Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Аббат выбрал растительное масло, что несказанно расстроило Фонтенеля, так как он предпочитает спаржу на сливочном масле. Но он не мог отмахнуться от желания гостя, поэтому велел повару половину спаржи приготовить на растительном, а вторую половину на сливочном масле. Как стало известно, мужчины перед ужином потягивали спиртное, и вдруг аббат свалился замертво от паралича – не успев и глазом моргнуть, как остроумно заметил Вольтер. Фонтенель тут же вскочил с кресла, перепрыгнул через тело приятеля и бросился на кухню, надеясь вопреки всему, что еще не поздно, с криком: «Готовьте всю на сливочном! Всю на сливочном!»

Луи залился смехом, а потом поинтересовался, подадут ли сегодня на ужин спаржу.

– Обязательно, милый мой, – обещаю я, радуясь тому, что ему понравилась моя история. Король нередко отпускает комплименты моему, как он это называет, «парижскому остроумию»; и когда он меня превозносит, в глубине души я смеюсь над Дианой и ее едкими словами о «бур-бур-жуа».

– Ты прекрасно выглядишь, – произносит король, покончив с зайцем. Я в бледно-желтом платье в тон примул, огромные букеты которых стоят по всей комнате. Он не замечает этой моей уловки, но общий эффект ему нравится.

По выражению его лица я понимаю, что он приходит в возбуждение. Я тут же предлагаю ему блюдо с лимонными конфетами, которые идеально дополняют и цветы, и мой наряд, и еще немного сплетничаю о маркизе де Гонто, который и принес сегодня утром конфеты. Я и сама хочу угоститься конфеткой, но тут же понимаю, что могут быть нежелательные последствия.

– Свою конфетку я приберегу, – говорю я. – Время, проведенное с вами, дарит истинную сладость.

На прошлой неделе он настоял на том, чтобы заниматься любовью на ковре, на мягком ковре Обюссон, на котором была изображена пасторальная сцена семи оттенков зеленого. Мне потом непросто было объяснить Николь, что это за пятна на лице пастушки и почему следует немедленно отправить ковер в чистку.

– Сегодня вечером, дорогой, у меня сюрприз, – пытаюсь я отвлечь его.

Луи очень любит сюрпризы, и я быстро овладела искусством устраивать для него маленькие неожиданности и развлечения. В этом году первым камер-юнкером стал герцог де Дюра, а он и рад меня слушать. Иногда я со смехом вспоминаю пылкие признания Дюра в те годы, когда я жила в Париже. А что теперь? Не зря говорят: близость короля превращает в евнухов даже самых беспутных развратников.

– Поведайте мне немедля! – надувает губы в притворном негодовании король.

– Чуть позже, любовь моя: это же сюрприз. Не будьте таким любопытным. – Я уже заметила, что Луи нравится, когда я время от времени браню его; я повинуюсь его желанию, но только отчасти. – Обещаю, вам понравится.

Он нежно улыбается мне:

– Милая моя, что бы я без тебя делал? Ты так отлично потрудилась, просто великолепно, чтобы устроить здесь, в Версале, для себя, для меня уютное гнездышко. – Он тянется к моей груди, я делаю вид, что думаю, что он тянется за конфетами, блюдо с которыми я ему с улыбкой протягиваю.

– Я знала, что вам понравится! – весело восклицаю я. – Гонто уверял меня, что ему их рекомендовал аптекарь, как для лечения, так и для развлечения. Но теперь вернемся к работе, а то вы такой же ленивый, как и глаз у Гонто.

Он с видимой неохотой встает и сдавленно усмехается, когда я толкаю его к двери. Я целую его на прощание, но не слишком пылко; еще несколько поцелуев, и мы вновь окажемся на ковре. А у меня нет желания перед обедом снова укладывать волосы, да и к тому же не хотелось давать министрам повод ворчать.

Когда он уходит, я опускаюсь на диван, лежу, глядя в потолок. Я решила избежать традиционных небесных сюжетов, поэтому херувимов забелили, ожидая моих дальнейших инструкций. От херувимов остались лишь едва заметные очертания, и по какой-то причине они теперь напоминают мне лес зимой. Я бы часик вздремнула, лежа прямо здесь, на диване: жизнь моя становится довольно утомительной. Но долго мне отдохнуть не удастся.

