И мне вдруг стало так наплевать на то, откуда это, что и зачем, мне так захотелось снова прикоснуться к нему, снова почувствовать вкус его губ - мята, ежевика, тёплый вкус его табака…

- Мне всё равно, - сказал я, - всё равно.

Я снова повалил его на подушки и целовал, жарко, жадно, я прихватывал его податливые губы, видел, как он закрывает глаза, притягивая меня к себе. Я спускался ниже, припадая губами к его шее, чувствовал языком, как колотится его пульс, дотрагивался губами до тонких ключиц и слышал, как с его губ срывается стон, когда я провожу рукой по его груди, намеренно затрагивая сосок. Меня охватывало удивительное ликование. Мне казалось, что я живу в волшебном мире, где всё позволено, где можно вот так его касаться, где это желанно и прекрасно. Всё моё существо, каждая клеточка - всё источало радость.

- Шурф… Мой Шурф, - снова и снова я повторял его имя, и оно было для меня самой прекрасной музыкой на свете. Я чувствовал его руки на своей спине, его тело под моим и этот невозможный жар, который плавил нас обоих.

- Макс, - он слегка отодвинулся от меня, - если зайдёт дальше, то… То лучше нам переместиться.

Я почти рассмеялся. Ну да, конечно, как я сразу-то об этом не подумал.

- Закрой глаза, Шурф, - я обнял его, и мы с ним тут же оказались у меня в спальне.

Он сидел на мягком полу, под неярким светом грибных светильников, взгляд его внимательных глаз проникал прямо в душу.

- Макс, ты этого хочешь? – его голос был тихим, шелестящим, едва слышным.

- Да, - ответил я не задумываясь, - хочу.

На пол полетели мои лоохи и скаба, его мантия и тюрбан. Так странно быть обнажённым рядом с ним, совершенно беззащитным. И его бледная фарфоровая кожа… Мне казалось, что я сейчас просто ослепну, освещенный его красотой. Его стройные ноги, его великолепно вылепленное тело. Рядом с его скульптурным изяществом я казался себе грубо скроенным, высеченным из обычной деревяшки - нелепый Буратино рядом с совершенством.

Он целует меня так бережно, так жарко, его ладони притягивают меня всё ближе и ближе, пока мы не соприкасаемся обнажёнными животами. Я чувствую его напряжённый член и почти вскрикиваю от этого прикосновения, оно такое откровенное, такое желанное. И я совершенно не понимаю, когда его горячие губы успевают спуститься вниз, легко прочерчивая дорожку между ключиц, ниже по груди, животу, по тоненькой кромке волос.

Когда его губы касаются моего члена, я не выдерживаю, я начинаю стонать и непроизвольно двигаться в такт обволакивающей меня мягкой влажной глубине. Ни с кем мне не было так нежно и в то же время так нестерпимо ярко. И мне так хорошо, и снова стыдно, я сжимаю простынь, вцепляюсь в подушку, чувствуя, как его горячий язык медленно проходится по всей длине…

- Ещё, п-п-ожалуйста, - эти слова срываются с моих губ совершенно безотчётно, мне просто слишком хорошо - настолько, что я совсем не могу себя контролировать.

Он снова обхватывает губами мой член и движется так правильно, так невозможно чувственно, постепенно ускоряя ритм, что мне нужно совсем немного времени для того, чтобы…

Я выгибаюсь и кричу, и ловлю рукой его ладонь, и мы переплетаем наши пальцы. Ещё, ещё немного… Мне кажется, что время струится и плавится вместе со мной в одном ритме, с нами, вместо нас.

- Шурф… - мир вдруг становится так ярок и горяч - нестерпимо, неотвратимо, а внутри меня образовывается невесомость. Я словно бы вновь очутился в Хумгате, где-то внутри солнечной взвеси, янтарной пыльцы, которая и есть счастье.

А через секунду он ложится сверху, накрывает меня собой, обнимает, целует, гладит по голове… А мне вдруг снова становится неловко.

- Всё хорошо, Макс, хорошо, - полушёпотом говорит он, приглаживая мне волосы, и целует.

