Мешта Мархун побрел куда-то в угол комнаты, к сваленной там груде непонятного мусора: коробок, досок, посуды. Я на мгновение замер, мутная тревога неприятно ворочалась в груди. Я так и не увидел его глаз, а сейчас он наконец поднял взгляд. В его глазах горел огонь. У Мешты Мархуна были огненные зрачки — и я буквально кожей ощутил холодную непрошибаемую ярость и усмешку, расползающуюся на его губах. В одну секунду я вспомнил мерцающего, исчезающего Шурфа там, в песках Красной пустыни Хмиро. Я понял, что если сейчас ничего не сделаю и если Мархун убьёт его тут, во сне, то, там, в пустыне, Шурф растает и исчезнет совсем.
Я видел, как Мешта поднимает руку и помещение озаряется нестерпимо белым светом, а рядом, так близко, слишком близко, было плечо Шурфа; я видел, как презрительная гримаса уверенного в себе и в своих силах мага искажает лицо старика, как огненные глаза его разгораются всё ярче, заполняя всё пространство. Время растянулось тугим жгутом и на раздумья его совсем не оставалось. Я открыл было рот, чтобы что-то сказать, как-то предупредить моего друга, но понял, что не успею. Вместо этого плавно, без лишней суеты, я провёл рукой вдоль тела незадачливого магистра — и того не стало. Точнее, он стал крошечным, меньше острия иглы, и исчез между большим и указательным пальцами моей левой руки. Всё произошло за доли секунды, и Шурф только растерянно моргал, недоумевая, куда подевался Мешта Мархун. Ни слова не говоря, я сделал всего шаг, наклонил его голову к себе и поцеловал. В губы. Мне нужно было немедленно ощутить его живое тепло рядом. Я так невообразимо устал за эти несколько дней от его то умираний, то исчезновений. Я упивался его вкусом, я целовал его требовательно, жадно, прильнув к его губам как к роднику, пока он не прижался ко мне всем телом и я не услышал его сбивчивое прерывистое дыхание. Сбивчивое дыхание невозмутимого Лонли-Локли! Я сделал два шага назад и мягко потянул его за руку:
— Пойдём.
— Куда? — Шурф смотрел на меня улыбаясь, а в омутах его тёмных зрачков водили хороводы черти всех миров.
— Ты раздеваешь меня взглядом, чудовище. Пойдём, тебе понравится.
Мы вышли из дома и дошли ровно до того места, где я уснул в прошлый раз.
— Шурф, сейчас мы должны уснуть, но только вместе, а когда мы проснёмся, если ты чего-то не вспомнишь или не поймёшь, то я всё тебе объясню.
И не дожидаясь, пока он хоть что-то уяснит или хотя бы начнёт возражать, я уложил его прямо на придорожный песок, сам улёгся рядом, обнял его, прислонился лбом к его лбу:
— Всё, спим.
Отчего-то я знал, что вот сейчас всё будет правильно. Я снова ловко сбежал. От смерти — да, Махи? Точнее, я держал смерть в руках, в прямом смысле этого слова, вот тут, в пригоршне. Я слишком НЕ хотел этой смерти для Шурфа, потому что моя любовь была сильнее и любая боль казалась выносимее, чем его смерть.
Чрез пару минут мы одновременно открыли глаза в пустыне возле костра. Я внимательно посмотрел на своего друга и понял, что он всё вспомнил: все наши пробуждения и даже пустынный пляж, магистра Мешту, его перчатки, понял, почему я, не разбираясь, уменьшил этого противного старикашку и вернул нас сюда, в единственную доступную нам сейчас реальность.
====== часть 2 ======
— Макс, — он смотрел на меня своими чёрными даже в ночи глазами, чернильными, как глубина самых топких топей. Не нужно было ничего говорить, он всё знал. Понятия не имею, откуда и почему, но мы словно снова совершили обмен Ульвиара. Он чувствовал, как он дорог мне, знал о моём страхе за него, видел, как я любуюсь им. Я заглянул ещё глубже, дальше, за его зрачки… и увидел там тёмную жаркую жажду, увидел, как нутро безумного Рыбника ворочается в нём, как он жаждет безраздельно обладать мной, подчинить меня, прокусить мне тонкую жилку над ключицей, ощутить вкус моей крови на языке и выпить меня без остатка, как за его внешним спокойствием и размеренным дыханием таится крепко взнузданное нетерпение, помноженное на долгое ожидание и ощущение близости смерти, которая едва не задела его своим крылом. Я отшатнулся и бессильно осел на песок.
