Поворачиваюсь на бок. Слезы скатываются на подушку. Образ Кристен рассеивается.

– Вернись, – шепчу я. – Если тебе сейчас хорошо, пожалуйста, скажи мне. Подай знак.

Моя нога натыкается на какой-то твердый предмет, и тот с глухим стуком падает на пол. Встаю, опускаюсь на корточки и шарю под кроватью. Нашла. При свете уличного фонаря я вижу дочкин альбом.

На шестилетие я подарила каждой из своих девочек книжку для записи мудрых мыслей, а еще раньше завела такую же для Кейт. Когда мы жили в Мэдисоне, я каждый вечер, уложив Энни и Кристен спать, доставала из шкафа свой драгоценный ящичек с цитатами. Садилась за кухонный стол и перебирала маленькие бумажечки, каллиграфически исписанные маминой рукой. Когда-то она клала их в мою коробку для ланча.

Начало этой традиции положила бабушка Луиза, когда мама была еще девочкой. Следующим звеном стала я. Некоторые цитаты выбирались из моих любимых детских книжек, но большинство принадлежит бабушке Луизе или Тесс Францель, то есть маме. Вооружившись бабушкиной перьевой ручкой, я переписывала содержимое листочков, прибавляя кое-что и от себя, в два пустых альбомчика, серебристый и золотистый. Мне было важно, чтобы Энни и Кристен унаследовали мудрость наших замечательных предшественниц.

Включив лампу, открываю книжечку, и мой взгляд падает на афоризм, принадлежащий моей маме: «Если жизнь выдергивает у тебя из-под ног коврик, получается танцпол». У меня сжимается сердце. Мама вложила в мою коробку для ланча записку с такими словами на следующий день после того, как мисс Лилли, моя любимая учительница, объявила, что получила работу в другом месте и уезжает из Милуоки. Я была страшно огорчена. Как сейчас помню: мама уговаривает меня потанцевать с ней твист на нашей маленькой кухне: «Ты обязательно найдешь свой танцпол. Нужно только немножко подождать». И действительно, на следующей неделе к нам пришла новая учительница – мисс Трейси. У нее всегда горели глаза. Благодаря ей я полюбила и книги, и рисование, и даже деление в столбик.

С улыбкой вспоминаю, как положила такую же записку в портфель Энни, когда в шестом классе она вылетела из бейсбольной команды. Дома я обняла ее и принялась кружить: «Ух ты! Коврика нет! Теперь танцуем на полу! Почему бы тебе не записаться в литературный кружок, который собирается после занятий в библиотеке?» В том кружке Энни обрела собственный голос. Этого могло и не произойти, если бы у нее из-под ног вовремя не выдернули половичок.

Встаю с кровати и сажусь у окна. Над Центральным парком ревет косматое февральское небо. Поплотнее запахнув на груди халат, продолжаю листать книжечку и вижу еще одно высказывание Тесс Францель: «Если люди считают тебя странной, постарайся доказать им, что они правы».

Мама написала это через несколько дней после нашего переезда из Милуоки на остров Макино. Один из моих новых одноклассников назвал ее стремной, после того как увидел записку, которую она передала для учительницы. В ту пору маме нравилось писать задом наперед, чтобы прочесть предложение можно было только при помощи зеркала. Ума не приложу, как она это делала.

В альбомчике на полях стоит дата. Девять лет назад… Девочкам тогда было всего одиннадцать. Примерно в таком же возрасте я потеряла мать. Тут же что-то приписано бледным карандашом. Прищурившись, читаю: «Увы! Она перестала быть оригинальной». Странно…

На следующих страницах тоже есть карандашные комментарии. Вот один из любимых мной афоризмов бабушки Луизы: «Подруги – цветники нашей жизни. Если хочешь красивые цветы, нужно подрезать растения и удобрять почву». Рядом приписано: «Подруги? Какие еще подруги? Она явно увлекалась обрезкой, а про удобрение забывала». У меня мурашки пробегают по коже. Хватит читать! Этими мыслями Кристен ни с кем не хотела делиться. Но я не могу себя остановить и дрожащими пальцами переворачиваю страницу. «Не путай важное со значительным», – нежно говорит мне мамин голос.