– Николь! – зову я, и девушка появляется из левой передней. – Кто-то из слуг проверил вместе с месье Ришаром, готова ли спаржа, хватит ли ее, чтобы подать к столу? Если нет… отошли Жерара в Париж, он как раз успеет съездить за ней и вернуться вовремя.

За пределами уютного кокона моих покоев гудит, жужжит и мурлычет Версаль. Я уже становлюсь похожей на Луи: мне претит все публичное и церемониальное, я предпочитаю оставаться в своих покоях в окружении друзей. Но я должна рисковать и показываться на публике, и когда я все же выхожу, окружающие слишком часто бывают грубы со мной.

В более демократичной атмосфере парижских салонов придворные аристократы относительно учтивы, но здесь, в своей среде… я никогда не встречала более грубых, заносчивых и ограниченных людей. Их едкие колкости в мой адрес звучат в чопорной атмосфере дворца разноголосым греческим хором.

– Понять не могу, почему король продолжает есть рыбу, ведь пост уже закончился, – услышала я вчера. На прошлой неделе я ступила на камень, а он оказался таким скользким, что я едва не свалилась в фонтан «Ящерица». А потом несколько дней при дворе только и разговоров было о том, что я решила вернуться в свою родную водную стихию.

Я не ожидала, что меня здесь примут с распростертыми объятиями, но подобный шквал враждебности озадачивал. Позже я поняла, что они полагают, что я всего лишь преходящее увлечение, простая интрижка, а не любовница. Зачем понапрасну расточать любезности на того, кого скоро и след простынет?

Я с грустью думаю о том, что у меня есть враги, настоящие враги; мужчины и женщины, которые ненавидят меня за мое происхождение, за мое влияние на Луи, за то, что я – это просто я. Осознавать это неприятно, но ничего не поделаешь. И негоже из-за этих помех расклеиваться, как переваренная лапша.

От императора Китая прибывает подношение французской короне. Луи заверяет меня, что подарок послали задолго до того, как меня представили ко двору: пара грациозных красно-золотых рыбок – ничего красивее я никогда не видела. Китайский посланец уверяет, что рыбками следует любоваться, а не есть, и это лишь утвердило двор во мнении, что китайцы – варвары. Я просто обожаю этих рыбок, и у меня есть на примете пруд, чтобы они могли размножаться. Я выписываю огромный аквариум, который ставлю на каминную полку. В нем рыбки невозмутимо плавают себе среди камней и водорослей, безучастные к бедам и горю внешнего мира.

От Франсуа Поля Ле Нормана де Турнема

Генерального директора королевских строений

Улица Сен-Оноре, Париж

10 мая 1746 года

Милая моя Ренетта!

Не забивай свою головку тем, что придворные не отвечают на все твои попытки. Ты не в силах управлять ни их сердцами, ни их мыслями, особенно это касается министров, которые так и стремятся дискредитировать любого, к кому прислушивается король. А их ненависть к тебе легко объясняется твоим происхождением.

Морпа, министр военно-морского флота, само воплощение зла, объявил себя ненавистником всех любовниц. А еще он ужасный сноб, несмотря – а может быть, и вопреки – на своих собственных не слишком достойных предков. Аржансон, военный министр, очень коварен, но пользуется доверием короля. К счастью, этот павлин Ришелье сейчас во Фландрии с войсками, и, хотя принц де Конти ищет место в совете, король ему отказывает и его влияние сведено к минимуму. После смерти кардинала Флёри три года назад король так и не выбрал премьер-министра, и все его министры наперебой стремятся занять эту должность.

Короля окружает множество фальшивых друзей и советчиков. Ренетта, ты предлагаешь королю величайший подарок из всех: искреннюю любовь и дружбу. И не тревожься, его любовь оградит тебя от козней этих мелочных людишек.

Во вторник я вновь буду в Версале, чтобы проследить за ремонтом Мраморной арки. Руже передал мне твои мысли насчет новой материи для зимней обивки королевской мебели. Я полностью согласен и сразу же по возвращении передам твои пожелания.

Нежно обнимаю,

Норман
18
{"b":"625504","o":1}