— Но вам придётся ухаживать за мной, Гарри! — он по-прежнему пытался меня как-то урезонить, привести какие-то доводы, — Я не хочу этого. Я не могу этого допустить.

— А, — я махнул рукой, — это самое меньшее, о чём стоит волноваться, профессор, — Фрэнк мне поможет, он об этом говорил, и потом другие младшие колдомедики. Здесь можно организовать всё то же самое, что было бы в Мунго. Просто здесь вы дома. Да, не у себя, а в доме Блэков, да, наверное, не с тем, с кем вам хотелось бы провести последние минуты. Но я не совсем чужой и незнакомый. Я знал вас раньше, знаю сейчас. И я вас не оставлю.

— Даже после того что я наговорил вам? — голос его слабел, горло он зажимал уже обеими руками.

Я внимательно на него посмотрел. Да, пора заканчивать этот разговор, а то снова придётся бежать за Фрэнком.

— Я просто знаю, почему вы это сделали. Но больше так делать не нужно. Профессор Снейп, давайте вы пока помолчите, — и я сам удивился резкости своих слов и тут же замялся. — простыня уже вся в крови, и, если наша беседа продолжится, придется Фрэнка из Мунго выдергивать. А пока я справлюсь своими силами. Хорошо?

Они ничего мне не ответил.

— Вот и ладно, — миролюбиво проговорил я, и неожиданно спросил, — больно?

Я никогда его раньше не спрашивал, иногда догадывался, что это так, иногда накладывал обезболивающие без вопросов и утверждений. Но сейчас я почувствовал, что могу спросить, что мы стали ближе… Или мне показалось? Или мне этого просто хотелось?

И он молча кивнул, отводя глаза.

Я взмахнул палочкой — короткое заклинание.

— Лучше? — спросил я.

Он снова кивнул почти одними глазами.

— И маггловское лекарство, да?

Снова кивок.

Да, я тоже знал, что обезболивающих чар надолго не хватит, а значит, нужны зелья и маггловские ампулы.

И снова отточенные до автоматизма, выверенные движения. Вызубренные заклинания. Очищающие, стерильные. Быстро ломаю верхушку ампулы, вкалываю, снова зачехляю иголку на шприце. И отчего-то — я не знаю, почему и как — совершенно неподвластный мне жест. Вдруг беру его за руку — может, просто потому, что его рука оказалась так близко… И мне захотелось, чтобы он почувствовал моё тепло. Я переплёл свои пальцы с его. В замок.

Он открыл глаза и смотрит на меня. Просто смотрит. И снова одними губами, как и утром: «Спасибо».

Я кивнул, выпуская его руку. А теперь спать. Я лягу тут же, в кресле, потому что мало ли, ему станет больно, а, если буду спать в комнате, то я его точно не услышу, и ему придётся терпеть.

— Профессор, я тут останусь, спать очень хочется, — я снова ухватился за свою футболку — когда-нибудь я просто оторву от неё край — и затараторил скороговоркой, — а если вам будет больно, то терпеть не нужно. Гм… вот, бросьте тогда в меня книгой, ладно?

Я пододвинул принесённые из библиотеки книги поближе к его локтю. Толстые, если в меня такой кинуть — я это событие точно не пропущу.

Он посмотрел мне в глаза, от чего я смутился ещё больше.

Ну и ладно. Я наскоро трансфигурировал кресло до небольшого дивана, на котором вполне можно разместиться, улёгся, укутался пледом и мгновенно провалился в сон.

========== Часть 6 ==========

Часть 6

Это было так странно. Следующим утром я и сам не заметил, как Кричер принёс два подноса с завтраком, вернее, с двумя одинаковыми завтраками в его комнату. Нам. Обоим. И, накладывая согревающие чары на его еду, я заодно поколдовал и со своей, чтобы она тоже не остывала, и можно было не торопиться. А после завтрака и обязательной утренней медицинской программы, уходя в аврорат, я помахал ему рукой, мол, пока, побежал я учиться. И он поднял свою руку в ответном прощальном жесте.

Как-то очень незаметно, потихоньку мы учились уживаться вместе. Нам обоим было нелегко. Мне было постоянно неловко, я то и дело смущался. Я не привык, что такой человек, как Северус Снейп, принимает мою заботу. Он, по всей видимости, тоже. Мы оба не привыкли разговаривать друг с другом.

Мы по-прежнему не очень разговаривали — он почти не мог, да и я все больше отмалчивался, но мы перестали смотреть друг на друга, как на вечных противников. И пробовали не то, чтобы подружиться, но, во всяком случае, относиться друг к другу без колкостей и бесконечных упрёков. Хотя часто его привычка язвить и моя привычка защищаться и ёрничать в ответ всё-таки брали вверх.