Мы лежим какое-то время на боку, напротив друг друга, его пальцы легко касаются моего тела - прикосновения лёгкие, подрагивающие, он будто бы окутывает меня своими касаниями, ещё и ещё, быстрее - и во мне снова разгорается жар. Он дотрагивается до моих лопаток, и ниже, вскользь по позвоночнику, опускает ладони мне на ягодицы, его раскалённые прикосновения становятся музыкой, такой желанной для моего тела. Я поддаюсь ему. Он сгибает мою ногу в колене и легко закидывает на себя, поглаживает мне спину, спускается ниже и аккуратно дотрагивается до отверстия ануса, легонько надавливая, и я… Я мгновенно сжимаюсь. Он трогает меня ещё раз. Я цепенею. Не могу понять, что со мной, мне вдруг становится страшно, и я медленно убираю свою ногу с его бедра.

- Макс, - он отстраняется, смотрит на меня, проводит рукой по моей щеке.

- Сейчас, Шурф, сейчас, погоди, - скороговоркой бормочу я, стараясь не смотреть ему в глаза, потому что мне ужасно стыдно.

Вот же я дурак, а. Я что, не знал, чем всё закончится? Конечно, знал, нечего изображать невинность. Ну и что я сейчас миндальничаю, как юная девица на первом свидании? Черт, это же, наверное, больно? Нет? Ну, выживу как-нибудь, не сахарный, чай, потерплю, не растаю. И что, после… После того, как он меня… Я буду совсем гей? А, чёрт, вот придёт же ерунда в голову! Надо просто сделать это, и всё.

- Макс… - снова произносит он.

Но я его перебиваю:

- Дай мне минуту, просто, понимаешь, со мной это впервые. Я… Я сейчас.

- Макс, - голос Шурфа звучит громче, - посмотри на меня.

Я поднимаю на него глаза, хоть и не слишком хочу это делать.

- Я тебе уже как-то говорил и скажу ещё раз. Я никогда не сделаю того, чего ты не захочешь. Тебе не нужно терпеть. И не нужно бояться. Постель – это не то место, где приносят жертвы, это то место, где наслаждаются, - он смотрел на меня понимающими лучистыми глазами, а я не знал, что ему ответить.

- Но я хочу, Шурф, хочу… Я хочу, чтобы это случилось, - я говорил то, что думал - ну, почти. Да, то, что думал - но не то, что чувствовал.

- Ш-ш-ш, - он прикладывает мне палец к губам и обнимает меня, - я так давно этого желал, что готов ждать сколько угодно, Макс. Я хочу дождаться того момента, когда ты действительно будешь этого хотеть - настолько, что попросишь меня об этом сам.

Я растерялся. Что он сейчас сказал? Он так давно этого желал? Желал меня? Давно? Шурф? Одновременно с жуткой неловкостью, охватившей всего меня, в голове звонким колоколом билась странная и радостная мысль о том, что, оказывается, этот человек, мой друг Шурф, давно меня хотел. И как я не замечал? Как не знал об этом ничего? Впрочем, неудивительно - я не очень-то умею читать по лицам, а по лицу Шурфа прочесть что-нибудь и вовсе немыслимо. Уж если кто и умеет держать все свои эмоции под контролем, так это он.

- Ничего страшного не случилось, Макс, - его голос был мягкий и спокойный, будто бы и в самом деле ничего не случилось, - ты пока просто не готов.

Он повернул меня к себе спиной и обнял.

- Можем попробовать поспать, - сказал Шурф, целуя меня в висок, - всё хорошо.

И я поверил ему, вот так запросто. Да, всё хорошо. Мне не нужно ничего из себя изображать, не нужно делать что-то, преодолевая себя. Можно оставить всё как есть. В кои-то веки рядом с кем-то мне настолько спокойно и легко.

Я пригрелся в захвате его крепких рук и провалился в сон.

И сон этот был странный. Словно мы с ним опять уснули в комнате Магистра Фило, потому что то, что мне снилось, было ровно таким же, как там, с той лишь разницей, что сейчас мои видения не были такими чёткими, а так, отголоски, блики… Смутное беспокойство, ощущение гнетущей тоски и грядущей потери. Неприятный сон, муторный. Я открыл глаза, во рту пересохло, голова наливалась свинцом. Я огляделся - Шурфа рядом не было, но на соседней подушке лежала настоящая бумажная записка, написанная его каллиграфическим с завитками почерком. Белыми чернилами на тёмно-фиолетовой бумаге. В этом был весь Шурф - эстетика, доведённая до совершенства. И записка эта гласила следующее:

«Доброе утро, Макс (когда бы оно у тебя ни случилось).

Я вынужден отправиться в Орденскую Библиотеку и продолжить сбор информации для сэра Халли.