Время замерло в этот миг, я закрыл глаза…

Сердце сделало дикий скачок о рёбра и тут же застучало в висках. Это было что-то невероятное. Мне казалось, что от его пальцев исходит электричество, которое передаётся мне. Это было неведомое до сего дня чувство. Я не понимал, что это и откуда.

Через секунду я медленно убрал руку, и, глядя в пол, с совершенно багровым лицом, заплетающимися свинцовыми ногами побрёл к себе в комнату, отчётливо чувствуя, как его жаркий взгляд плавит мне лопатки. Дошёл до своей комнаты, прикрыл дверь и медленно стёк на кровать, спрятал пылающее лицо в прохладной подушке, чтобы хоть как-то остудить щёки. И улыбался.

Когда следующим раним утром я, как всегда, накладывал обезболивающие, мы не говорили вообще и даже не смотрели друг на друга. Я быстро взмахнул палочкой и всё, потом лёг в его комнате, на том самом диване, как делал в последнее время часто, потому что поспать пару часов можно и тут, рядом, просто чтобы не ходить туда-сюда. А вот когда настало время завтрака я смущался и краснел, как третьекурсница, а он…

Он просто смотрел на меня. Спокойно и открыто, улыбался краешком губ. И что-то было ещё в его взгляде, что-то, что заставляло моё сердце биться чаще, когда я вдруг тише обычного проговаривал простые слова, которые я говорил ему каждое утро: «Пока, я пошел учиться, не скучайте, вот вам новая книга», ставить эту книгу на подставку на маленьком выдвижном столике, пододвигая к нему поближе, так, чтобы было удобно перелистывать страницы. И вкладывать в неё всё ту же деревянную закладку, думая о том, что я неловкий и неуклюжий. В горле мгновенно пересохло, и эта проклятая закладка выскользнула из дрожащих пальцев, я нагнулся и поднял её, засунул в книгу, стараясь унять дрожь, когда он смотрел на мои нервные пальцы. И пулей выскочил на улицу.

Я постарался выдохнуть и просто выкинуть всё из головы. Ерунда ведь какая-то, просто ерунда. Но не мог. На занятиях и в перерывах я рассеянно и невпопад что-то отвечал преподавателям и однокурсникам, когда меня спрашивали, кивал и, кажется, улыбался, как дурак. Даже Рон заметил, что со мной что-то не так, а Рон вообще в последнее время мало, что замечал:

— Гарри, что с тобой? Ты какой-то странный. Что случилось?

— А? Что? — я теперь часто переспрашивал, потому что не слышал с первого раза, пребывая где-то далеко в собственных мыслях. Или ещё дальше.

Рон посмотрел на меня ещё более пристально:

— Что с тобой? Ты здоров?

— Да, здоров, здоров, не волнуйся, просто спал сегодня плохо, не выспался, — я отвёл глаза. Врать Рыжему совершенно не хотелось, но и правду я сказать не мог.

Да, собственно, какую правду? Что у меня кружится голова только от одного воспоминания о том, как наши руки соприкоснулись? Что я до сих пор ощущаю этот ток в своих пальцах, стоит мне только закрыть глаза и вспомнить его невесомое прикосновение? Я даже внутренне фыркнул — вот ещё!

Рон быстро удовлетворился моим объяснением, потому что спросил, скорее, формально. Как-то было не очень похоже, будто его действительно волнует, что происходит со мной и в моей жизни.

А в обеденный перерыв мы с ним стояли чуть поодаль здания аврората, на аллее под деревцем, курили и обсуждали набор предметов в следующем учебном году. Я собирался аппарировать к себе на Гриммо, чтобы обеспечить профессору дневной уход и… мне просто хотелось его увидеть. При этом я страшно нервничал, не знал, как показаться ему на глаза, не начав тут же краснеть и мямлить. А ведь буду, как пить дать, буду пялиться в пол и теребить край своей одежды. Вот что за дурная привычка!

И тут появилась Гермиона. Мы оба её заметили. Она шла откуда-то из глубины аллеи — высокая, бледная, напряжённая и, кажется, ещё больше похудевшая. Шла быстро, своим решительным шагом, и косые тени деревьев падали на её неулыбающееся, серьёзное лицо. Как только она к нам приблизилась, я понял, что лучше мне покинуть их побыстрее, потому что, по всей видимости, именно сегодня и состоится окончательное объяснение между моими друзьями.

Я уже хотел распрощаться и спешно сбежать домой, как Герми меня остановила:

— Гарри, давай, увидимся вечером?

— Давай, — эхом отозвался я, — приходи ко мне, хорошо?

