Задача проста. Чем меньше воров и подобного им отребья взойдёт на пароход,
покидающий материк, тем лучше… А то, понимаешь, режут вашего брата. Беспощадно.
Странно всё-таки… Вы в войну уцелели, такой ад прошли, а с какими-то босяками
справиться не можете. Просто удивительно. Позавчера в Ванинском порту двенадцать сук
уделали.
Я вяло развёл руками:
- Блатных поддерживают, гражданин начальник. Многие зэки на их стороне.
- Но почему?
- Одни боятся их закона, другие жалеют их…
- Кого?! – Прохоров был поражён. – Ведь вы… То есть они всё время паразитировали
на остальных… За людей не держали. Например, каждый должен был треть передачи
отдавать блатным.
- Это справедливо, – говорю. – Блатному ведь передачи не шлют, некому о нём
позаботиться.
- Но ведь их все ненавидели.
- Нас ненавидят ещё сильней.
- За что?
Я пожал плечами:
- Из-за вас, наверно…
Прохоров тоже пожал плечами и ещё изобразил на лице что-то вроде «ни черта я с вами
понять не могу». Затем произнёс:
- Ничего-ничего, мы им ещё покажем. Ты, главное, людей подбери надёжных,
стойких…
- И оловянных.
- Что?
- Ничего. Мне всё ясно. Сделаем.
- Без огонька, без энтузиазма как-то… А зря… В твоё дело внесена особая
благодарность. А также отмечено примерное поведение и высокая трудовая дисциплина.
Так что свобода близко.
- Она всегда близко… – я вздохнул. – Рукой подать.
- Я говорю о досрочном освобождении. Чёрт, ты рад хоть?
- Рад.
- По тебе не скажешь. – Прохоров вроде как обиделся на меня.
- Что ж мне, на ушах ходить?
- Нет, почему… Но всё-таки… Свобода ведь…
- Где, – спрашиваю, – свобода? Там?
- То есть как это – где? Ты язык-то прикуси, а то дошутишься!
Я махнул рукой и не сдержал ухмылки:
- Да это я так. К слову. Не обращайте внимания. И вообще, пойду я, гражданин
начальник.
Прохоров кивнул, потом вдруг дёрнулся из-за стола и неожиданно предложил:
- Хряпнуть, кстати, хочешь?
Он подошёл к сейфу и похлопал по массивной двери. – У меня тут коньячок… Закипит
скоро. Чёрт!.. – он порылся в карманах галифе, затем стал шарить в ящиках стола. –
Чёрт!.. Куда ж я ключи сунул?.. Может, стащил кто? Я тут с некоторыми твоими
беседовал… Чёрт, ну что вы за народ? Ну как так можно себя… не контролировать…
- Да ладно, – говорю. – Я этого медведя хорошо знаю. - Вытащив из-за голенища сапога
заточку и прихватив со стола скрепку, я направился к сейфу. – Англичанин, начало века…
Встречались…
- Ты, однако… – только и пробормотал подполковник, отступая в сторону.
21
- Наклони-ка его чуток на меня, – попросил я, неосознанно перейдя на «ты». Должно
быть, теперь я себя вроде как не контролировал.
Прохоров послушно исполнил.
- Ещё чуток.
- Ага.
Прошло полминуты. Не больше.
- Ну что? – спросил Прохоров, почему-то шёпотом.
- Сейчас… сейчас… – я был сосредоточен, поэтому говорил очень медленно. – Не
торопись… Быстро только кошки родятся, да и то слепыми.
И наконец.
- Готово! – сказал я, открывая дверь сейфа и с интересом заглядывая внутрь.
Только тут Прохоров пришёл в себя. Оттеснил меня от «медведя», достал бутылку и
стакан. Плеснул себе щедро, выпил. Скривился. Снова наполнил стакан до половины и
протянул мне.
Я с удовольствием выпил. В желудке приятно потеплело. Мы закурили. Помолчали,
закутавшись в дым… Ещё дёрнули, на этот раз с тостом.
- Давай за Родину! – предложил подполковник.
- Горький писал, где тепло - там и родина.
- Вот те раз! Ты ж воевал за неё.