Была весна, я училась в третьем классе. Мы еще жили в Мэдисоне. Собираясь в школу, я дулась на маму за то, что она не купила мне новые кроссовки, а у нас в тот день был спортивный праздник. Вдобавок к этому на моих стареньких кедах порвался шнурок. Белых в доме не оказалось, и мама дала мне черный шнурок из отцовского ботинка. Меня это просто убило. Если кеды белые, то и шнурки обязательно должны быть белыми – так я считала. Чуть позже в судке с едой я нашла записку: «Не путай важное со значительным». После обеда, когда все ребята снова принялись бегать наперегонки и перескакивать через барьеры, я заметила на трибуне Райана Полити – мальчика на год старше меня. Он мог только смотреть соревнования, потому что у него был церебральный паралич. И смысл маминых слов вдруг стал мне понятен: черные шнурки или белые – это не имеет никакого значения, хотя кажется мне важным. Главное, у меня есть две здоровые ноги.

На поле комментарий Кристен: «Пока она не начала путать важное со значительным, я хотела во всем быть на нее похожей. Теперь не хочу». Я сгибаюсь пополам и хватаюсь за голову. Ну конечно, «она» – это я. Моя дочь, которая поддерживала меня и говорила, что я для нее образец, считала мои приоритеты ошибочными. Она видела меня насквозь и презирала.

Байдарку Крисси несет в водоворот. Всех предупреждали, что он опасен и приближаться к нему нельзя. Попытки грести в обратном направлении ничего не дают: течение слишком сильное. «Энни, помоги!» – кричит Кристен. Но Энни только смотрит на сестру расширенными от ужаса глазами. Если она туда поплывет, ее и саму затянет в воронку. Сделать ничего нельзя. Остается только наблюдать, как Кристен, зовя на помощь, неумолимо движется прямо в жерло водяного вихря.

Энни резко просыпается. Сердце стучит. Она садится в постели. Салатовое одеяло валяется скомканное. В комнате еще темно, но уже можно разглядеть картинку в рамке на стене: это рекламный постер книги «Гарри Поттер и дары смерти», подписанный самой Дж. К. Роулинг. Рядом с кроватью, на тумбочке, томик стихов Билли Коллинза. Энни переводит взгляд на фотографию с мамой и Кристен в день окончания школы. Кроме альбома с афоризмами, все сокровища на месте.

«Крисси, – шепчет Энни, падая на подушки и глядя в потолок. Сердцебиение потихоньку приходит в норму. – Где же ты, черт возьми?» Потом она открывает ноутбук и оставляет сестре сообщение в «Фейсбуке» и «Твиттере», уже не в первый раз извиняясь за то, что воспользовалась произошедшим как прикрытием для того, чтобы не возвращаться в Хаверфорд: «Знаю, ты меня поймешь. Чем рассказывать маме и папе, из-за чего меня отстранили, гораздо проще соврать, будто я остаюсь дома из-за тебя». Мысленно Энни прибавляет: «К тому же это не совсем вранье». «Хватит шляться неизвестно где, возвращайся, пожалуйста», – дописывает она и оформляет сообщение как личное, чтобы никто другой не мог его прочесть, особенно отец.

Он и так думает, что она обманывает себя. И доктор Киттл, психотерапевт, говорит то же самое: ты, мол, находишься на этапе отрицания. В действительности ничего она не отрицает. Она просто подстраховывается. При опознании жертв несчастных случаев часто допускаются ошибки. Несколько лет назад, например, две девушки из Индианы погибли в автокатастрофе. Лица сильно пострадали, на месте происшествия был хаос, и поэтому их долго принимали за других людей. Вероятно, и с Кристен произошло что-то подобное.

«Ты должна двигаться дальше», – твердят и папа, и доктор Киттл. Но Энни не может, ей нельзя никуда двигаться, пока она не поговорит с Уэсом Девоном. У его родителей летний домик на острове Макино, и он сейчас живет там, пишет какую-то работу для Дартмутского колледжа. Крисси у него – Энни в этом уверена. Она же помнит: сестра непременно хотела с ним встретиться, шутила, что рванет в Мичиган. Эсэмэскам Уэса доверять нельзя. Энни посмотрит ему в глаза и, если он скажет: «Я ничего о Кристен не слышал», поверит. Наверное, даже попробует смириться.

Она встает с постели, подходит к письменному столу, включает лампу и изучает свой календарь. Какой же день выбрать для отъезда? Боже, до чего жалкая у нее жизнь! На март не запланировано вообще ничего. Все друзья разъехались по колледжам. Вернее, у нее всего-то одна подруга, да и та стала после происшествия какой-то чужой.