— А как же… — она замялась.

— Не волнуйся. Он знает, что ты приходила. Мы поговорили. Ну, кто бы мне мог кроме тебя так доходчиво всё объяснить! — я покосился на Рона. Он делал вид, что не замечает нашего шушуканья, и преспокойно докуривал сигарету, — про ложные воспоминания. Так что он знает, что это была ты.

— Я могу пойти один пообедать — громко сказал Рон, — вам не обязательно шептаться у меня за спиной.

Видимо, его «не замечание» нашего перешептывания было на самом деле картинным и фальшивым.

— Прости, Рон, извини, мы ни о чём таком не шепчемся, правда, — мне было неловко, — Рон, не обижайся, прости.

— Да-а-а, ладно, — он благодушно махнул рукой, — так что, с кем будем обедать-то? Пойдём все вместе?

Я понимал, что Рыжий хочет прикрыться мной, зная, что при мне Герми не начнёт затевать никаких серьёзных разговоров, которых он, вероятно, не хотел и побаивался. А Гермиона подняла на меня свои огромные карие глаза, и в них читалась мольба не ходить с ними никуда. Потому, что она решилась на разговор, а в другой раз этой решимости может и не хватить.

Ох, товарищи дорогие, друзья мои ненаглядные, я вас обоих очень люблю, но разбирайтесь-ка вы сами.

Я вздохнул, обнял Герми, хлопнул Рона по плечу, да и убрался восвояси.

Я шёл по той же аллее, по которой только что пришла моя подруга, и думал о том, что больше никогда не будет, как прежде. Не будет той весёлой троицы, которой мы были когда-то в Хогвартсе. Взрослая жизнь разводила, раскидывала нас в разные стороны. Это было печально, но вполне закономерно.

Я аппарировал домой, и прежде, чем войти в комнату к профессору Снейпу, долго мялся на пороге, да так и не вошёл, вместо этого я спустился в библиотеку под предлогом важного дела - выбора для профессора новых книг.

В библиотеке я прокопался добрых полчаса, потом позвал Кричера и попросил его приготовить вечером ужин ещё и на гостью. Я очень надеялся, что Гермиона придёт хотя бы в относительно добром расположении духа. Хотя о чём это я. Какое может быть у неё расположение духа после разговора с Роном. Понятное дело — никакое.А вот посмотреть есть ли у нас виски - стоило. Я открыл шкафчик — там имелись ещё две целые бутылки и одна пустая на три четверти, именно та, которую мы с Герми почти прикончили в прошлый раз. Этим вечером пить совершенно не хотелось.

Вообще-то я понимал, что просто оттягиваю момент встречи со Снейпом. И не потому, что не хочу его видеть. А именно оттого, что я совершенно не понимал, отчего мне так сильно хочется увидеть его. Его чёрные, как угли, глаза, от которых становится так жарко и странно. Да что ж такое! Я резко втянул воздух и, решительно взявшись за перила, снова поднялся наверх, вошёл в его спальню с книжками в руках, стараясь под бурной деятельностью и деловитостью скрыть смущение. Да и дневного ухода никто не отменял. Зелья, повязка, чары…

Он посмотрел на меня, и закрыл глаза, пока я убирал повязку, накладывал очищающие и стерильные и потом снова перевязывал. Я находился так близко, что чувствовал тепло его тела, и от этого тепла у меня просто кружилась голова. И мне нестерпимо хотелось потрогать его смоляные волосы, пропустить его чёрные локоны сквозь пальцы, почувствовать на своих ладонях их глянцевую гладкость. Я закончил с повязкой и положил ему руку на плечо, вероятно, просто потому, что оно было так близко, потому что дотронуться до волос, я, разумеется, не решился.

Я почувствовал, как он мгновенно напрягся — даже дыхание замерло, став совсем неслышным — и, совершенно не меняясь в лице или позе, он словно превратился в само ожидание. А я не знал, что мне делать, я уже чуть ли не проклинал себя за то, что положил свою чёртову руку на его чёртово плечо, потому что сейчас я не смел ни убрать её, ни куда-то отодвинуть. У меня вообще было ощущение, что эта рука мне не принадлежит больше. Он открыл глаза и чуть поднял голову, глядя на меня. Его взгляд соскользнул с моих глаз на губы, обратно на глаза… Я почувствовал, как меня пробивает дрожь, и что-то тёплое ухает где-то внизу живота и разливается сладкой свинцовой тяжестью по телу, от чего немеют ноги и стучит в висках. Я сделал шаг назад, убрал, наконец, свои пальцы с его плеча.