Я сказал:
- Гражданин начальник, у каждого человека должна быть родина, где ему тепло,
спокойно и радостно, где он свой среди своих, где он любит, где он любим… Родина…
Наверное… Я воевал не за неё, а во имя неё…
Прохоров не стал поддерживать разговор на эту скользкую тему, его потянуло на
лирику:
- Есть у меня в Калининграде одна знакомая циркачка. Видел бы ты, что она в койке
вытворяет! Такие позы принимает – голова кружится! Хочешь, дам тебе её адресок? Авось
пригодится…
Становилось скучно…
Я вспомнил Алексеева…
…………………………………………………………..
…………………………………………………………………
………………………………………………………………………..
Сильным человеком был Алексеев. Твёрдый такой, что твой шанкр.
Я спросил его как-то:
- Тебе бывает страшно?
- Бывает, слава те Господи.
- .?!
- Именно так, Угрюмый. Без страха задохнуться можно. От тоски-то.
Да, Алексеев шёл на риск добровольно. С большой охотой шёл.
Меня-то страх преследовал. Всю мою сознательно несознательную жизнь.
Я, признаюсь, не шибко храбр. Точнее, вовсе не храбр. Трус, откровенно говоря
коротко. Не скажу, что считаю, будто это плохо. Страх порождает осторожность, ну а уж
осторожность нашему брату порой ох как необходима. И на работе, и так, по жизни.
Но вот на фронте… Там был особенный страх. Он не помогал. Он душил тебя. Он
давил на тебя. Он раздавливал… Страх тот надо было перебороть. Страшно было не в
бою, нет. Когда шёл бой, я уже не боялся. Потому как некогда. Многим, наверное,
страшно не во время опасности, а до. Да-да-да, страшно всегда было до… Вот скоро в
атаку. Десять минут до неё… Девять, восемь, семь… Артиллерия лупит вовсю… Шесть,
пять… Летят снаряды в ту сторону, в которую, покинув окоп, придётся бежать и тебе
22
через каких-то там… Четыре, три… Господи, Господи, спаси и сохрани… Две… Сейчас
всё стихнет… Одна… И полезет комбат из окопа, встанет во весь свой рост… Ой,
мамочка моя родная…
- Батальо-о-о-он! За мно-о-о-о!..
Ах, чтоб тебя!.. Вот он – момент истины.
Шевелись, пехота!
А каждое движение помогает помаленьку, по крупицам, стряхнуть с себя надоевший
страх…
Бежишь. Ближе к смерти, дальше от страха. Бежишь, вдруг слева кто-то падает, словно
натолкнулся на что-то невидимое. И промелькнёт в голове мысль, без злорадства, но всё-
таки с ощутимой долей некоторого облегчения: «Убит!.. Не я!.. Другой!..» Потом справа
кто-то споткнётся смертельно, потом впереди – перед тобой, и снова справа… А ты всё
своё: «Не меня – другого!.. Не меня…»
В эту ночь ты не ляжешь спать. Ты провалишься в сон. К слову сказать, никаких снов –
ни плохих, ни хороших – ты не увидишь. Свалишься как подкошенный, сытый и
выпивший, в ржавой от крови гимнастёрке, и будет тебе не холодно и не жарко. Ты
отключишься. Потому что ты выжил, но очень-очень устал.
…………………………………………………………….
…………………………………………………………………..
………………………………………………………………………..
Ну что тут скажешь? Что тут скажешь нового? На войне, как на войне.
Острых ощущений лично мне и без войны хватало. Такова наша жисть, как говаривал
Коля Хриплый с красноречивой фамилией Лягайшвыденько. Такова наша жисть, -
говорил он, - фраера в штиблетах по персидским коврам шлёпают, а босяки резонно по
лезвию бритвы ступают.
Хриплый любил жить красиво. На широкую ногу. В дорогом костюме, на собственном
автомобиле, ехал он из козырной гостиницы завтракать в лучший ресторан города. Поев и
обеспечив безбедное будущее официантке своими чаевыми, спешил на ипподром.
Испытав в паре заездов судьбу, он с товарищем брал двух проституток и отправлялся за
город, загрузив по дороге машину шампанским и всякими деликатесами. Иногда, если
находил, тянул за собой живую музыку – каких-нибудь местных лабухов или цыган.
Таким образом за два-три дня он прожигал огромные, бешеные суммы. Затем автомобиль
уходил в уплату неожиданно появившихся долгов, мятый и грязный костюм
выбрасывался, а их хозяин, отоспавшись и слегка похмелившись, но всё равно хмурый и
