кто полег здесь. В этих туманных лесах, навсегда. Тела храбрых воинов остались на поругание поганых варваров, и никто не мог даже похоронить их достойно, по римским обычаям.

– Командир! – Резкий крик отвлек центуриона[1] Гая Кастула от его мыслей.

Рядом возник запыхавшийся легионер. Судя по его виду, он был очень взволнован. Дело срочное, иначе бы не осмелился вот так обратиться к центуриону напрямую.

– Прости, командир! Мы нашли их! – сбивчиво заговорил он, указывая куда-то в чащу леса.

– Точно? – нахмурился Кастул. – Как это произошло?

– Мы с Ливелием бродили по округе и случайно увидели. – Солдат осекся. – Посмотри сам.

Центуриону ничего не оставалось, кроме как осторожно двинуться вслед за солдатом. Идти пришлось недолго.

– Зови всех сюда, быстро, – приказал он легионеру, как только они оказались на месте. Тот в ответ кивнул и ринулся в чащу.

На поляне, скрытой от взоров молодой порослью, буквально в двухстах метрах от римской стоянки располагалось огромное кладбище. Место поругания тысяч римских солдат. То, что увидел центурион, навсегда останется в его памяти.

Все вокруг было усеяно обломками вооружения и останками воинов. Человеческие кости, выбеленные солнцем и дождем, валялись в хаотичном порядке – там, где бегущих настигала смерть. Головы несчастных солдат были грубо отделены от тел и прибиты к стволам деревьев. Останки животных, кости вперемешку с ржавым железом римских доспехов: все свалено в какую-то безумную кучу.

Ужасное чувство поглотило разум центуриона.

Вновь заныла старая рана на правом боку – та самая, нанесенная подлым варваром в стычке возле какого-то германского поселения. Та рана, которая шесть лет назад спасла его от участи оказаться здесь, чтобы уснуть вечным сном на боевом поле вместе с верными товарищами. Нарастающее чувство страха и тревоги поселилось в душе Кастула.

Он шел и думал, что, возможно, сейчас пред его глазами предстанет то, чего он боялся больше всего. То, что он не раз видел во сне. То, что терзало его все эти годы. То, что часто не давало уснуть ему по ночам. Неустанное чувство вины и тоски сопровождало его все эти годы. Ведь здесь, на этой поляне должен лежать он, а не…

Пройдя немного по поляне, он это увидел.

Неподалеку в роще германцы соорудили место поклонения своим нечестивым богам – капище, где приносили кровавые жертвы. И в качестве подношений использовали тела римлян.

На наскоро расставленных полукругом деревянных срубах лежали искалеченные тела. Кастул внимательно оглядел жертв.

Судя по сохранившимся остаткам доспехов, все являли собой командный состав легионов. Лесные птицы и звери уже давно полакомились мертвой плотью, поэтому узнать кого-либо из жертв было практически невозможно. Но внезапно доспех одного из мертвецов привлек внимание центуриона. На пластине были выгравированы знакомые инициалы. К. А.

В глазах центуриона вдруг помутилось. Голову будто вмиг стянул свинцовый обод, и в нос ударил тяжелый запах крови. Застарелой, ржавой, давно уж напитавшей эту опороченную землю.

Он замер, как громом пораженный. Перед помутившимся взглядом тут же всплыли давно забытые, истлевшие образы. Они снова возвращались к нему, полностью поглотив его сознание. Краем зрения он увидел, как к нему подбежал один из его солдат, начал махать руками. Паренек что-то говорил, но Кастул его не слышал. Мир подернулся черной пеленой, а перед глазами мрачным укором расплывались кровавые буквы К. А.

Мысли Кастула текли медленно и вязко, как густая патока. Сознание услужливо предложило ему картину прошлого. Память воскресила давно ушедшие события, когда, восемь лет назад, он последний раз видел своего друга живым.

Он вспомнил, как очнулся на больничной койке. Черное безмолвие длилось недолго. Ужасная боль в боку справа раздирала живот и как будто пожирала внутренности. Голова кружилась. Он попытался пошевелиться, но боль усилилась, и ему пришлось оставить эти глупые попытки.

Украдкой взглянув, Кастул обнаружил на месте ранения огромную повязку, пропитанную кровью. Да, хорошо цапанул, германский ублюдок. Похоже, в строй придется вернуться еще очень нескоро.

– Гай Кастул, к тебе посетитель, – сообщил возникший на пороге эскулап. – Но я бы не рекомендовал.

– Спасибо, – отозвался центурион с улыбкой, – но позволь сегодня пренебречь твоими рекомендациями. Пусть войдет.

В ответ врачеватель лишь тяжело вздохнул и покачал головой.

– Ты, Кастул, упертый, – произнес он с сожалением. – Что с тебя взять? Ну да будь по-твоему.

Махнув рукой, эскулап вышел.

Центуриону выделили роскошную офицерскую палату, с ширмами и даже ящиком для личных вещей.

Он знал, кто пришел его навестить. Радость от предстоящей встречи затмила боль.

– Квинт Аудакс собственной персоной! – радостно воскликнул Кастул, увидев посетителя.

В палату вошел высокий грозный человек в пластинчатых доспехах и шлеме с красным гребнем. Выражение лица его было суровым, голубые глаза глядели строго. Гремя калигами, он прошел в сторону ложа и, остановившись подле больного, вытянулся по стойке смирно.

– Центурион Кастул! Встать! – скомандовал воин.

– Да пошел ты в задницу, центурион Аудакс! – ответил Гай, и они оба рассмеялись.

Он попытался протянуть руку для рукопожатия, но у него ничего не получилось. Новая волна боли окатила его и унесла в свои туманные воды. Как мог, центурион пытался скрыть свои страдания, но Аудакса было не обмануть.

– Совсем плохо, да? – с грустью спросил он, глядя на товарища. Они оба знали, что после такого ранения возвращение в строй вряд ли возможно. Два друга. Две центурии. Один легион.

Они сражались плечом к плечу, и восемнадцатый был их домом. В тот вечер их отряды бросили на погашение очередного восстания близ лагеря. Безумные варвары устроили бунт и перерезали римских управленцев.

Те, что имели лишь людской облик, и говорили, как люди, но при том не были ими, вдруг решили оспорить господство цивилизованного мира.

Поначалу все шло хорошо, и ведь надо же было так случиться, что нелюдь напал на Кастула из укрытия, как раз в момент, когда тот отвлекся. Секунда, и в боку зияет огромная рана. Германские мечи, в отличие от римских гладиусов, умеют рубить.

«Как же обидно, – думал центурион, лежа на земле и истекая кровью, – погибнуть так. В какой-то стычке, которая останется не замеченной никем из историков. То ли дело погибнуть на земле великого сражения!»

Он видел, как варвар замахнулся, чтобы отсечь центуриону голову (так было принято среди дикарей, лишить врага головы, чтобы дух не преследовал своего убийцу).