То кресло, которое я так удачно трансфигурировал в диван, так диваном и осталось, уж больно он получился уютный. А из небольшого столика, стоящего в углу, я сделал стол чуть побольше и попрочнее, который поставил перед диваном и окрестил его «маленьким обеденным столом».

Вечера я стал проводить в его комнате. И чаще всего мы просто оба молчали. Он читал свою книгу, поставленную на выдвижной столик, а я или тоже что-нибудь читал, улёгшись на тот самый диван, или делал домашнее задание, пододвинув поближе условно-обеденный стол. Это взаимное присутствие в пространстве друг друга в кои-то веки не было тягостным, а как раз наоборот. Как ни странно, мы были слишком похожи, и это нас объединяло. Мы оба были полукровками, у нас у обоих было странное детство, в котором нас не любили, и принимать от кого-то нечто, помимо насмешек, для нас обоих было чем-то фантастическим и непонятным. Рон и Герми немного приучили меня к теплу, а вот Снейпу в жизни не досталось и этого.

Он помогал мне с домашним заданием, это был его способ отплатить мне за заботу. Я иногда читал вслух свои занудные параграфы — мне так лучше запоминалось, — а он слушал. Просто слушал, без ехидства и злобных комментариев, без упоминаний о том, что мозгов у меня нет. Хотя иногда он картинно возводил глаза к потолку, и это означало, что его, как минимум, удивляет моя неспособность с первого раза запомнить ту или иную учебную белиберду. Или многозначительно поднимал одну бровь, и понимал, что вместо правильного ответа несу какую-то чушь, в его малоподвижной мимике было несколько выражений, которые явно не тянули на радушные или благостные. Но я понимал, что делает это он скорее по привычке, нежели всерьёз. Потому что… Потому что, как оказалось, он умел улыбаться, заинтересованно следить за моим монологом, мог просто медленно кивать, поощряя меня говорить, если я говорил правильно, или замирал, если я начинал сворачивать с верного логического курса.

И в один из вечеров, когда Кричер принёс нам ужин, я и сам не заметил, как за едой начал рассказывать ему о том, что произошло у меня за день: про то, как мы изучаем боевую магию и новые заклинания, как вскоре мы будем применять их на практике, правда, пока на учебной, какой у нас странный преподаватель по «немагическим расследованиям», и как общими усилиями мы беззлобно подтруниваем над этим чудаковатым стариком. Рассказывал про Рона, который, кажется, совсем свихнулся со своим стремлением стать лучшим аврором курса и даже выучил какие-то запрещённые заклинания, чтобы меньше спать и, соответственно, больше времени проводить за книгами. И с ним стало совершенно невозможно разговаривать, потому что единственное, о чём он мог говорить, это учёба.

Я не знал, объяснилась ли с Роном Гермиона, мы с ней ещё не виделись с того памятного вечера, проведённого за бутылкой виски. А у Рыжего напрямую спрашивать я, разумеется, не смел. Иногда я злился на него, и мне хотелось просто взять и потрясти его, пока не слетит эта новая непонятная личина, и не вернется мой старый друг. Но, в то же время, я понимал, что он просто изменился, и не его вина что эти изменения мне не по душе. Но и не моя. Мне было жаль. Жаль не того, что когда-то было между нами, а того, что могло бы быть ещё, но уже, вероятно, не случится. Потому что при таком раскладе не то, что любовь, ему и дружба тоже в тягость.

Профессор всё это слушал, чуть склонив голову набок, едва заметно кивал, практически одними глазами. Я заметил, что его чёрные глаза смотрят без тени насмешки, в них только внимание и интерес, было ли такое когда-нибудь? Сейчас он просто смотрел на меня, зажав в руках книгу, держа пальцами страницу вместо закладки, упавшей на пол, когда он брал книгу со стола. Я не понимал, что со мной. Я смотрел на него, на его такое знакомое с детства лицо, но как будто бы видел впервые, смотрел и не мог насмотреться. У меня перехватило дыхание, и я покраснел, кажется, до кончиков волос. Чтобы скрыть неловкость, я встал и поднял с пола закладку, которую он случайно уронил. Подал ему, дотронувшись до его пальцев, вложив в них тонкий стержень деревянной закладки, и отчего-то не спешил отнимать свою руку. Опомнился, хотел было отдёрнуть, но он удержал мою руку в своей, осторожно и мягко, одним касанием. Не глядя, едва-едва дотрагиваясь до подушечек пальцев друг друга.