Невероятным усилием воли и многолетней привычкой к самоконтролю Шурф погасил опасный огонь в своих глазах. Конечно, он прекрасно понял, что я прочёл его. Сел рядом, так же плечом к плечу, как сидели мы совсем недавно — всего-то день назад. Повёл подбородком:
— Прости, Макс.
И то, что сделал я в следующий миг, стало неожиданностью для меня самого. Не меняя позы, не глядя на него:
— Я хочу узнать тебя до конца, Шурф, я хочу узнать тебя всего, все твои лики и личины, хочу узнать, кто ты и кем ты был. Ты сможешь остановить Рыбника в самый последний момент и не дать ему уничтожить меня?
Лонли-Локли молчал. Я понимал, что соблазн был слишком велик, и мой друг со всей ответственностью анализировал свои и мои шансы. Шансы обоих остаться в живых.
— Да, я смогу. Верь мне.
Я расслабленно улыбнулся: я и так безгранично доверял ему. И он это знал.
Мы продолжали сидеть рядом, пустыня вокруг разливалась сгущенной багровой прохладой. Я почувствовал рядом присутствие силы, взбалмошной и весёлой силы, жаждущей пролиться. Я глянул Шурфу в глаза — и понял, что на меня смотрели ликующие и жадные глаза Безумного Рыбника, как он есть. В одну секунду он скрутил меня, распластал на песке, стянул с меня футболку и, разодрав её на лоскуты, крепко связал мне руки в запястьях за головой. Я стал его добычей. У меня перехватило дыхание. В этом было столько животной страсти, столько жажды обладания. И ещё я отметил, что он связал мне руки не слишком сильно. Ровно настолько, чтобы я не смог вырваться, и одновременно настолько, чтобы они не онемели. А дальше происходило что-то совершенно невероятное. Я до сих пор не знал, что прикосновения могут быть жгучими, как расплавленный воск, быстрыми, почти невесомыми. Я выгибался дугой под его поцелуями, когда он проходился губами от шеи вниз по животу и обратно, я обжигался об его горячее дыхание, которое чувствовал на своих бёдрах, я дрожал и молил о пощаде, когда он медлил, распаляя, рыча, прожигая меня тёмной глубиной глаз. Когда он схватил меня за волосы и потянул на себя, я готов был раствориться без остатка в его невероятной, необузданной силе. А он всё длил и длил эту бесконечную сладкую мУку, доводя меня до исступления, заставляя шептать ему на ухо:
— Будь во мне, будь во мне. Я хочу тебя, я хочу чувствовать тебя. Шурф, Шурф, Шурф…
Он впечатал меня ладонями в песок и вошёл неожиданно нежно, обнимая, бережно поддерживая и одновременно прокусывая моё плечо, глубоко впиваясь острыми зубами… Ещё через два стона и вдоха мы стали двумя огнями, двумя пляшущими пламенями, серебряным и золотым. Мы искрились смехом, закручиваясь в весёлый вихрь, расплёскивались огненной смолой, летели искрами в твёрдое, потрескавшееся от жары небо Тёмной Стороны Красной пустыни Хмиро. Забавно, что на Тёмной Стороне пески этой девушки-пустыни были зелёными как молодая листва.
Мы лежали рядом, глядя в нависшее над нами жёсткое небо. Я медленно повернулся к Шурфу и посмотрел ему в глаза.
— Макс, не хочу тебя пугать, — его голос звучал ровно и спокойно, — но у тебя глаза горят.
— В зрачках — огонь, да?
— Да.
Откуда-то я и сам это знал. Я чувствовал это пламя внутри.
— Похоже, ты стал риццахом — тем, кто может заговорить с огнём и усмирить его. — Шурф невесело усмехнулся: — Макс, кажется, я понял. Мешта Мархун каким-то образом стал Демоном Пустыни, и, благодаря тебе, мы попались на его приманку, как бабочки — на пламя.
— А зачем это было нужно?
— Чтобы мы оказались тут. Тебя звала Хмиро, прося избавить её от этого демона. И тебе нужно было оказаться в этих песках. Чтобы стать тем, кем мы тут стали. Чтобы это всё случилось. А я был просто проводником.
Он отвернулся, поднялся и долго стоял неподвижно — я видел, как немеет и будто бы затвердевает его спина, — потом повернулся ко мне, сказал как-то очень буднично:
- Ну, случилось — и отлично. Это не всегда хорошо: приручать влюбчивую пустыню, Макс. Она ведь может тебя и не отпустить. Она завербовала тебя в свои Стражи, у тебя теперь появилась куча привилегий: ты можешь говорить и с пустыней, и с огнём. Но и уйти нам будет гораздо сложнее, тем более, если ты сам не очень-то хочешь уходить, потому что запоздало беспокоишься о благополучии как бы близких, да?
