«Возможно, после стольких переживаний, у девочки слегка поехала крыша… – наблюдая за столь эмоциональной картиной, подумалось мне в ту минуту. – …Да, и чёрт с ней. Пускай устраивает спектакль. Главное, чтоб не истерила и не падала на пол в припадочных судорогах».

К слову следует отметить, что кроме меня, своего внимание на Марину более никто так и не обратил. Возможно поэтому, она и вернулась разочарованная на своё прежнее место.

– Внимание!.. – нас тихо окликнул солдатик Слава, поставленный «на стрёме», у сарайных щелей. – …Кажется, из вражьего дома кто-то выходит.

Нам ничего не оставалось, кроме как временно отложить всякие переговоры и обратиться к смотровым отверстиям.

И действительно, прямиком к нашему сараю следовало четверо вооружённых уродов. Кроме автоматов, в руках у них была ещё и парочка фонарей. Да, собственно, те осветительные приборы были им и вовсе ни к чему. Потому как стоило людоедам лишь приблизиться к воротам нашего сарая, как двор хутора осветился тремя мощными прожекторами, установленными по периметру той заимки. Зажегся приглушённый свет и в нашем деревянном срубе. Исходил он откуда-то из под потолка. Причём, источников этого света (то есть, каких-то лампочек, либо иных электротехнических приспособлений), мы так и не узрели. Просто в нашем помещении стало значительно светлее.

Открылись ворота, и четвёрка нелюдей, во главе с уже знакомым нам Владимиром, уверенно вошла вовнутрь сарая. Эта самая уверенность меня, собственно, в первую очередь и удивила. Потому как не было нынче никаких тщательных проверок узлов, никакой перестраховки и былой осторожности. Ну, сами посудите: ведь мало ли, что могло поджидать их здесь, в оставленном безнадзорно более чем на три часа, закрытом бункере. Возможно, они безоглядно полагались на свою систему наблюдения, прослушки и оповещения – это было, уже в нашу пользу. Либо имелось у них нечто иное. К примеру, более изощрённая система сигнализации, которая так и осталась вне поля нашего внимания. А вот это, играло уже против нас.

Так или иначе, но у нас появилась дополнительная информация для предметного размышления.

– Всем встать! – гаркнул один из каннибалов.

– Ну, недоделки.… Давайте-ка, рассказывайте, чего вы здесь удумали?.. – с лукавой улыбочкой (дескать, я всё про вас знаю) поинтересовался бурильщик. – …Какую подляну, вы успели нам тут подготовить?

«Наверняка, берёт на пушку… – подумалось мне в то мгновение. – …Коль интересуется, значит, он вовсе не в курсе наших планов. Кабы знал он, чего мы недавно задумали, так не стал бы рассусоливать и вести с нами какие-то беседы, а просто сорвал бы с прапорщика погоны, достал пластину и отправился со своей кодлой восвояси…»

Было вполне естественным, что ни кто из нас Владимиру не ответил. Разве что, мы неуверенно пожали своими плечами: дескать, впервые об этом слышим.

И тут бурильщик вдруг упёрся стволом своего автомата в грудную клетку Геннадия.

– Говори, сука… Что мне следует, от вас ожидать… Иначе, уже к обеду ты будешь подан к нашему столу в виде жаркого, – для пущей острастки, он передёрнул затворную раму, дослав патрон в патронник.

По-видимому, общаясь с нами ещё в вагоне, Владимир успел хорошенько изучить характеры, склонности и слабости всех пассажиров, а за одно и определиться с тем, на кого в исключительном случае следует жёстко надавить, напугав того до полусмерти.

Что и говорить, бандит оказался неплохим психологом. По крайней мере, именно сейчас он сделал вполне правильный и оправданный выбор.

– У Василия в погон… Вшита некая пластина… – не отрывая своего взгляда от направленного в его сторону автоматного ствола, тихо заговорил Геннадий. Очевидно сам того не осознавая и не ведая, он вдруг запросто выложил каннибалам нашу самую сокровенную тайну. Генка вообще выглядел сейчас каким-то заторможенным. Он был словно зомбирован и полностью лишён какой-либо воли. Вот, в какие предательские формы порой может вылиться обычный страх, целиком подчинивший себе человеческое сознание.

Геннадий пришёл в себя несколько позже, когда людоеды, изъяв у прапорщика заветную пластину, уже успели покинуть сарай. Тут же и наступило осознание всего случившегося. Очевидно понимая, что он фактически подписал как самому себе, так и остальным членам нашей команды смертный приговор (ведь, по сути, мы остались лишёнными всякой маломальской надежды), Генка молча уселся у стены и опустил голову вниз. По щекам его катились слёзы. Он даже не пытался чем-либо оправдаться – всё тут было понятно и без каких-то лишних слов.

При этом остальные пленники, как-то вовсе не сговариваясь, вдруг устранились от всякого с ним общения. Для всех нас он непроизвольно превратился в изгоя. С «предателем» не пожелала разговаривать даже его родная сестра Катя. Более того, ей сейчас было стыдно как за брата, так и за саму себя. Потому и предпочла девушка уединиться в противоположный от Геннадия угол.

Короче, каждый из нас предпочёл разойтись по своим ранее «облюбованным» местам. В сарае воцарилось полное молчание. В данную минуту, здесь преобладала атмосфера угнетённости, некой прострации и безысходности. Будто бы все мы уже не являлись живыми людьми и даже не являлись «потенциальными покойниками». Теперь мы были уже тенями и призраками, а тот смертный приговор был приведён в исполнение десятью-пятнадцатью минутами ранее, когда Генка, словно на исповеди слил каннибалам всю информацию, о которой только знал.

– Вот мы и съездили с тобой в Сочи, – пытаясь хоть чем-то расшевелить Катю, я придвинулся к ней поближе.

– За эту поездку, нужно сказать «спасибо» моему братцу… – ответила она, почти не задумавшись. Очевидно, её душу непрерывно терзала лишь эта, одна единственная мысль. – …Вот паскуда. Конечно, я догадывалась о том, что Генка слабак, что его гонор, его бравада – это лишь некая защитная реакция от возможных неурядиц. Однако я не предполагала, не могла допустить и мысли о реальном пороге его трусости.

– Не нужно быть столь категоричной, осуждая брата за сиюминутную слабость… – мне захотелось хоть чем-то её утешить. – …Он, как и мы все, сугубо мирный и цивилизованный гражданин. Никто из нас не застрахован от подобного рода поведения при встрече с дикими существами, с нелюдями, с животными.

Представь, что ты вдруг столкнулась нос к носу с лесным медведем или степным волком. Не думаю я, чтоб в то мгновение, ты бы размышляла о каком-либо хладнокровии, разумности или силе воли. Я уверен в том, что в подобной ситуации чувство самосохранения станет для любого разумного человека преобладающим. И это, вполне нормальное и предсказуемое явление. Они нас «ломают» и всеми силами пытаются разобщить, перессорить. При этом, вместо того чтоб нам напротив, сплотиться. Мы ведёмся на их провокации и отдаляемся друг от друга всё дальше и дальше. Да и, в конце-то концов. Я не думаю, чтоб всю свою жизнь твой брат был неким подонком или сволочью. По крайней мере, в ранние и школьные годы, он наверняка оберегал и защищал тебя от дворовой шпаны.

– Ну, да. Как будто бы в детстве, он был на это способен. В определённой степени на него можно было положиться, – тяжело вздохнув, кивнула Катя.

– Вот видишь. А я о чём говорил, – мне пришлось тотчас же поддержать хоть какие-то положительные нотки, появившиеся в её голосе.

– Как я устала… – зевнула Катерина. – …Спать хочется. Я буквально валюсь с ног.

– Так отдохни. Утро вечера мудренее. Все мы изрядно измождены. И, один чёрт, ничего сейчас не придумаем. Тогда как завтра, нам обязательно будут нужны сил и светлый ум.

– Легко сказать: отдохни… – вдруг возмутилась девушка. – …Со связанными-то за спиной руками. Это как же, ты тут приляжешь? Не иначе как мордой в землю. Да ещё.… От этих проклятых верёвок у меня сплошные мозоли, которые непрерывно ноют монотонной болью.

– И всё же, ты попытайся немного подремать. Обопрись плечом о стену или привались на меня, – уж и, не зная, какой совет ей дать, предложил я первое, что пришло мне в голову.